Альбинос (сборник)
Шрифт:
– Да. Главное, я не могу ее снять! Этот кругляш, генератор брони или как его назвать, погрузился в кожу и не отдирается. А Болеслав еще упомянул каких-то доминантов…
– Палач был не в себе. Хотя, возможно, он знал что-то такое, чего не знаю я. Кстати, как дела у Марка? – Орест вопросительно постучал пальцем по лбу.
Я пожал плечами.
– Иногда нормальный, а иногда кажется, что совсем свихнулся.
– Да, такое не могло пройти бесследно. Его нарциссизм…
– Что?
Орест вытер полой шинели покрытое бисеринками пота лицо и лег на бок под стеной.
– Марк влюблен
Эта длинная речь утомила его, и Орест затих, прикрыв глаза. Еще некоторое время я с жалостью разглядывал его, потом перебрался к окну. Дождь закончился, земля быстро впитала насыщенную кислотой влагу. Туча уплыла на запад, и в небе появилось солнце. Сразу стало теплее и светлее. Дверцы машин были открыты, омеговцы осторожно выбирались наружу. Из кабины вездехода показались Мира с Власом.
Вскоре выяснилось: пришли в негодность все четыре колеса на одном сендере, оказавшемся во время дождя в глубокой луже, а в караване нашлись только три запаски, так что машину пришлось бросить. С нее сняли пулемет, вытащили все мало-мальски ценное, люди перебрались на второй сендер и пересели в вездеход, куда погрузили и пулемет.
Караван поехал, когда уже наступил вечер. Орест дважды просыпался, пил из фляги и опять засыпал. Мы почти не разговаривали: его это быстро утомляло.
Подкатив к древней эстакаде, машины остановились. Солнце розовым пятном висело за облаками у горизонта. Когда двигатель вездехода смолк, я стал бить цепью наручников по стенке кузова и занимался этим до тех пор, пока в люке над головой не возникла недовольная рожа Власа.
– Жратву тащи, быстро! – скомандовал я, прежде чем он успел открыть рот. – И мне, и Оресту. Вы и ночью собираетесь ехать?
– Ясное дело. Получишь жратву, только когда…
– Заткнись и слушай. Вам надо, чтобы я показал направление. Я это сделаю только в обмен на еду и наручники.
– Чего?
– Наручники, говорю, снимите! Запястья трет.
– Да пошел ты… – начал он и замолчал, когда в проеме рядом возникла голова Миры, которая, как оказалось, слушала наш разговор.
– Альб, ты знаешь, что будет со стариком, если ты попробуешь сбежать? – спросила она.
Я кивнул:
– Именно поэтому вы и можете снять их с меня. Для вас вообще без разницы, в наручниках я или нет, сижу в кузове или разъезжаю вокруг на мотоцикле. Неужели неясно? Пока Орест здесь…
– Да может, ты свалишь, кинув его. – По тону Власа было понятно, что сам бы он так и сделал.
– Не все такие мутанты, как ты.
– Это ты мутант! – взвился он. – А я человек!
– Он не оставит старика, – сказала Мира уверенно. – Слушай, Альб, мы набрали кислоту в бочонок. Ее всегда можно для чего-нибудь использовать. И сейчас, если ты выкинешь какую-нибудь штуку, я начну поливать ею старика. Это понятно?
– Понятно, – сказал я и потряс наручниками. – Снимайте.
Недалеко от эстакады над пустырем высился большой, поросший зарослями холм с покосившимся кирпичным домом на вершине, других возвышенностей и построек вокруг не было.
Когда двое омеговцев раздвинули ворота и я шагнул в проем, над головой раздался голос Миры:
– Влас, отвечаешь за него. Глаз не спускать. Везде за ним ходи.
Я спрыгнул на землю. Здоровяк с сестрой стояли на крыше вездехода, она уперла руки в бока и постукивала по металлу узким носком сапога, он сложил руки на груди и выпятил челюсть. Оба смотрели на меня.
– Что теперь, мутант? – спросил Влас, приседая на корточки.
Я показал на эстакаду:
– Надо туда. Осмотреться.
– Зачем? Ты ж и так должен знать. Херсон-Град там, склон там, в той стороне – Инкерман… ну так куда ехать?
Я покачал головой.
– Нет, оглядимся. Но сначала – еда для Ореста и меня.
– Старику сейчас принесут, а ты поешь на ходу, – отрезала Мира. Развернувшись, она зашагала к полусфере турели, стоящей над баком между контейнером и кабиной.
– Как только покажешь направление, сразу едем, – бросила сестра напоследок.
Воспользовавшись передышкой, омеговцы выбрались из машин. Я зашагал к эстакаде, и двое охранников, не зная, как им вести себя со мной, поплелись следом. Шлемы они сняли и пристегнули к ремням – один омеговец оказался в возрасте, второй, смуглый, совсем молодой.
Забухали подошвы о землю, нас догнал Влас. Сунув мне в руки флягу с куском вяленого мяса, он спросил у солдат:
– Как звать?
– Карп, – сказал пожилой.
– Япет я, – угрюмо прогудел молодой.
– Япет? Это чё за имя? – хмыкнул Влас. – С востока, что ли?
– Ничиво не с востока.
– А чего ж рожа у тебя смуглая? Ты из этих… из пастухов Минских? А, нет, они с запада!
– Ничиво не из пастухов.
– Не люблю я вас… смуглых. Вы все тоже мутанты.
– Сам мутант! – обозлился омеговец.
– Ты поговори у меня! – Влас показал ему внушительный кулак. – Вот он – мутант, ты – мутант, а я – человек. Так, ладно, стойте.
Я остановился, жуя мясо, хлебнул кислого вина из фляги.
– Длинное оно, а? – Ладонью прикрыв глаза от косых лучей солнца, здоровяк недовольно посмотрел на эстакаду. Мы стояли там, где земля сменялась асфальтом – отсюда серая, в трещинах и проломах, широкая полоса полого уходила вверх, где снова становилась горизонтальной и обрывалась. – Очень надо тебе туда лезть?
– Осмотреться нужно, – повторил я.
– Из вас двоих мотоциклом управляет кто-то?
– Я могу, – кивнул Карп.
– Ну так гони сюда машину, – приказал Влас. – Я не киборг, ноги не железные.
Карп ушел. Я успел доесть мясо и почти допил вино, когда он прикатил на мотоцикле.
– Мутант, в коляску. – Влас ткнул меня кулаком между лопаток. – И смирно сиди, потому что карабин мой наготове всегда.
– А я куда? – спросил Япет.
– А ты пешочком, смуглый! – хохотнул здоровяк, забираясь на сиденье за водителем. – И не отставай, бегом давай! Мутант наш опасный очень, за ним глаз да глаз…