Алая карта
Шрифт:
— Еще один вопрос, с вашего позволения, — сказала она. — На принадлежащих вам сочинениях есть экслибрис или какой-нибудь другой символ? Вы не ставите на титульном листе свои инициалы?
— Нет. Но почему вы спрашиваете?
— Это могло бы не понравиться моему мужу. Он совершенно непредсказуем!
Вот об этом-то я и подумаю перед сном!
Глава 3
Боюсь, я лезу не в свое дело. Да, определенно не в свое, зато скука, окутывавшая меня подобно туману, взявшему в плен сбившийся с курса парусник, начинает рассеиваться. Вот почему я решил описать события сегодняшнего дня без стариковского брюзжанья, так, словно во тьме моей ночи
Необходимость прояснить небольшую загадку стала могучим стимулом для продолжения жизни. Я хотел бы знать — из чистого любопытства, да будет оно благословенно! — причину слез Люсиль. Должен признать, что пока я не слишком продвинулся, но одно интересное открытие все же сделал.
Итак, начнем по порядку. Мадам Рувр была права насчет первого завтрака: кофе мы получаем едва теплым. Грех невелик, но Франсуаза и впрямь «не ловит мышей». Придется поставить ей на вид.
Следом идет эпизод с ежедневным уколом. Короткий разговор с Клеманс.
«Вы сами-то верите во все эти лекарства, мсье Эрбуаз? Я вот что думаю: если тело устало, нужно отпустить его на покой».
Простолюдинка Клеманс наделена чертовски здравым смыслом, она этакая веселая фаталистка, и ей часто удается развеять мои мрачные мысли.
— Как там Рувры? — спрашиваю я. — Расскажите мне о них.
— Сегодня утром к Его чести было не подступиться.
— В вашем тоне чувствуется насмешка…
— Ничего не могу с собой поделать. Ну скажите на милость, зачем мужчина с такой тощей задницей требует, чтобы его называли «господин председатель»?!
Мы захихикали, как проказливые школьники.
— Вы просто ужасны, Клеманс, для вас нет ничего святого.
— Возможно, вы попали в самую точку, мсье Эрбуаз.
Продолжим. День начался как обычно. День как день, изнурительно жаркий летний день. Душ. Бритье. Безмолвная беседа со своим двойником в зеркале. Волосы на висках поредели. Глубокие носогубные складки словно бы поддергивают уголки рта вверх, как на веревочках. Старый паяц, который все никак не насытится раёшным театром жизни! Иногда меня охватывает ненависть к себе за то, что я такой… траченный жизнью. Определение тривиальное, но очень точное! Ничего не поделаешь, жизнь со мной разочлась! Моя голова не убелена сединами, меня не назовешь дряхлым старикашкой, но я пришел в упадок, как статуи в общественных парках, покрытые серо-зеленой плесенью и птичьим пометом. Как бы там ни было, я решаю надеть элегантный костюм из серой рогожки, который меня стройнит, словно хочу произвести впечатление! В «Гибискусе» принято «держать марку»…
Но довольно философствовать, пора переходить к главному — рассказать о прогулке по парку. Ноги сами понесли меня в кипарисовую аллею. Я не торопился, пытаясь «расходить» ногу, и вдруг услышал где-то совсем близко громкий разговор, да нет, не разговор — спор. Сначала я узнал голос Жонкьера, он произнес что-то вроде: «Так не пойдет!» Потом я заметил его голову над живой изгородью, Жонкьер очень высокий, и его разъяренное лицо плыло вдоль зеленой стены, словно какой-то кукольник-весельчак насадил его на палку. Собеседника Жонкьера я не видел, но, услышав ответную реплику, понял, что это мадам Рувр. Не скажу, что очень удивился — я был уверен, что этих двоих связывает общий секрет. Мадам Рувр закричала:
— Берегись! Не доводи меня до крайности.
Они перешли на быстрый шепот, потом Люсиль воскликнула:
— Попробуй — и увидишь, на что я способна!
Голова Жонкьера уплыла в другую сторону. Я стоял, не решаясь шелохнуться, но не из страха быть обнаруженным — заметить меня они не могли. Просто я вдруг почувствовал себя преданным. Люсиль его любовница! Никаких сомнений. Они на «ты», да и тон разговора… только слабоумный не догадался бы.
Скрипнул гравий, бурное объяснение закончилось, и мадам Рувр пошла в сторону дома. Я продолжил прогулку, теряясь в догадках. Очевидно одно: мадам Рувр совсем не случайно оказалась в «Гибискусе». Она знала, что встретит здесь своего любовника, и все-таки приехала вместе с мужем. Так могла поступить только очень влюбленная женщина. Однако между ней и Жонкьером все непросто.
Я сел на любимую скамейку в глубине парка, чтобы спокойно обдумать запутанную интригу. Возможно ли, что несколько недель или даже месяцев назад между любовниками произошел разрыв? Нет, это исключено. Жонкьер живет в «Гибискусе» много лет. Но он — как, впрочем, и все обитатели дома — свободен в своих передвижениях, а значит, мог встречаться с Люсиль вне стен пансиона. Возможно, она часто приезжала сюда из Парижа? Нет, что-то не складывается. Рассмотрим факты: чета Рувров выбрала местом жительства «Гибискус», все хорошенько обдумав и разузнав, наведя справки о городе и доме.
Кроме того, характер отношений Жонкьера и мадам Рувр таков, что они говорят друг другу «ты», но делают вид, что незнакомы. Жонкьер позволил себе говорить с Люсиль в угрожающем тоне, считая, что их никто не слышит. Есть одно объяснение… очень романтичное, но я все-таки возьму его на вооружение, а если ошибусь, всегда смогу поискать другое. Мадам Рувр действительно была любовницей Жонкьера — отсюда и обращение на «ты», но, поселившись в «Гибискусе», он с ней порвал. Она не смирилась и приехала следом за ним сюда. Становится понятен приступ гнева Жонкьера — надо отдать должное этому человеку, он мгновенно взял себя в руки! — случившийся в тот момент, когда мадемуазель де Сен-Мемен представляла нам новую пансионерку. По той же самой причине Жонкьер теперь не всегда выходит к столу, а если появляется, держится отстраненно и с трудом скрывает неприязнь. Я понимаю, почему у мадам Рувр глаза бывают красными от слез. Мне ясен смысл случайно услышанной фразы Жонкьера «так не пойдет!», а сказать «не доводи меня до крайности!» могла только женщина, понимающая, что все кончено. Навсегда. Да, Люсиль выглядит именно так. Мне кажется, что последнее сражение состоится между ней и мной.
Вернусь к описанию этого столь богатого событиями дня. Жонкьер не явился к обеду, чем подтвердил мои подозрения. Вильбер пребывал в дурном настроении и не потрудился включить слуховой аппарат. Мне в голову пришло сравнение с гомеровскими воителями, удалившимися в шатры перед решающим сражением. Неясно одно — чем я мог его раздражить. Возможно, старик приревновал меня к нашей очаровательной соседке по столу?
Вскоре после начала обеда мадемуазель де Сен-Мемен сообщила, что хотела бы побеседовать со мной тет-а-тет. Милая церемонная мадемуазель де Сен-Мемен, этакая прустовская героиня, вынужденная зарабатывать на жизнь. Я отправился к ней в кабинет. В маленькой комнате было душно, несмотря на кондиционер: анонимная компания, владеющая «Гибискусом», не стала экономить на жизненном пространстве обитателей, но директрису явно «обидела». Она поинтересовалась моим здоровьем, а потом спросила, напустив на себя загадочный вид:
— Скажите, мсье Эрбуаз, мсье Жонкьер ничего не говорил вам о намерении покинуть нас?
Свершилось! Жонкьер капитулирует перед мадам Рувр.
— Я меньше всего хочу вмешиваться в его частную жизнь, — продолжила директриса, — но мне нужно знать, нет ли у него жалоб и нареканий на наше заведение. Он мог бы высказать критические замечания, вы ведь знаете, я конструктивно отношусь к критике.
— Уверяю, вам не о чем беспокоиться. У меня создалось впечатление, что мсье Жонкьер всем доволен.