Акула. Отстрел воров
Шрифт:
— Можешь повторить дословно, что говорил тот тип по телефону?
Громов повторил. Не дословно, но близко к тексту. Подумав, Калмычный кивнул:
— Верно! Почему он позвонил именно тебе? Было бы логичнее, если бы он угрожал нам всем. Вернее, не угрожал, а сразу… Почему только тебе? И ведь столько времени уже прошло…
Калмычный не договорил, по взгляду Громова поняв, что их мысли совпадают. Петушков смотрел недоуменно.
— Нас тогда было семеро…
— Ты не всех посчитал.
— Я посчитал всех, кого нужно.
Петушков переводил взгляд с одного из собеседников на другого и хотел, наверное, что-то спросить, но вклиниться ему не удавалось. Они говорили быстро, без пауз. Будто в теннис играли.
— Не смог дозвониться, — Громов улыбнулся, но в его глазах не было и тени веселья, он явно имел в виду какие-то обстоятельства, известные Калмычному. — Когда выписывается Латуков?
— Послезавтра.
— Итого — вся компания в сборе. Мне не нравится такое совпадение.
— Думаешь, это случайность?
— Мне бы очень хотелось так думать.
— Степанского можно предупредить. Он успеет вернуться.
— Не надо. Если опасность грозит только мне, то… Зачем ему нести убытки из-за ложной тревоги? А если нацелились на всех нас, будет лучше не распыляться. Вместе быстрее придумаем, как защититься.
— Там его достать не просто…
— Поэтому пусть обязательно прилетает. А то несправедливо как-то выходит, скажи, да? — последнюю фразу Громов произнёс с кавказским акцентом, как иногда рассказывал анекдоты или говорил тосты, желая повеселить друзей.
Калмычный, глядя на него, потёр подбородок о руки, которые продолжал держать сцепленными в замок.
— Знаешь, мне кажется, тебя убивать не хотели.
— Почему? — вырвалось у Петушкова, и две пары глаз обратились на него.
— Кажется, ты не рад, что меня только ранили?
— Я не то хотел сказать… Просто… Просто я не понимаю! Почему не хотели убить?
— Потому что могли, но не сделали.
— Но ведь ты был в бронежилете!
— Вот именно поэтому они должны были подойти, проверить и добить.
— Так они-то об этом не знали!
— Э-э, дорогой, не горячись! По-твоему, они что, рассчитывали, что я к себе гранату привяжу после того, как предупредили по телефону? Думали, взорвусь от одного выстрела? Или от страха подохну? Прав Иваныч, я и сам так решил: мочить меня не хотели. А почему — будущее покажет. Думаю — близкое будущее. Я уже предпринял кое-какие шаги, так что, даст Бог, скоро мы выясним, кто и почему решил на меня накатить. Или на нас…
— Ты собираешься… — Петушков замялся, но его поняли с полуслова.
— Я не собираюсь прятаться, как крыса.
— Крысы бегут, а не прячутся, — заметил Калмычный, разглаживая смявшийся уголок пивной этикетки; за время, прошедшее с момента появления Николая, он так и не сделал ни одного глотка.
«Интересно, о чем они говорили без меня?» — подумал Петушков.
— Я не собираюсь ни прятаться, ни бежать. Пусть попробуют добраться до меня ещё раз! Теперь это будет непросто. Все, господа предприниматели! О делах больше ни слова. Баня в вашем распоряжении. А я посижу здесь, послушаю музыку…
Громов взял со стола пульт дистанционного управления и включил музыкальный центр, четыре колонки которого были развешены по углам комнаты. Взыскательного слушателя такая акустика бы не удовлетворила, но Василий Петросович был потребителем неприхотливым. Это касалось как аппаратуры, так и качества музыкального материала.
«Конвоир, молодой конвоир, нам с тобою обидно до слез…» — неслось в спину Петушкова, когда он направлялся к бассейну.
— Иваныч, подбросишь до дома?
Калмычный завязывал шнурки на ботинках. Петушков уже оделся и стоял перед ним с бутылкой пива в руке. Она была четвёртой по счёту.
— Что, страшно?
— Да ну тебя к лешему! Я без машины. Говорю же, что на презентации был.
— Кого презентовали? Тебя?
— Не смешно.
Калмычный разогнулся, встал с кресла. Ботинки на нем были старые, изрядно потёртые, не один раз побывавшие в ремонте. Как и костюм классического покроя, тёплый, тесноватый, застёгнутый на все пуговицы. Из внутреннего кармана проступал контур сотового телефона старой модели.
— Пошли, — он перекинул через левую руку куртку, сложенную подкладкой наружу, и хотел попрощаться с Громовым, не встававшим со своего места все полтора часа, пока они с Петушковым парились в сауне.
— Задержись на минутку, — попросил Громов, выключая магнитофон, громкость которого и так была убавлена до минимальной.
Не выказывая удивления, Калмычный протянул Николаю ключи от машины:
— Прогрей пока. Я сейчас подойду.
Петушков вышел, явственно демонстрируя недовольство таким отношением. Если уж им требуется посекретничать, то могли бы встретиться вдвоём, а не выставлять его за дверь, как будто он заведомо не способен предложить что-нибудь дельное или непременно растрезвонит конфиденциальную информацию.
— Колян своей фамилии соответствует полностью, — усмехнулся Калмычный, укладывая кожаную куртку на спинку кресла.
— Не только он, мы тоже своим соответствуем.
— Ну, с тобой, Петросыч, понятно. А я…
— А ты всегда спокойный. Лишнего слова не скажешь. И копейки лишней не дашь.
— Копейка лишней не бывает.
— Ага, цент доллар бережёт…
Администратор Санёк смотрел маленький телевизор, прикреплённый к стене специальным кронштейном, над стойкой. При звуке открывшейся двери он оторвался от экрана и посмотрел на Петушкова, но тот прошествовал мимо, не обращая внимания на обслугу.