Алая нить
Шрифт:
Теперь же, вполуха слушая проповедь, Сьерра размышляла, прорастут ли посаженные детьми семена незабудок вокруг камня.
«Марианна Клэнтон жила по законам Божьим, — сказал пастор, пользуясь возможностью проповедовать Евангелие. Со слезами на глазах он радовался за своего друга и прихожанку. — Нам будет очень не хватать Марианны, но мы можем утешиться, зная, что она в руках любимого ею Спасителя. И те из нас, кто разделяет ее веру, тоже обретут утешение в знании, что она не потеряна для нас. Мы встретимся с нею вновь».
Одна из прихожанок запела «Возьми меня отныне и впереди по жизненной
Застывшая от горя Сьерра рассматривала фотографию матери, установленную на покрытом холстиной столике при входе в церковь. Она бы выбрала другой снимок. Возле фотографии стояли полные ярко-желтых нарциссов вазы. Впрочем, все святилище было заполнено цветами, не погребальными венками, а весенними букетами, яркими и праздничными.
— Таково было желание вашей матери, — пояснил пастор в ответ на вопрос Сьерры. — Она принесла мне эту фотографию несколько месяцев назад.
Вразрез с общепринятыми предпочтениями для подобных случаев, Марианна выбрала снимок, на котором она была запечатлена молодой, смеющейся. В одной руке она держала ведро с садовыми инструментами, а в другой секатор. А еще она оставила записку: «Радуйтесь со мной».
Пастор завершил свою проповедь и предоставил слово желающим. Один за другим поднимались друзья и говорили о Марианне Клэнтон и о том, что она значила в их жизни. Некоторые истории оказывались забавными и вызывали смех. Другие же, напротив, были грустными, от них на глазах выступали слезы. Когда все желающие высказались, вперед вышла Мелисса и от имени семьи произнесла короткую речь. Пели гимны. Любимые гимны Марианны. «О, благодать». «Аве Мария». «Ближе, Господь, к Тебе». И последний, вызывающий одновременно и улыбку, и слезы, — «Отец Авраам». Все поднялись на ноги, махали руками и раскачивались из стороны в сторону. Даже Сьерра сделала вид, что объята всеобщим духом радости.
— Радуйтесь всегда в Господе, — сказал пастор, благословляя. — И еще говорю: радуйтесь. Кротость ваша да будет известна всем человекам. Господь близко. — Сьерра почувствовала, что он посмотрел на нее и голос его смягчился. — Не заботьтесь ни о чем, но всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания пред Богом, и мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе [21] .
21
Флп. 4:4–7.
Поминки были организованы в муниципальном зале.
Сьерра взяла себя в руки, она улыбалась, благодарила каждого, кто подходил. Добрые слова не трогали ее. Она не могла позволить им задеть ее душу. Не сейчас. Не здесь, не перед всеми. Позже, наедине с собой, она выплачет море слез.
Алекс стоял рядом, но не касался ее. Он был похож на красивого иностранца в своем темном костюме — исключительно вежливый, сохраняющий определенную дистанцию, недоступный, но все-таки не равнодушный к всеобщему горю. Всех без исключения впечатлил его очевидный успех. Они не знали о цене, которую он заплатил за него.
Клэнтон и Каролина сидели со своими кузенами в
Сьерра собиралась уйти пораньше. Она попросила Мелиссу присмотреть за Клэнтоном и Каролиной. Она знала, что детям хочется еще пообщаться друг с другом.
— Почему бы тебе не позволить им остаться у нас? — предложила Мелисса.
— Я не имела в виду…
Мелисса ласково дотронулась до руки Сьерры:
— Нам будет приятно. Мы так редко их видим, с тех пор как вы с Алексом переехали. — Сьерра заметила, что Мелисса сразу же пожалела о вылетевших ненароком словах. — Просто не беспокойся о них. Тебе нужно отдохнуть.
Алекс отвозил их на кладбище и в церковь на взятом напрокат «кадиллаке». Некоторое время она раздумывала, попросить ли Алекса отвезти ее домой, но решила отказаться от этой мысли. Алекс с головой ушел в серьезный разговор со своим отцом.
Наскоро попрощавшись с пастором, Сьерра незаметно выскользнула из боковой двери муниципального зала. Снаружи все цвело, благоухало красотой. Маме понравился бы такой денек.
Через три квартала ее нагнал Алекс.
— Почему ты не сказала мне, что уходишь?
В его тоне сквозила не забота о ней, а нетерпение, гнев. Он не спросил, как она себя чувствует.
— Ты был занят.
Он всегда слишком занят.
Алекс вышел из машины. Когда он коснулся ее, то сделал это мягко и нежно. Потом взял ее за локоть, выражение его лица было грустным.
— Садись в машину, Сьерра. Пожалуйста.
Она повиновалась. Откинула голову на кожаную спинку сиденья и закрыла глаза, остро ощущая невосполнимость утраты.
— Что люди скажут о нас, если ты так вот просто исчезаешь за дверью, не говоря мне ни слова?
Сьерра посмотрела на мужа. В этом все дело? Из-за этого он пустился вслед за ней?
— С каких это пор тебя стало интересовать, что скажут люди?
— Это должно заботить тебя. Эти люди — члены семьи и близкие друзья.
— Не волнуйся, Алекс. Я никому не скажу, что за прошедший месяц ты позвонил мне всего три раза.
Рон и то звонил ей чаще.
— Ты могла бы позвонить мне сама.
— Что я и делала. Но тебя постоянно не было дома.
Лицо его дрогнуло, но больше он ничего не сказал. Остановив машину на подъездной аллее к дому на Мэтсен-стрит, Алекс повернулся к жене:
— Прости, Сьерра, я…
— Оставь извинения, Алекс. — Она вышла из машины и направилась к лестнице парадного входа по вымощенной булыжником дорожке. Нащупав свой ключ, вставила его в замок и от крыла дверь.
Ее трясло, пока она шла по коридору на кухню. Возможно, чашечка кофе поможет ей хоть как-то собраться.
На кухне пахло лазаньей. Блюдо из термостойкого стекла все еще лежало на столе, куда она поставила его утром и забыла. Салли Эндикотт привезла лазанью, а еще — покрытую целлофаном пиалу нарезанного салата и шоколадный торт. Каждый день кто-либо из прихожан заезжал с приготовленной едой. Один раз принесли спагетти, на следующий день — индейку, с полагающимся к ней гарниром и клюквенным соусом. Кто-то приготовил ростбиф с пюре, тертую морковь и булочки. Еще были яблочный пирог и печенье домашней выпечки.