Алан Гринспен. Самый влиятельный человек мировой экономики

Маллаби Себастьян

В восьми милях от этого технологического чуда U. S. Steel построила поселение под названием Фэйрлесс-Хиллз. Всего за $ 100 первого взноса и $ 85 ежемесячно рабочий мог владеть домом в пригороде данной компании; за дополнительную плату $ 10 в год он получал доступ к боулингу, полям для гольфа и бассейну. Такова была американская мечта, предоставленная империалистической компанией; и жизнь в поселке, названном в честь ее тщеславного президента, была не менее достойной, чем проживание в одном из Левиттаунов, названных в честь Уильяма Дж. Левитта – императора пригородного строительства. Действительно, Левиттаун находился прямо напротив – через внутреннее озеро, к западу от сталелитейных заводов; но в любом пригороде, который вы видели, дома-кубики были расположены на фиксированном расстояния друг от друга, «населенные людьми того же класса, с теми же доходами, одной и той же возрастной группы», как жаловался архитектурный критик Льюис Мамфорд³. Новички приглашались на кулинарные мастер-классы, лотереи, автопробеги по бездорожью и семейные дни плавания. Вы либо присоединялись, либо подвергались

остракизму.

Жадное приобретение автомобилей, пугающие масштабы сталелитейных заводов, поселки с одинаковыми лужайками – всё это сигнализировало об изменениях, которые окружали Гринспена. Америка 1900 года – Америка железнодорожных магнатов и нефтяных трестов, которая приводила в восторг юного самоучку, – была безоговорочно разделена между пожизненными мечтателями и рабочими с обветренными руками; Америка 1950-х годов являлась более технократической и бюрократической, более однородной и «пригородной», а в целом – более покладистой. В политике мужественный путешественник Теодор Рузвельт вряд ли мог бы сильнее отличаться от безмятежного военного бюрократа Дуайта Эйзенхауэра. В бизнесе целый мир отделял мошенника рубежа веков, например, железнодорожного магната Джеймса Дж. Хилла, от типичного промышленника 1950-х годов, такого как Альфред П. Слоана из General Motors, который был счастлив, изучая схемы финансового контроля и организации. В рядах рабочих профсоюзные активисты с кирками и лопатами уступали место торговому персоналу, телефонным операторам, банковским служащим, рекламным копирайтерам и государственным служащим; 1956 год стал первым годом, когда численность белых воротничков превзошла численность синих. Американское общество в начале века сформировалось в результате великой миграции, с которой приехали из Европы родители Гринспена; они пережили опасности пересечения океана, мучительную потерю культуры страны исхода и вдохновлялись примерами личного мужества. Напротив, американское общество в середине века испытывало влияние совершенно иной миграции, которая переместила четверть населения страны в новые пригороды, где по вечерам блюда из замороженных продуктов съедали перед телевизором, показывавшим комедии.

Гринспен казался внешне адаптированным к изменениям вокруг него. Воспитываясь в скромной обстановке, он не был противником материализма; как только его работа в Совете Конференции начала приносить стабильный доход, Гринспен переехал с Манхэттена в зеленый район по соседству, в Квинс, недалеко от пляжа Рокэвей, где в детстве проводил счастливые летние каникулы. Его жилье находилось в новом дуплексе из красного кирпича, недалеко от линии пригородных поездов. Он делил его с матерью, к которой всегда так или иначе возвращался на протяжении всей своей жизни⁴. Мальчиком Гринспен ясно представлял себе, как летит на самолете и чувствует странную смесь возбуждения из-за отрыва от земли и беспокойства при осознании того, что матери не было с ним рядом. Теперь, достигнув середины своей жизни, Гринспен покинул суету Манхэттена, и солнечное присутствие матери продолжало согревать его.

Примерно в то время, когда Гринспен покинул Манхэттен, в город приехала молодая канадская художница. Думая, что ей может быть одиноко, ее приятель позвонил и сказал:

«Я знаю необычного человека. Вдруг вам будет интересно встретиться с ним».

«В каком смысле необычного?»

«Он очень, очень умный, – ответил друг. – Такому трудно найти девушку».

Через несколько дней художнице позвонил «умный человек», который показался ей слегка необычным. Сначала из-за своей неуверенности он не мог попросить о свидании. Продержав ее у телефона в течение получаса и болтая о том о сём, собеседник, наконец, предложил ей на выбор три варианта развлекательной программы. Они могли посмотреть бродвейское шоу, сходить на бейсбол или на концерт в Карнеги-холл.

Как повезло, что художница оказалась любительницей классической музыки! «Без сомнения, концерт в Карнеги-холле, – ответила она. – Я всю свою жизнь до смерти хотела попасть туда».

Так Алан Гринспен познакомился с Джоан Митчелл. Она была поразительной красавицей, с тонкой фигурой, прекрасными чертами лица и светлыми волосами; а благодаря музыкальным интересам у них нашлись общие темы для разговора. В их первый совместный вечер Гринспен вошел в ее квартиру и обнаружил там одну из своих любимых записей, после чего его застенчивость сразу исчезла. Пара сходила в Карнеги-Холл, где играли Баха, а Алан рассказывал истории о группе Генри Джерома; после концерта они отправились в отель, где выступала группа. Джоан увидела членов джазбанды, которые сказали ей, что они никогда не надеялись, что Алан останется с ними. Он слишком хорошо рассчитывал их налоги⁵.

Алан и Джоан поженились в октябре 1952 года⁶. Раввин провел небольшую церемонию в Пьере – знаковом отеле на Пятой авеню. Возникли споры относительно того, приглашать ли Герберта Гринспена; в конце концов он пришел, но надолго не задержался. На предыдущей встрече он неуклюже заверил Джоан, что его сын будет вести себя иначе, чем он, и не покинет ее при первой же возможности⁷. Но семейные особенности было не так просто отбросить. Несмотря на то, что брак был заключен в период послевоенного бэби-бума, когда культурная мощь нуклеарной семьи находилась на пике, Алан оказался на редкость невосприимчив к окружающим его нормам. Позднее Гринспен вспоминал, что женился на Джоан скорее по рациональным соображениям, а не по велению сердца. «Эта женщина очень умна. Очень красива. Я никогда не найду никого лучше», – рассуждал он⁸. У Алана с Джоан была сильная связь через музыку (это напоминало его отношения с матерью и предвосхищало его более поздний брак с Андреа Митчелл), однако супруги мало подходили друг другу в иных аспектах. Во-первых, Алан не слишком интересовался своим визуальным окружением, что являлось помехой в отношениях с художником⁹. Во-вторых, он был не готов идти на компромиссы в том, что касалось его образа жизни. С ранних лет Гринспен привык проводить время в одиночестве, занимаясь тем, что ему интересно, и практически не испытывая вмешательства извне. Мать безмерно любила его и при этом ни в чем не ограничивала. Она была неизменно воодушевляющей, но одновременно и нетребовательной. Тяжело было найти вторую такую женщину.

Алан и Джоан развелись менее чем через год, с небольшими обвинениями в адрес друг друга. Пара согласилась, что у них разные вкусы. «Субботним утром он любил проснуться и изучать цифры, – вспоминала Джоан. – Ему нравилось их контролировать»¹⁰. Джоан любила повеселиться, а Алан хотел работать; когда же он не работал, то часто отправлялся на поле для гольфа. Джоан тоже хотела выбраться из Форест-Хиллз (пара жила в квартире Алана, пока его мать вернулась в город), но Гринспен сопротивлялся. Будучи слишком мягким, чтобы провоцировать конфронтацию, Гринспен тем не менее не захотел менять свои привычки. Алан стремился контролировать свое время так же, как он контролировал цифровые данные – был независимым интровертом, что плохо сочеталось с брачными узами. И, несомненно, сказывалось детство, проведенное без отца. Никогда не видя, как его родители живут одной семьей, Гринспен не был готов делить свою жизнь с кем-то еще.

Непреклонный индивидуализм Гринспена делал его малопригодным для брака и оставлял в стороне от массовой культуры 1950-х годов, несмотря на его стремление воспользоваться возможностями, которые она принесла. Алан наслаждался игрой в гольф и шикарными машинами, но его очень трудно было представить участником лотереи и пикника с шашлыками, а увлечение Гринспена лихими магнатами рубежа веков поставило его в противоречие с новой эпохой. Такие компании, как U. S. Steel, владелец комбината Fairless Works, были созданы провидцами вроде Дж. П. Моргана и Эндрю Карнеги; но теперь они управлялись новым типом бюрократических капиталистов, скорее надежными, а не рискованными; контролируемыми, а не страстными. Дальше вниз по иерархической лестнице корпоративная Америка стала родиной «человека организации», как гласило название бестселлера 1956 года [10] ; и отличительной чертой этого типажа являлась традиционность мышления, а не творчество. «Когда белые воротнички получают работу, они продают не только свое время и энергию, но и свои личности», – сокрушался социолог из Колумбийского университета К. Райт Миллс¹¹. «Что такое новая лояльность? – горько спросил либеральный историк Генри Стил Коммаджер. – Это, прежде всего, соответствие. Некритическое и беспрекословное признание Америки как таковой»¹².

10

У. Уайт, «Человек организации» (The Organization Man). – Прим. ред.

Естественный индивидуалист вроде Гринспена неизбежно должен был восстать против подобного образа жизни. Он почти мог бы объединиться с Коммаджером и его товарищами-либералами, которые громко потешались над массовой культурой. «Безвкусица ведет к безвкусице», как издевательски замечал историк Артур Шлезингер-младший [11] ¹³. Но правые разновидности этого недовольства больше подходили Гринспену, и к 1950-м годам они становились всё громче и яснее. Силы консерватизма, деморализованные и дезорганизованные после завершения войны, постепенно перегруппировались; к 1952 году в списке рассылки Фонда экономического образования – группы либертарианцев, которая распространяла консервативные трактаты среди своих сторонников – насчитывалось около 30 тысяч человек. Три года спустя Уильям Ф. Бакли-младший организовал National Review, быстро зарекомендовавший себя как влиятельная платформа для консерваторов различных убеждений¹⁴. По идее, Гринспен должен был бы стать автором статей для журнала Бакли или для какого-либо другого признанного проекта нового консерватизма. Однако он решил держаться подальше и предпочел присоединиться к маргинальной группе, которая на 1/3 представляла собой либертарианский салон, а на 2/3 являлась весьма странным культом.

11

В английском игра слов: The blind leading the blind / Слепец ведет слепца – the bland leading the bland / безвкусица ведет к безвкусице. – Прим. перев.

Под конец их супружеских отношений Джоан Митчелл взяла Гринспена в гости к Айн Рэнд – русской эмигрантке и писательнице, известной своим жестким непризнанием правительственного вмешательства¹⁵. Они собрались в квартире Рэнд на Восточной 36-й стрит в Манхэттене, напротив библиотеки Моргана, где размещались редкие книги по финансам и произведения искусства. Гостиная была обставлена в современном стиле: стеклянные столики, черный диван и черный же лакированный обеденный стол в фойе, который заодно служил рабочим местом машинисткам, набиравшим черновики глав, сочиненных Рэнд. Небольшая студия, выходившая на вентиляционную шахту, частично открывала вид на Empire State Building. Кошки использовали мебель вместо когтеточек, а пол – вместо туалетного лотка¹⁶.