Алая кровь на белых крыльях
Шрифт:
Все таки он рискнул вернуться к Гданьску. Газет посвященных Гданьской трагедии он не видел, а если бы и увидел, то своего решения не изменил, наоборот, попробовал вернуться не смотря ни на что. Ибо газет о другой, более страшной, Гданьской трагедии - резне немецкого населения Данцига, мировая пресса почему то не выпустила. Были какие-то заметки в районных и центральных польских газетах о "профилактических мероприятиях", и больше ничего. А за этими мероприятиями стояло уничтожение более ста тысяч немцев проживавших в Данциге. С того дня он стал Гданьском - исконно польским городом, в котором не было ни одного немца. Даже самые опасные и тяжелые работы производили в нем рабочие из восточных воеводств. На внешнем рейде патрулировало два эсминца - британский и польский, поэтому Лотару пришлось дождаться наступления темноты, поскольку у эсминцев могли быть асдики. Шансов, что после учиненного им недавно погрома, кто-то попробует выйти в открытое море без охранения, было очень мало. Но на его крейсере были две шестидюймовки,
Ночная темень озарилась вспышками выстрелов "Адмирала Шеера". Все таки он в кого-то попал - было видно, что в потру на рейде что-то горит - но рассматривать некогда, и крейсер несся в ночную тьму, убегая от запоздало очнувшихся дозорных эсминцев. Сейчас, когда акция завершилась, Арнольд сожалел, что не угостил этих сонных властителей морей и их союзников парочкой торпед. Но что сделано, то сделано, через пару часов попробуем повторить.
Из детских сочинений:
"Злоба против оккупантов-убийц и разрушителей вспыхнула с необъятной силой; месть закипела в крови. Я решил поступить в добровольческий отряд и поступил. Одна мысль занимала меня - отправить как можно больше ненавистных мне "борцов за свободу". С трепетом прижимал винтовку к плечу и радовался, когда видел, что "борец за свободу" со стоном, который мне казался приятной музыкой, испускал дух".
"К нам во двор вбежало два легионера и, побросав оружие, просили их спрятать в погреб от казаков, которые вошли в город. Я указал на погреб и подумал: "прийдут… я вас предам". Жажда мести взяла верх, и я не мог успокоиться… Подбежал к солдатам… сказал им про…легионеров… Их арестовали и увели".
"Мы получили известие, что отец убит оккупантами в одном из боев. Привезли труп отца. Сестра приехала из отряда, в котором она была сестрой милосердия, на похороны. В этот же день большевики заняли город. Я не знал, что представляют собойлегионеры, и хотел их увидеть. Желание мое скоро исполнилось. Легионеры обходили с "обыском" и не замедлили явиться и к нам. Несколько пьяных разнузданных легионеров, с ног до головы увешанных оружием, бомбами и перевитых пулеметными лентами, ворвались в нашу квартиру с громкими криками и бранью: начался обыск. Все трещало, хрустело, звенело, все более или менее ценное быстро исчезало в поместительных карманах "борцов за свободу". Прижавшись к матери, дрожа всем телом, я с ужасом смотрел на пьяные, жестокие, злобные лица. Все обыскали легионеры, все подверглось разрушению и разгрому, даже иконы срывали эти богохульники, били их прикладами, топтали ногами. Добирались уже до той комнаты, где лежало тело отца. Вот добрались. Злорадный смех, ругань еще более крепкая последовала по адресу покойника, и все легионеры окружили гроб. Они стали колоть, бить прикладами гроб, издеваться над телом отца. Мать и сестра, находившиеся до сих пор как будто бы в столбняке, бросились к легионерам и стали умолять их не трогать мертвого. Но их мольбы еще более раздражили негодяев. Один из них ударил мать штыком в грудь, а сестру здесь же расстреляли. Мой двоюродный брат, приехавший к нам в гости, попал на штык легионера. Последний подбрасывал брата в воздух, как мячик, и ловил на штык. Меня пока не замечали легионеры. Я стоял, словно пораженный, и не знал, что мне делать: кричать, плакать, умолять, просить о пощаде. Я не верил своим глазам. Мне казалось, что все происходящее сон кошмарный, страшный сон. Они стали уходить. Один из уходящих обернулся и, увидев меня, закричал: "А, вот еще один…" Затем последовал удар прикладом по голове. Зашумело в ушах, перед глазами замелькали разноцветные круги, и я упал без чувств. Очнувшись, я ощутил страшную боль в голове и услыхал чьи-то глухие стоны. Передо мной… стали проноситься постепенно картины всего происшедшего. Пролежав еще часа два, я поднялся, шатаясь пошел на стоны. Стонала мать. Между стонами прорывалась бессвязная речь. Через некоторое время она скончалась. Я почувствовал тогда, что я остался один, совершенно один - без родных, без крова и приюта. Все близкое, родное, дорогое так безжалостно отобрали у меня. Хотелось плакать, рыдать, но я не мог… Хотелось поведать кому-нибудь свое горе, да было некому".
"Арестовали отца… Нам не дали даже попрощаться, сказав: "На том свете увидитесь"… После их ухода мы стали молиться за спасение отца… Только через месяц нам удалось его увидеть на работах по погрузке вагонов… Пришли поляки… Отец вернулся… Ему перебили ногу и укоротили руку. (В
В 12 часов ночи за нами пришли легионеры, с которыми была одна женщина. Построив нас по росту, они отвели в подвал, темный, сырой, с каким-то неприятным запахом. Раздев нас догола, среди нас были и женщины, они отобрали несколько офицеров и поставили к стенке. Прогремели выстрелы, раздались стоны. После первых жертв женщина-легионер отобрала женщин и передала легионерам для потехи у нас же на глазах. Я находился в каком-то оцепенении… Ко мне подошла женщина-легионер и сказала: "Какой ты красивый мальчик. Знаешь что! Идем со мной на ночь и ты будешь счастлив. Ты многое узнаешь и станешь моим товарищем". Не слыша моего ответа, она грубо засмеялась и потащила меня в смежную комнату. Не помня себя, я закричал и заплакал. Она оттолкнула меня и сказала: "Уведите назад этого паршивца, я сегодня не в настроении". Очутившись в камере, я потерял сознание. Очнулся уже дома, на своей кровати с перевязанной головой. Папа выздоровел и сменил меня. Я уже больше трех недель лежал в горячке. (Приближалась Русская армия.) Придя домой, я застал… сестру в слезах. Ничего не говоря, сестра указала на газету. Я взял и опустились руки. Там было написано, что сегодня ночью отец и другие будут расстреляны, как бывшие офицеры-черносотенцы. Мы не знали, что делать. Решили пойти отслужить молебен Преподобному Даниилу, святому отца".
"В то время я был настоящим босяком, не раз собирал вокруг себя банду таких же как я мальчишек и пускался на опасные и рискованные дела"
. "Когда дедушка пришел, в доме хозяйничали легионеры, случайно пришедшие с обыском. Увидав моего дедушку, они начали в него стрелять из наганов на расстоянии полутора шагов. Из 4-х выстрелов, сделанных ими, попала только одна пуля, выбивши зуб, и вылетела около сонной артерии".
А горело действительно очень хорошо. Если бы командир "Шеера" знал какого он сумел добиться результата всего за три минуты огневого налета, то он наверное тут же отправился в Тибет за поисками истины. Ибо такое везение уже нельзя было назвать и дьявольским, это было что-то пострашнее дьявола - снаряды носовой шестидюймовки угодили в танкер, от которого заправлялись крейсер "Каледон" и эсминец - в результате все три корабля охватило пламя от загоревшейся и растекающейся по бухте нефти. Снаряды кормовой шестидюймовки упали на береговые склады, и не произвели поначалу такого красочного визуального эффекта. Но именно эти снаряды, вызвавшие пожар на складах с военным имуществом поставили крест и на продолжении акции "Адмирала Шеера" и на Гданьске как городе.
Конечно, пожар на корабле это беда и трагедия, конечно горящая нефть это страшно. Но в британском флоте существует фраза, которой сопровождают каждый идущий на дно Корабль Ее Величества: "У Короля много". То, что погасить пожар на трех пришвартованных друг к другу кораблях будет невозможно, стало ясно уже через несколько минут - поэтому был отдан приказ покинуть горящие корабли. Локализовать пожар было практически нечем - пара трофейных немецких пожарных судов оказалась не готова к такому происшествию - кроме традиционного польского гонора, нужно было обладать и умением и исправной материальной частью. Пятно горящей нефти медленно растекалось по бухте. Момент для заведения буксира на горящие суда был безнадежно упущен. Кроме британских моряков, которые в соответствии с многовековыми британскими традициями не потеряли присутствия духа, и пытались действовать организованно, все остальные, а остальными были поляки, своей бестолковой суетой только вносили дезорганизацию в попытки взять ситуацию под свой контроль. Наконец, британцы приняли единственно верное решение - потопить горящие суда артиллерийским огнем и торпедами. Что было быстро и четко проделано. Небольшая заминка произошла с танкером, который ушел на дно только после трех торпед и двух десятков шестидюймовых снарядов.
Иногда в жизни происходит так, что маленький сорвавшийся камень приводит к образованию огромной лавины, сметающей все и вся на своем пути. Где и когда и с чего образовалась эта лавина, не будет установлено уже никогда. Наверняка лет через двадцать или тридцать историки начнут ожесточенно спорить откуда это все началось, а жители разных городов будут приписывать себе заслуги в происшедшем, но правды никто и никогда так и не установит. Будет множество исторических мифов и народных преданий, которые с каждым уходящим годом будут обрастать воспоминаниями "свидетелей" и "очевидцев" данных событий - то есть все пойдет как всегда.