Актуальные проблемы Европы №1 / 2018
Шрифт:
В-третьих, в условиях радикального сокращения стратегических наступательных вооружений (СНВ) (см. выше) и столь же быстрого количественного роста и качественного совершенствования высокоточного обычного оружия (ВТО), в том числе и большой дальности, стратегическое равновесие между Москвой и Вашингтоном, как оно сложилось еще в годы холодной войны, неизбежно должно было подвергнуться эрозии. В частности, особое беспокойство в Москве вызывают такие американские программы, как система ударных космических вооружений Prompt Global Strike, стратегическая ПРО типа GBI, противоракетная система для перехвата ракет средней дальности типа SM-3. Как полагает крупнейший российский эксперт в сфере контроля над вооружениями академик А.Г. Арбатов, «даже если бы с улучшением политического климата две державы нашли способ адаптировать концепцию стабильности к более широкому развертыванию систем ПРО и регламентировать высокоточные наступательные средства путем договорных ограничений
Справедливости ради следует сказать, что не все согласны с тем, будто процесс контроля над вооружениями находится в глубоком кризисе. Так, по мнению известного специалиста по проблемам разоружения В. Дворкина, никакого кризиса на самом деле нет, а есть всего лишь «ссора в песочнице из-за взаимных обид лидеров двух ядерных сверхдержав, оказавшихся не на должном уровне ответственности за глобальную и региональную стратегическую стабильность» (sic), и необходимо волевым усилием «приступить к переговорам и заключить крайне выгодный для России новый Договор по СНВ, на согласительной комиссии разрешить все противоречия по Договору о ликвидации ракет средней и малой дальности, не останавливать действие Соглашения по утилизации оружейного плутония, возобновить совместные исследования ученых-ядерщиков» [Дворкин, 2017].
Допустим, что это так и удастся осуществить все то, о чем мечтает В. Дворкин: подписать новый Договор по СНВ о сокращении развернутых ядерных боезарядов до 1000 единиц у каждой из сторон, возобновить действие Соглашения по утилизации оружейного плутония, разрешить все противоречия по РСМД. Неизбежно, однако, встанет вопрос: а как быть с ДВЗЯИ? С ДОВСЕ? С Договором по ПРО? Это что – тоже «ссора в песочнице»? А главное – что дальше? Следует ли РФ и США и дальше сокращать свои стратегические вооружения и до какого уровня? До уровня Китая? Или, может быть, до уровня Индии?
После окончания холодной войны мир не стал бесконфликтным: идет по нарастающей гонка вооружений, и в этих условиях концепцию контроля над вооружениями рано сдавать в архив. Не следует забывать и о вышеупомянутой тесной связи между разоружением и нераспространением.
Так, проблемы контроля над вооружениями на рубеже ХХ–XXI вв. привели к серьезному кризису нераспространения: его выражением стали ядерные испытания Индии и Пакистана в 1998 г. и ядерные взрывы в КНДР начиная с 2006 г. С этой точки зрения полная имплементация политической рамочной договоренности по окончательному урегулированию ситуации вокруг иранской ядерной программы, соглашение о которой было достигнуто 2 апреля 2015 г. между представителями Исламской Республики Иран и представителями Великобритании, Германии, Китая, России, США и Франции в составе «группы шести», будет зависеть не только от ситуации в ближневосточном регионе, но и от того, насколько успешно будет развиваться процесс ограничения и сокращения вооружений.
Очевидно, что в начале XXI в. история контроля над стратегическими ядерными вооружениями в том виде, в каком этот контроль существовал на протяжении последних 40 лет, подошла к концу. Не будет преувеличением сказать, что контроль над вооружениями стал заложником собственного успеха – сколь бы ни были обширны накопленные в годы холодной войны стратегические ядерные арсеналы США и СССР, их нельзя сокращать бесконечно. Стратегические ядерные арсеналы США и РФ приблизились к такому рубежу, когда контроль над стратегическими ядерными вооружениями перестает быть исключительно делом двух сверхдержав; насущной необходимостью становится «подключение» других объявленных (и, возможно, необъявленных) ядерных государств.
Постепенно размывается та некогда незыблемая грань, которая ранее отделяла стратегические ядерные вооружения от нестратегических ядерных вооружений и неядерных стратегических. Будущие разоруженческие договоренности будут включать в той или иной форме как стратегические, так и нестратегические ядерные боеголовки, а также неядерные системы, способные выполнять стратегические задачи.
В любом случае, однако, особая ответственность и впредь будет лежать на двух ядерных сверхдержавах – России и США. Постоянный институционализированный диалог по системам вооружений, составлявшим основу военно-стратегического потенциала «супердержав», способствовал повышению доверия между Москвой и Вашингтоном, вносил предсказуемость и стабильность в двусторонние отношения. Видимо, этот климат доверия, который постепенно возник между непримиримыми идеологическими противниками, и является самым ценным элементом того опыта, который был накоплен за всю историю диалога между Россией и США по стратегическим вооружениям.
Опираясь на этот опыт, Москва и Вашингтон могли бы помочь третьим странам в налаживании диалога по проблемам контроля над вооружениями и разоружения. Ядерный конфликт с непредсказуемыми последствиями для всего человечества может возникнуть скорее в результате эскалации индо-пакистанского, китайско-индийского или мусульманско-израильского (в случае появления ядерного оружия у Ирана) противостояния, или же обострения обстановки на Корейском полуострове, а не в результате кризиса в российско-американских отношениях. По мнению А.Г. Арбатова, «ядерное оружие утрачивает свой статусный характер, все более превращаясь из атрибута великих держав в “оружие бедных“, направленное против превосходящих обычных сил противника. Это значит, что будет расти угроза его боевого или случайного применения в локальных войнах, в которые могут быть втянуты великие державы» [Арбатов, 2016, c. 34].
Опыт, накопленный Россией и США, а также их технологический потенциал могли бы помочь третьим странам сделать первые шаги на пути диалога по проблемам разоружения.
В любом случае, однако, контроль над вооружениями не будет больше «бизнесом двух сверхдержав» – и это крайне затруднит ведение переговоров по контролю над вооружениями по сравнению с ситуацией, сложившейся в годы холодной войны. Дело даже не только в том, что добиться результата в ходе двусторонних переговоров куда проще, чем в ходе переговоров многосторонних. Россия и США никогда не имели серьезных территориальных споров (проблема разграничения морских пространств в Беринговом море – не в счет 3 ); две наши страны никогда не воевали друг с другом (досадный инцидент с участием американских войск в русской Гражданской войне 1918–1922 гг. на настоящую войну между Россией и США, разумеется, не тянет). В этих условиях Москва и Вашингтон могли развивать свой разоруженческий диалог, не отвлекаясь на территориальные проблемы или проблемы «исторической политики».
3
Советско-американское соглашение 1990 г. о линии разграничения морских пространств в Беринговом море до сих пор так и не ратифицировано российским парламентом.
Совершенно иная ситуация у других великих объявленных (и необъявленных) ядерных держав. Так, индокитайский и индо-пакистанский территориальные конфликты не поддаются быстрому и простому решению, но эти конфликты в любой обозримой перспективе будут затруднять диалог между этими странами по проблемам ядерного разоружения.
В этой связи справедливой представляется точка зрения декана факультета мировой экономики и мировой политики ВШЭ С.А. Караганова, который полагает, что у диалога по контролю над вооружениями в нынешних исторических условиях должны быть новые цели. По его мнению, «стоит начать диалог всех ядерных держав (в том числе, возможно, даже Израиля и Северной Кореи, получив возможность интегрировать ее, а не только наказывать, что контрпродуктивно) по укреплению международной стратегической стабильности. Сопредседателями диалога могут быть Россия, США и Китай. Цель – предотвращение глобальной войны, использования ядерного оружия. Он должен быть направлен именно на повышение стабильности, предсказуемости, донесения друг до друга опасений, предотвращения новых дестабилизирующих направлений гонки вооружений. Особенно основанных на новых принципах средств противоракетной обороны в динамическом взаимодействии с наступательными вооружениями. Естественно, диалог должен включать и обсуждение неядерных, но де-факто стратегических вооружений. А также средств кибервойны. Вероятно, необходима выработка новых мер по укреплению доверия, направленных на предотвращение случайного возникновения конфликта не только с использованием ядерного оружия, но и неядерных вооружений нового поколения, а также кибероружия» [Караганов, 2017].
Очевидно, что участники любого будущего диалога по разоруженческой проблематике будут вынуждены учитывать те технологические перемены, которые произошли за последние годы. Как справедливо отмечает в этой связи один из крупнейших российских экспертов по проблемам разоружения В.И. Есин, «в контексте произошедших технологических прорывов в военной сфере назрела необходимость подвергнуть все действующие международные договоры и соглашения по контролю над вооружениями мониторингу на предмет их соответствия современным реалиям и по его результатам внести в них необходимые изменения либо дополнения. Выражаясь другими словами, действующие договоры должны быть адаптированы к современным реалиям. Только при этом условии они будут отвечать своему предназначению. В противном случае по прошествии определенного времени любой действующий договор по контрою над вооружениями утрачивает свое предназначение частично или даже полностью, как это произошло с ДОВСЕ. В настоящее время этот Договор, формально оставаясь в силе, какого-либо реального воздействия на стратегическую стабильность в Европе не оказывает» [Есин, 2016].