Акула. Отстрел воров
Шрифт:
Территория была очень большой. Указателей нигде не было видно, так что человек, впервые оказавшийся здесь, мог бы и заблудиться, но Сергею не единожды доводилось посещать «третью Истребительную» — так прозвали больницу за отвратительное качество медобслуживания и высокую степень летальных исходов. На табличке у главного входа давно уже вместо безликого «№ 3» значилось имя какой-то святой, но старое прозвище от этого не забылось и не стало менее употребительным. Скорее, даже наоборот. Далеко не каждый мог с ходу и без запинки выговорить новое название.
Волгин поднялся на пятый этаж и по короткому коридору
Волгин старался идти бесшумно, но зацепил-таки оторванный квадрат линолеума, шваркнул его под кровать. Остановился, затаив дыхание. За спиной раздался негромкий стон. Сергей обернулся: кажется, с его неосторожностью это не связано, больной проснулся сам по себе…
Волгину были известны некоторые сведения о пострадавшем, и он удивлялся, что тот согласился на госпитализацию в больнице для бедных. Несмотря на то, что именно она была в текущие сутки дежурной, не составило бы труда договориться в любой другой клинике о том, чтобы там согласились принять обеспеченного пациента.
Удивляться Сергей перестал, когда увидел палату. Оказывается, и в «трёшке» можно неплохо лежать. Помещение, значительно большее, чем служебный кабинет Волгина, было великолепно оборудовано и поражало чистотой. Оказавшись в нем, трудно было представить, что этажом ниже располагается обычное хирургическое отделение с шестиместными палатами, драным бельём, хамоватым медперсоналом и отсутствием медикаментов. Не говоря уже о больных, которым не нашлось даже такого места и которых бросили в коридорах.
Василий Петросович Громов смотрел телевизор. По кабельному каналу показывали развлекательную программу, какой-то концерт. Звук был убавлен до минимума — очевидно, вокальные данные солисток из девчоночьего квинтета раздражали Громова, но созерцание их сильно обнажённых гибких фигур отвлекало от боли и мыслей о совершённом на него нападении.
Шея Громова была обмотана бинтом. Он лежал, опираясь на локоть, поверх одеяла. От бело-зеленого «адидасовского» костюма, в который был одет Василий Петросович, исходил запах туалетной воды. Сильный и приторный. Волгину такие не нравились, для себя он выбирал более спокойные и не привлекающие внимания ароматы, а этот, который он услышал в палате, почему-то вызывал ассоциации с выходящей в тираж проституткой.
— Из милиции? — Громев повернул голову резче, чем можно было ждать от раненого человека.
— Из уголовного розыска, — Волгин раскрыл удостоверение.
Но потерпевший не обратил на «ксиву» внимания и задал следующий вопрос:
— Отделение? Или «управа»?
— Из районного управления. Группа по раскрытию умышленных убийств.
— Но я пока ещё жив, — Громов улыбнулся, и эта улыбка как-то сразу погасила ту неприязнь, которую Волгин испытывал, будучи осведомлён о некоторых фактах биографии потерпевшего. Было видно, что раненый не бравирует и не играет. Происшедшее бросило его на больничную койку, но не выбило из колеи и не заставило испугаться.
Волгин
Громов смотрел на него.
Запах туалетной воды больше не раздражал. Притерпелся? Или сказывалась возникшая симпатия к пострадавшему?
— На самом деле мне вам нечем помочь, — сказал Василий Петросович за мгновение до того, как Волгин хотел начать беседу.
Одновременно с этим он нажал кнопку «лентяйки» и окончательно выключил звук телевизора.
— Я совершенно не представляю, кто в меня мог стрелять.
— Что, ни малейших предположений?
— Хулиганы. Знаете, сколько оружия у населения? А сколько развелось психопатов?
Оба понимающе усмехнулись. Вопрос, по сути, был закрыт. Потерпевший давал однозначно понять, что сам разберётся с проблемами и приплетать к их решению милицию не намерен.
— Может быть, они хотели отобрать машину? — спросил для проформы Сергей. За последний год по городу прокатилась волна нападений на владельцев дорогих внедорожников. Бывало, что использовали и огнестрельное оружие, хотя чаще просто избивали в подъездах до потери сознания и отбирали ключи, или, показав пистолет, вынуждали отключить сигнализацию и самому отогнать джип в нужное для похитителей место.
— Тогда чего же не отобрали? — Громов передёрнул плечами.
Движение вызвало резкую боль. Он постарался это скрыть, но все-таки гримаса исказила лицо.
— Не успели…
— Не, не складывается картинка. Я, конечно, парень не промах и дрался бы до последнего, но… — Предельно осторожно, помня о неловком движении, Громов покачал головой. Это не прибавило веса словам. — После того, как меня зацепило, я отключился. Стыдно, конечно, но так получилось. Сам понимаешь, что в это время и добить меня могли, и вывернуть карманы. Ничего же не сделали!..
— Все-таки не понятно, что им было надо?
— Я же говорю: простые хулиганы.
— Ну-ну… Скорее, очень не простые.
Громов перехватил взгляд Волгина: тот разглядывал перстень с мусульманской символикой.
— Вообще-то я атеист, — Громов перевернул «печатку» рисунком вниз. — И к чеченским террористам отношения не имею. Память об армии! Об одном хорошем человеке…
— Поправляйтесь, Василий Петросович. Всего доброго.
— Успехов!
Раньше, чем Сергей покинул палату, Громов отвернулся к телевизору и включил звук.
Дверь сестринской комнаты, около самого выхода из отделения, была открыта. Оттуда доносился звонкий девичий смех, так что Сергей невольно замедлил шаг и посмотрел. Медсестёр было двое, в халатиках и шапочках, одна — постарше и полненькая, другая — совсем молодая, худенькая, с короткой стрижкой. Они сидели по обе стороны стола, забравшись в кресла с ногами, и не сводили глаз с парня в спортивном костюме, здоровенного, мордастого, вальяжно развалившегося на скамеечке у стены и вытянувшего ноги в кроссовках сорок шестого размера до середины комнаты. Даже в коридоре чувствовалось, что от парня пахнет потом и несвежими носками, будто его перебросили в больницу прямо из спортивного зала, не дав лишней минуты, чтобы ополоснуться под душем. Вполне возможно, что именно так все и было.