Алая сова Инсолье 2
Шрифт:
— А? Нет-нет, что ты, сестра. Это я образно. Эта падаль мертвее всех мертвых. Тебе незачем больше о нем думать, Имран!
Я старалась не слушать его, слушала другое. Но все равно внутри все сжалось от страха. Нет, от настоящего ужаса. А потом от Хрюши по алой нити прошло какое-то чувство… от которого мне стало еще хуже.
Потому что это было чувство вины.
Глава 2
Инсолье
Интересно, почему они всегда в первую очередь бьют по морде? Не по ногам, даже
Пришлось даже выплюнуть несколько зубов. Представляю, какой я теперь красавец — призраки и те испугаются.
— А теперь я спрошу еще раз. — Плащеносный ублюдок медленно вытирал платком свои окровавленные кулаки. — Как снять с нее проклятие?
— Умаю, — промямлил я, сплевывая на пол кровь. — Уиц оплелый.
Одно преимущество в этом есть: можно материть их так, что они даже не поймут. Главное — интонацию правильно подобрать.
— Что? Говори нормально!
— Ы ыдиоу! Ы э элюсть ыломал. И убы. Убов не!
— С-скотина! — в ярости рявкнул паладин, а потом меня скрутило такой болью, что я не сдержался и заорал в полный голос, срывая голосовые связки.
А когда оторался, смог-таки открыть заплывшие от синяков глаза и сморгнуть. Даже сломанной челюстью на пробу подвигал и покосился на грязный каменный пол. Ага. Вон мои зубы, точно выбили. А потом вырастили новые, с-с-с… спасибо большое! Точнее, еще не вырастили, теперь ночь, не меньше, будет все дико ныть, пока восстанавливается. Матрицу исцеления он в меня швырнул, падла алая, и обезболить не потрудился, гад.
— Вылейте ему в глотку еще одно лечебное зелье. Еду и воду не давать. Завтра с утра, когда кости срастутся, — продолжим.
— Уот, — тихо произнес я, чтобы хоть как-то отвести душу.
— Ну-ну. Посмотрим, что ты скажешь через пару дней в этих цепях. Я не совершаю одну ошибку дважды, Инсолье. Больше у тебя не будет возможности ударить исподтишка.
Да уж. На этот раз меня законопатили как следует. Одна только эта камера чего стоит — в ней любая темная магия экранируется настолько, что даже высококлассные лечебные зелья работают абы как. В них ведь тоже компоненты… разные. Только дуракам и прочей пастве можно заливать про благодать Пресветлого, а любой настоящий лекарь сразу вам скажет, что не бывает в лечении белой магии без темной. Особенно если это борьба с какими-то заражениями, нагноениями и болезнями. Там же уничтожать требуется, а не выращивать. Светлая магия в таких случаях только ускорит кончину больного.
Шатт! Думать о деле трудно, в голове все равно туман и куча посторонней ерунды. Будто часть разума просто взяли и отрубили. Кандалы, думаю, из того же набора. Еще и весят как десяток обычных.
— И публичной казни можешь не ждать. Хватит, развлеклись. Незачем отвлекать людей от дела разной падалью. Здесь и сдохнешь. Медленно и больно — если продолжишь глупо молчать. Быстро и почти легко, если поумнеешь и скажешь, что сделал с Имран и как снять с нее проклятие.
— А?! — вот это невольно вырвалось. Я действительно обалдел и вытаращился на Паоло так искренне, что тот, похоже, и сам опешил. — Аое покляте?!
— У него вместо костей напольная мозаика, а он все еще лицедействует! Тьфу, темный!
Угу-угу. Я тебе потом этот плевок в глотку лично засуну, светлая мразота. Надеюсь. Если придумаю, как отсюда выбраться.
Главное, как я сюда попал — тоже помню смутно. Меня же повесили. Прямо там, в лесу, как приказал один светлый друг и заместитель, чтоб ему головешку в зад и чтоб тлела несколько часов. А лучше дней.
Так вот, петлю, затянувшуюся на шее, я помню превосходно. Отвратительное ощущение. А потом что было? Ага… Темнота, рев, крики. Звон оружия. Злобное хрюканье. Стоп.
Хрюканье?
Так, что еще помню? Если поднапрячься… ага, мне под болтающиеся в воздухе ноги кто-то поднырнул, и захлестнувшая горло петля ослабла. Я стоял, кажется, на…
Шаттов кадавр. Это был шаттов кадавр Хрюша. Он выскочил из кустов как демон, весь в крови, с раззявленной клыкастой пастью и нацеленными на моих палачей рогами. Но только и успел, что поднырнуть под меня вместо выбитого обрезка бревна, на который меня поставили перед повешением. И торчал там, поддерживая и не давая повиснуть в петле, отчаянно огрызался на пернатых, не позволяя совам подойти. Но и с виселицы, в смысле, с ветки меня снять не мог. Так и балансировали, пока этот козел заместитель — лучший друг обратно не приперся. Потерял, наверное, своих совят, пришел проверить, чего так задержались, вешать-то недолго.
А дальше он в меня с размаху каким-то светлым заклятием запустил — и все, ничего не помню. Надеюсь только, что кадавр успел сбежать. Полезная оказалась тварь, зря я на него ругался. Увижу в следующий раз — крысу дам. Или, там, овцу. Пусть жрет от пуза. Заодно поведает, как выжил в очередной раз, особенно после освященного против нежити меча. Паоло Сантимора промазать не мог, не тот боец и не зря заместитель капитана. Теоретически там даже рыцарь смерти скопытился бы. А нашей рогатой хрюкве хоть бы хны, еще и огрызался как совсем живой.
— Из-за тебя, мразь, она не помнит ничего!
О, пока я предавался воспоминаниям, меня тут опять взялись вразумлять, оказывается. Заодно и сведений выдали маленько. Вот, значит, в чем дело…
Я не выдержал и заржал. Очень хотелось сказать, что все совы — непроходимые идиоты. Но пришлось сдерживаться. Во-первых, моя сова — умная. Даже если она больше не считает себя моей… А во-вторых, пусть верят в проклятие и в то, что я могу его снять с памяти совы. Это даст мне немного времени.
— Оу-у-у! — Шатт! Ну снова по челюсти! Теперь сапогом! Я так к утру не оклемаюсь! — А-а-а-а!
С-с-с*ка… Сколько у него матриц этих? И все без элемента обезболивания…
Хорошо хоть, с фантазией у младших сов не так богато, как у их командира. Я, конечно, крепкий некромант, боль терпеть умею. Но прекрасно понимаю, что если за меня возьмется профессионал допросов, то могу и несколько часов не выдержать. Сломанная челюсть и выбитые зубы, которые будут с болью восстанавливаться всю ночь за счет и так скудных ресурсов организма, покажутся лишь каплей в этом озере отчаяния.