Алая маска
Шрифт:
У изголовья постели на полу стоял таз с горячей водой, в которой мокли салфетки, видимо, прикладываемые к груди больной; рядом брошен был докторский чемоданчик, раскрытый, словно пасть хищного животного, из которого, подобно клыкам, торчали остро блестевшие врачебные инструменты в темных футлярах.
Не выпуская руки больной и шевеля при этом губами, – я потом понял, что он считал у баронессы пульс, – доктор поднял глаза на барона. Выражение лица у него оставалось таким озабоченным, что пояснения не понадобились. Улучшений явно не было.
– Ах! – вдруг пронзительно вскрикнула больная, вырвав руку от врача, и мы все непроизвольно подались к кровати. – Ах, зачем, зачем! Карл, прошу вас! Боже, Карл, только не трогайте Карла!
Услышав
Барон взял ее за руку и несильно сжал, после чего женщина замолкла. Вглядевшись в ее изможденное лицо, барон медленно распрямился и вопросительно посмотрел на врача.
– Она так и не приходит в себя, – тихо сказал доктор по-немецки. – Несмотря на принятые мной меры, я опасаюсь самого худшего.
Барон кивнул и сжал зубы. Обойдя постель, он взял баронессу за другую руку; ткань тонкой рубашки упала, обнажив ее плечо, и я, невольно ставший свидетелем этой интимной сцены, отвел глаза, успев поразиться, какой исхудалой она – еще так недавно цветущая женщина – кажется сейчас, в болезненном состоянии. Но неужели ее дела так плохи? И причиной тому – нахождение в доме мертвеца, умершего насильственной смертью? Мертвеца, по утверждению обитателей дома, никому не знакомого?…
Для успешности расследования дела необходимо всегда иметь в виду следующие практические указания:
1. Самообладание и самокритика для криминалиста совершенно необходимы: никогда нельзя поддаваться влиянию чувств симпатии или антипатии.
2. Надо строжайшим образом избегать всякого преувеличения. Иногда старательные и лучшие работники преувеличивают значение и интерес порученного им дела. Такова уж человеческая натура, и это, в сущности, вполне простительно, но тем не менее чрезвычайно опасно, так как благодаря преувеличениям легко попасть на ложный след, обвинить невиновного или приписать виновному гораздо более тяжкое преступление, чем то, которое он совершил.
3. Все обстоятельства дела криминалист должен выяснить сам.
Сентября 17 дня, 1879 года (продолжение)
Оставив бумаги в своей камере, я запер дверь и стал спускаться по лестнице, уныло представляя себе путь на Басков, где в моей квартирке хоть шаром покати, ужинать нечем. А идти одному в трактир неохота. Я с тоской принялся вспоминать сытные и разнообразные обеды в родном доме, у тетушки, которые непревзойденно готовила наша старуха-кухарка. Нет, к тетушке идти поздно, да и неприлично.
В присутствии уже никого не было, кроме дежурных приставов. Шаги мои по ступеням отзывались гулким эхом под сводами дворца правосудия. Я уже было собирался, по дороге к себе на Басков, зайти в булочную, набрать поздних, несвежих и оттого дешевых калачей, а в погребе на Надеждинской купить бутылку вина и в одиночестве отпраздновать сегодняшний совсем невеселый, но важный для меня день… Как вдруг позади меня на лестнице послышались шаги, и кто-то, догнав меня, легонько стукнул по плечу.
Обернувшись, я увидел Людвига Маруто-Со-кольского, в фуражке, по-уличному одетого, который смущенно мне улыбался.
– Я и не знал, что вы еще здесь, Алексей, а то зашел бы к вам в камеру спросить, не собираетесь ли вы домой, – сказал он, испытующе на меня посматривая. Мне показалось, что он хочет предложить мне что-то, однако не решается. Но меня вдруг так отчаянно пронзило одиночество, так тошно стало от перспективы прийти в свою одинокую келью и всухомятку употребить холостяцкий ужин, что я чуть было не пригласил Маруто к себе. Впрочем, он опередил меня на какую-то долю секунды, сказав:
– Не голодны ли вы?
Я и ответить не успел, как он продолжил:
– Знаю, что голодны, вы ведь сегодня не обедали, не до этого было. Так составьте мне компанию за ужином. Я знаю тут неподалеку недорогой, но очень приличный трактир и сейчас собираюсь туда. Ну как? Соглашайтесь!
И я согласился.
Мы довольно быстро – а может, мне так показалось из-за приятной компании – добрались до указанного Маруто-Сокольским трактира, под названием «Три великана», в начале Знаменской улицы. Ранее я много раз проходил мимо этого заведения, но никогда не заглядывал туда; обедал обыкновенно – если было не очень поздно, – в кухмистерской у Андреева, на углу Литейного и Невского, где кормили приличными обедами за 35 копеек, и обедала довольно чистая публика, преимущественно студенты. Я присмотрел эту кухмистерскую еще в бытность студентом, и не желал изменять привычкам.
Только мы спустились по ступенькам в темное и людное помещение, мне в нос ударил запах грубой кухни – жареного мяса, подливы, прогорклого масла. Но мне так хотелось есть, что этот запах не вызвал никакого неприятия, а только раззадорил аппетит.
За рассохшимися деревянными столами на лавках сидели разномастные личности, я особо в них не всматривался; мимо нас стремительно носились половые с полными подносами еды и грязной посуды. В глубине стояли биллиардные столы, слышался стук шаров, игроки сопровождали свою игру громкими пьяными возгласами. Разглядеть их было невозможно из-за густой завесы дыма, так как зрители игры, толпившиеся в биллиардной, нещадно смолили курево.
Я в нерешительности остановился у ступенек, ища свободную лавку, и вдруг глаз мой зацепился за какое-то знакомое лицо. Вначале я подумал, что обознался, и отвел взгляд, но тут же спохватился и повернулся туда. Нет, я не обознался.
За столом в углу гуляла веселая компания, среди которой были два телеграфиста в форменных тужурках и несколько молодцов в поддевках. Компания была уже изрядно пьяна, хоть на столе и стояли еще недопитые стаканы с вином. На коленях у мужчин сидели, болтая ногами и заливаясь пьяным смехом, три гетеры, в одной из которых я, приглядевшись, к стыду своему, узнал мою протеже – задержанную околоточным скромницу, избежанию которой врачебного осмотра я немало способствовал днем в полицейском управлении.
И девушка тоже заметила меня. Лицо ее, искаженное опьянением и теперь уже не казавшееся мне нежным и невинным, вдруг озарилось улыбкой. Вскочив с колен своего кавалера, она подбежала ко мне и присела передо мной в шутовском поклоне.
– Вот и свиделись, господин судейский начальничек! – пропела она. – Благодетель мой! Вот и место отблагодарить вас нашлось! А идите к нам за стол, замарьяжу вас, любо-дорого! Да не бойтесь, не заразная я!..
Я отвернулся и хотел было идти вон из трактира, но Маруто удержал меня за руку. Он уверенно повел меня вглубь заведения, мимо биллиарда, где открылось потайное помещение, более светлое, чем основной зал. Окон не было и тут, но свечи горели ярко, и единственный стол был чисто прибран и вытерт, угол занавешен тряпичным пологом. Тут же, откуда ни возьмись, появился половой с крахмальным полотенцем через руку и поклонился Маруто, а заодно и мне. Маруто отдал ему несколько кратких и четких распоряжений относительно нашего ужина – чувствовалось, что его тут понимают с полуслова, – и половой исчез. А Маруто предложил мне садиться за стол, мы уселись друг напротив друга. Он не задал мне ни одного вопроса об этой странной встрече, и я был ему благодарен, потому что рассказывать сейчас об этом моем позоре было выше моих сил.