Актеры затонувшего театра

Островская Екатерина

– Моя каюта в конце коридоре, – напомнил Борис Борисович. – То есть в конце прохода. Ведь так, кажется, говорят на флоте.

– Точно так, – ответил матрос, ожидающий дальнейших указаний.

– А ты свободен, любезный, – отпустил его владелец яхты.

Чемодан стоял в каюте, Вера у порога, а Борис Борисович перед ней, явно не собираясь уходить и ожидая, что она пригласит его к себе. Но Вера молчала, а он не знал, как затянуть разговор.

– По делам приезжали? – поинтересовался он.

– По делам.

– Важные?

– Более

чем.

Она понимала, что владелец яхты ждет предложения войти, но сейчас ей хотелось побыть одной, потому что день, который еще не закончился, принес одни разочарования.

– Давайте чуть позже пообщаемся, – предложила она. – Я бы хотела отдохнуть.

Борис Борисович кивнул, хотел уже идти, но еще раз посмотрел на кулон.

– Замечательный камень! Я только один раз такой видел. Не такой точно, просто танзанит. Но он был меньше и зеленоватый. В Нью-Йорке на ювелирке на Элизабет-стрит за него просили сотню тысяч. Бывшая жена так его хотела. Но все. Ухожу. Не буду мешать, отдыхайте. Но не забудьте, что ужин в семь.

Каюта была просторной и роскошной. Деревянных панелей на стенах, правда, не было, зато вместо обоев интерьер украшала шелковая ткань с рисунками. Изображались эпизоды из жизни черных рабов на плантациях. Картинки были сделаны в стиле мексиканского художника Диего Риверы. Скорее всего, именно его работы и стали основой для творчества обойных дел мастеров. Еще были зеркала на стенах и на потолке, большая двухместная кровать, два кожаных кресла и телевизор на стене…

Вера заглянула в туалетную комнату, но там ее ничего не удивило – разве что большая душевая кабина с парогенератором для создания эффекта турецкой бани.

До ужина оставалось ровно три часа. В каюте сидеть не хотелось, и потому Вера решила осмотреть судно.

Она вышла из каюты, прошла до конца коридора, хотела постучать в дверь Бориса Борисовича, но в последний момент передумала. Все вокруг было тихо.

Яхта оказалась огромной. Корабль. И с набережной, когда подъехали, судно смотрелось большим, но теперь Вере казалось, что она путешествует по пустому городу – пустому и незнакомому. Где-то далеко остался Стокгольм с переполненным народом центром, проспектами, заполненными автомобилями, с узкими улочками и старыми домами. А сейчас она бродила по коридорам, вдоль тихих дверей кают, никого не встречая.

Она остановилась у стеклянных дверей, ведущих на палубу, открывался вид на узкий залив, над котором носились чайки и вздымались белые барашки волн. Выходить на ветер не хотелось.

Вера подошла к лифту, нажала на кнопку, и тут же бесшумно раздвинулись двери. Вера спустилась на один уровень, вышла из лифта и почти сразу увидела барную стойку, за которой на высоких круглых стульях сидели двое мужчин. Бармена не было. Мужчины сами разливали по стаканам виски. Один из них обернулся, при виде Веры на лице его отобразилось настоящее изумление. Мужчина встал, толкнул в бок своего товарища, тот тоже слез со стула, удивленно хлопая глазами.

– Приветствую

вас, – произнес тот, кто первый заметил Веру. – Прекрасная леди появилась, чтобы составить нам компанию?

– Надеюсь, вы не сочтете нас назойливыми бездельниками, – добавил второй.

Очевидно, эти мужчины были пассажирами – актерами из труппы того самого театра, о котором упоминал Борис Борисович. Оба мужчины показались Вере знакомыми. Один – высокий брюнет лет шестидесяти иногда появлялся на телеэкране в модных телесериалах. Лицо второго также было знакомо, но где она видела этого актера, Вера вспомнить не могла. Он был очень похож на Ивана-царевича из старых еще советских фильмов, которые Вера смотрела в детстве. Только постаревшего.

– Федор Андреевич Волков, народный артист России, – представился первый. – Можете называть меня просто Федор.

– Алексей Дмитриевич Козленков, – назвал себя второй, с интересом рассматривая девушку.

– Меня зовут Вера, – улыбнулась она, присаживаясь рядом с мужчинами.

– Откуда вы, прекрасное дитя? – спросил Федор Андреевич и, не дождавшись ответа, задал еще один вопрос: – Что предпочитаете выпить перед ужином?

И опять не дав Вере ответить, предложил:

– Есть коньяк, ром, ликер…

– Я предпочту минералку, – улыбнулась Вера.

– Ну это несерьезно! – нахмурился «Иван-царевич» Козленков. – А может быть, дама предпочитает виски?

– Но наш виски закончился еще в Осло, – напомнил товарищу народный артист. И показал на бутылку, стоящую на стойке. – А вот коньячок неплохой, напрасно отказываетесь, Вера.

– Это не коньяк, – отметила Вера, глянув на бутылку. – «L’esprit du malt» – это виски, производимый во Франции в департаменте Шампань, но совсем по другой технологии – не такой, как в Ирландии или Шотландии.

– Да? – удивился Волков и посмотрел на бутылку. – А мы думали, что «Гуиллон» – это коньяк, то есть бренди, раз звездочек нет.

– Тьерри Гийон, – поправила Вера. – Этот виски называется «Дух солода». И стоит от двухсот евро за бутылку и выше.

Оба артиста замерли и растерянно переглянулись.

– Попали мы с тобой, Федя, – наконец прошептал Козленков. – Другими словами, влипли. У нас в каюте мини-бар, и нам позволено было опустошить его в разумных пределах, якобы с нас потом вычтут за лишнее, хотя, как показывает практика, лишнего алкоголя не бывает. А теперь, если узнают, что бар пуст, а у нас за душой ни гроша, наверняка выбросят за борт…

Только теперь Вера поняла, что оба актера пьяны, хотя выглядели они вполне естественно и язык у них не заплетался.

– Остается одно счастье, что на рее не повесят, а только за борт – есть надежда доплыть до берега, – криво улыбнулся Федор Андреевич. – Откуда у вас такие познания в алкогольных напитках, Верочка?

– В школе хорошо училась, – усмехнулась она.

Оба актера переглянулись и, не сговариваясь, изобразили, что бесшумно аплодируют, и одновременно произнесли:

– Браво!