Альбинос
Шрифт:
Я пожал плечами.
– Увидим. Откуда вообще в Инкермане взялся этот дирижабль?
– Небоходы всегда держат у нас одну свою машину. Когда она уходит с грузом чензира, на смену прилетает новая. Узнав про тебя, отец договорился, чтобы они доставили его в Редут и обратно.
Мы замолчали, погрузившись в свои мысли. Лада сидела, обхватив голову и уткнувшись лицом в колени. Ветер шевелил каштановые волосы на затылке, и выглядел он очень трогательным, беззащитным. Не сдержавшись, я положил на него ладонь, погладил. Не поднимая головы, она отбросила мою руку. Но сделала это не сразу – через несколько мгновений, будто переборов себя.
– И когда нас перехватят над Инкерманом – что ты сделаешь? – спросила она. – Опять станешь угрожать, что убьешь меня?
– Еще не придумал, – ответил я. – Если ветер не переменится… Наверное, свяжу тебя и повешу на корзине снаружи, чтобы они видели. Прокричу им, что перережу веревку, если кто-нибудь решит загарпунить эвакуатор.
Она подняла лицо, и я увидел сверкающие гневом глаза. Но помимо гнева в них было что-то еще, какое-то тщательно скрываемое – наверное, даже от нее самой – чувство. Неужели несмотря ни на что она все еще…
– Да, ты способен на это, – с горечью сказала Лада.
Я покачал головой, не спуская с нее пристального взгляда.
– Нет, я не стану ни связывать тебя, ни как-то еще использовать против гетманов. Посмотрим, как все обернется, сейчас рано об этом говорить.
– Ты врешь! – отрезала она. – Врешь, хитришь, лицемеришь, как всегда. Когда я говорила, что ты худший из худших среди всех, кто живет на горе Крым, я не врала! Это правда! И если…
– Какие сильные чувства, – перебил я. – Что я сделал тебе?
– Что? – выдохнула Лада. – Что сделал?! Ты еще спрашиваешь! Или ты забыл, как…
– Забыл.
Она задохнулась, в гневе сжимая и разжимая кулаки.
– Именно от тебя такое и надо было ждать! После всех этих зверств – забыть о них! Просто уехать и забыть, и спокойно спать по ночам…
– Не в том дело, я и правда забыл. Я пришел в себя прошлым днем, в лодке, которая плыла по Черной речке. Она свалилась в водопад, но я успел выпрыгнуть. Меня спас коротышка на дирижабле, потом еще к нему присоединилась женщина, назвавшаяся Мирой, с небольшим отрядом…
– Мира – твоя сестра! Что все это значит? О чем ты говоришь?
– Правильно, она так и сказала. Но я не помню ее. Как не помню вообще ничего. Кто я такой, как попал в ту лодку, почему за мной плыли кочевые… ничего. Даже свое имя я узнал только сейчас, от тебя. И тебя я тоже не помню, Лада Приор. Извини.
Я говорил все это, спокойно глядя ей в глаза, а в них ярость сменялась удивлением. И по мере того, как это происходило, другое чувство, которое Лада тщательно скрывала даже от самой себя, становилось все более явным.
И наконец я понял: Лада Приор все еще любит Марка Сида по прозвищу Альбинос. Любит, невзирая на все страдания, которые он ей причинил.
– Ты врешь, – прошептала она растерянно, и я пожал плечами.
– Конечно, доказать я тебе ничего не могу. Но сама подумай, зачем мне такая ложь? Наверное, я действительно был причиной смерти твоих близких. Ты мне не веришь, но я тебе верю. Из-за меня уничтожили Дом Приоров? Пусть так. Но это… это был не я. Вернее, это было в другой жизни. Я не помню вообще ничего из того, что делал тогда.
– Нет, это снова ложь! Твои змеиные хитрости, увертки… Я не понимаю зачем, но ты врешь! Ты только что придумал это, чтобы сбить меня с толку или разжалобить, или… Ведь так? Отвечай, так?! – выкрикнула она мне в лицо, со слезами на глазах, обеими руками вцепившись в мой воротник.
Больше я не мог сдерживаться. Бросив нож на дно корзины, обнял ее, прежде чем она успела что-то сказать, прижал к себе и впился губами в ее губы.
Когда стало еще холоднее, мы прижались друг к другу и укрылись моей рубахой. Спиртовка погасла, уныло гудел ветер, скрипели плетеные стенки корзины; неуправляемый эвакуатор летел в промозглой тьме.
– Расскажи, как это произошло, – попросил я. – Что такого я натворил? И почему все удивляются, что я остался жив, когда покидал Инкерман?
Лада приподнялась, заглядывая мне в глаза.
– Скажи мне, ты не врешь? – тихо спросила она. – Ты правда потерял память или это опять какая-то твоя уловка?
– Я не помню почти ничего. Иногда в голове вспыхивают какие-то картины… Человек с ножом, прибор с электродами, как меня везут по каменному коридору… Мутанты…
– Мутанты?
– Да, кочевники. Еще какая-то машина в ущелье… И все.
– А мое лицо? Ты даже не можешь вспомнить, что видел его раньше? Видел… вблизи, так же, как сейчас?
Я покачал головой.
– Хотел бы сказать, что помню тебя, но – нет.
Она вздохнула, я положил ладонь на ее затылок, притянул к себе. Голова Лады легла на мое плечо.
– Что я делаю? – прошептала она. – Лежу с убийцей моей семьи…
– Это был кто-то другой. Он остался в прошлой жизни.
– Но с чего тебе меняться, даже если ты потерял память? Может, это и правда, но… – Сбросив мою руку, она снова приподнялась и заглянула в мои глаза. Провела тонкими прохладными пальцами по лбу, скуле. – Нет, мне кажется, ты и правда стал другим. Не внешне, а… ты какой-то не такой. Хотя и тогда ты умел меняться.
Я молчал. Девушка снова легла и спросила:
– Откуда все эти синяки и ссадины?
– Не знаю. Мира решила, что меня пытали кочевники, когда я попал к ним в плен. Ты не ответила, что случилось в Инкермане? И как я сбежал оттуда?
– Твой покойный отец всегда хотел торговать чензиром. А Дома договорились с небоходами, которые большую его часть покупают для себя, а остальное перевозят в Пустошь и продают в Киеве и даже в Москве.
Она говорила негромко, и я прикрыл глаза, внимательно слушая.