Аквариум
Шрифт:
Остановились там же, за остановкой. Скинули рюкзаки, сели прямо на асфальт. Леший припал к биноклю. Мы с Серегой молчали, пытаясь восстановить дыхание.
Наконец наш ведущий оторвался от бинокля:
– Ну что, мужики, вроде прошли. Немного еще. Осталось мимо института прошмыгнуть и, считай дома! Егор, ты че бледный какой?
– Ребра болят. Спина болит. Голова... Меня этот мудак волосатый так оприходовал, хоть в больницу ложись...
– Нету здеся поликлиник, исключительно самолечение, - протянул Леший, опять смотря в бинокль вдаль, по Старогвардейской. Нам туда не надо, решил,
– Ничего, терпи, коза, а то мамой будешь. Если бы что серьезное было, ты до сюда бы не дошел. Тем более с таким весом... Ты, кстати, Горгулью видел когда-нибудь?
– спросил он вдруг.
– Не имел еще удовольствия, - ответил я, - Только в книжках.
– На, посмотри, - довольно улыбаясь, протянул он мне бинокль.
– Метров триста по правой стороне, старый четырехэтажный дом, красивый такой с башенками. На крыше.
– Может не надо?
– простонал я.
– Надо, Федя, надо! Пригодится.
Я взял бинокль. Да, помню этот дом. Еще дореволюционной постройки, поэтому неплохо сохранившийся. Вроде бы даже памятник архитектуры. Там на первом этаже ресторанчик еще был, японский. Суши, роллы, саке...
Сначала я решил, что это элемент фасада. Потом приблизил, увидел. На выдающемся вперед изящном карнизе сидела скрюченная темная фигура. Устроилась на корточках совершенно неподвижно, как будто каменная. Ноги тоже заканчиваются руками, здоровенными когтистыми пятернями, вцепившимися в карниз, руки, не менее когтистые свисают вниз, опираясь предплечьями на мосластые колени. Мускулистые бедра, перевитый жилами широкий, плечистый торс. Лицо - почти человеческое, только челюсть намного мощнее, а так даже нос есть и уши, остроконечные, как у эльфов из кино. Габаритами - не меньше Валуева. Сложно в бинокль определить, может даже крупнее. Но главное - за спиной торчат сложенные кожистые крылья, в натуре - Горгулья. В чем-то даже изящная, привлекающая своей хищной смертоносной красотой. Не то, что всякие Уроды и прочие.
– А она что, летать умеет?
– спросил я.
– Не-е, только парить. Но далеко.
– ответил Леший.
– Залезет повыше и оттуда пикирует на голову. Когти - как скальпели. А вообще, она ядовитая, то есть заразная. Если поцарапает - лучше сразу пулю в башку. На следующий день такое начнется, мама, не горюй! Помнишь, Серый?
– Забудешь такое, - пробурчал тот.
– Ну что, потопали? Засиделись, скоро свет выключат. Повылезают всякие.
– Потопали, -согласился Леший, забирая у меня бинокль.
– Улицу перебегаем в темпе, чтобы не увидела, потом, за углом, сбавляем.
Перебежали перекресток. Опять на красный. Рефлексы мирного горожанина забылись очень быстро. Прошли мимо корпусов тихого пока строяка и добрались до нашего склона.
Леший, начавший спускаться первым, вдруг застыл. Мы с Серегой тоже встали, зная, что ничего хорошего это не предвещает. Я даже оглянулся - может Горгулья уже на голову пикирует? Нет. Сзади пусто. Впереди вроде тоже. До нашего люка еще метров двадцать спуска.
– Егор, а ты из дома того в эту сторону не смотрел?
– услышал я напряженный шепот Лешего.
– Смотрел. Все спокойно было. Ну так, показалось что-то...
– Что показалось?
– быстро перебил меня он.
– Ну-у... Типа три линии или нити будто промелькнули, я решил, что это от лестницы нашей...
– Три линии, - повторил задумчиво Леший. Пожевал губами.
– Не. Не может быть. Мы же тут каждый день ходим...
– Что не может быть-то?
– спросил явно начавший нервничать Серега.
– Да есть одна херня, ее Трассером называют, - нехотя проговорил Леший.
– Но они к определенному месту всегда привязаны. Даже после перезагрузки не перемещаются...
– Короче, у нас их тут точно нет!
– уверенно изрек он помолчав.
– Пошли!
Все-таки, видимо, расслабился наш проводник. То ли близость к Сараю сказалась, почти дома, все знакомо, то ли что еще, не знаю. Да и я тоже, если честно, особо не прислушивался к своему обострившемуся чутью, которое что-то кричало мне из глубин подсознания, как сегодня на лестнице...
Вобщем, мы пошли дальше. Добрались до люка, сняли рюкзаки, я и Серый приподняли крышку, Леший сбросил наш ценный груз вниз и прыгнул вслед за ним. Я посмотрел на Серегу - тот кивнул мне - типа прыгай, я подержу. Я посмотрел в люк, оттолкнулся ногами от края, и тут раздался негромкий хлопок, что-то вспыхнуло, оставив на сетчатке три ярких параллельных росчерка, а лицо обдало теплой водяной пылью. Ничего еще не понимая, я приземлился на пол коридора, немного подвернув ногу, и тут мне на спину упало что-то круглое и твердое, отскочило и запрыгало по бетонному покрытию в сторону двери в бункер. Сверху с громким лязгом встала на место крышка люка.
Зрение постепенно возвращалось, привыкало к полумраку, перед глазами постепенно растворялись три нити. Вместо них проявлялась темная спина Лешего.
– Это что щас было? Где Серега?
– спросил он, поворачиваясь ко мне и поднимая фонарик.
– Бля, Егор ты в крови весь...
Я промолчал. Только поднял дрожащую руку с фонарем и посветил в сторону двери, где в углу, уставившись на нас остекленевшими глазами, застыло перекошенное лицо Серого...
– Мать твою! Суки! Ненавижу! Твари, бля!
– орал Леший и со всей силы бил кулаками по кирпичам.
– Как так, блядь! Ну как?
Я в это время просто сползал по стене, не в силах отвести взгляда от оторванной головы, под которой медленно расплывалась темная лужа...
4.
– Суки! Мать твою!
Егор проснулся, с трудом разлепив тяжелые веки. Огляделся, медленно сел. Лучше б не садился. Голова раскалывалась, свет резал глаза.
Лег, сжался в комок под грязным одеялом.
– Твари!
– ругался кто-то рядом.
"Это Максим", - всплыло в мутном сознании.
– "Я у него на даче, и мы бухаем. Второй день... Нет, пятый..."
– Прикинь, Егор! Эта тварь мне даже пива сраного в долг налить не может! А я ей всю проводку в том году сделал!
– А у нас, что вообще ничего не осталось?
– разлепив сухие губы, поинтересовался Егор.
– Нет! Ни капли. Мы вчера даже бабкину заначку допили!
"Теперь понятно, почему так хреново..."
Какой-то мутный дикий сон, что-то про сплошные оторванные головы, медленно растворялся, вместо него проявлялись отдельными кусками события предыдущего дня и ночи.