Алекс & Элиза
Шрифт:
Именно от Китти Алекс впервые услышал имя Элизабет Скайлер. Дочери Ливингстонов и Скайлеров были знакомы (и даже находились в отдаленном родстве, как, впрочем, большинство знатных семей штата Нью-Йорк). Хотя Анжелика и Пегги больше походили на Китти характером, ей всегда была ближе Элиза – вероятнее всего, потому что в каждой девичьей компании есть место лишь для одной отчаянной кокетки, и среди своих подруг Китти с гордостью его занимала.
Китти знала, что брак с нищим Алексом Гамильтоном даже не обсуждается, но была более чем счастлива пококетничать с ним за столом или протанцевать кадриль до четырех часов утра. Но между
Направляясь со столь неприятной миссией в особняк Скайлеров, Алекс живо вспоминал, что тогда сказала Китти, хоть саму ее он уже почти забыл.
– Элиза – такой же книжный червь, как и вы. Она интересуется всеми этими новомодными идеями. Независимость, демократия, отмена рабства и тому подобное. Думаю, она даже замуж выйдет за человека без имени и состояния, лишь бы он разделял ее взгляды.
«Хм, – подумал Алекс, – девушка из знатной семьи, которая могла бы стать женой человека без родословной…»
4. У маленьких кувшинов большие ушки [3]
Лестница для слуг в особняке Скайлеров, Олбани, штат Нью-Йорк
Ноябрь 1777 года
Вслед за сестрами Элиза спустилась в бальный зал, где музыканты играли известный итальянский скрипичный концерт. В зале было больше слуг, чем гостей, а те, что уже приехали, интересовались скорее напитками и закусками, чем ее появлением. Поприветствовав нескольких знакомых, Элиза проскользнула по залу и направилась к лестнице в задней части дома. Поднявшись на средний пролет, она заметила, как мигнули лампы от случайного сквозняка, и ощутила холодок, скользнувший по лодыжкам: кто-то вошел через заднюю дверь.
3
В значении «Дети любят подслушивать то, что им не положено» (англ. пословица).
Решив, что это слуга из кухонь, она замерла. Ей не хотелось появляться в сопровождении парящей горы репы или сочного жаркого. Но вместо слуг она разглядела внизу темные мундиры – военную форму – и различила приглушенные мужские голоса. Ее отец беседовал с солдатом.
– Генерал Скайлер, – нервно произнес незнакомый голос в тот момент, когда стройный, широкоплечий молодой человек вышел из тени. Он стоял спиной, поэтому Элиза не могла видеть лицо, но в его глубоком голосе звучало искреннее волнение.
– Я должен еще раз извиниться за то, что мне пришлось доставить вам столь скверные новости. Хочу, чтобы вы знали: генерал Вашингтон высоко ценит ваш талант полководца и питает огромное уважение к силе вашего характера. Но Его Превосходительству приходится теперь отвечать перед всеми тринадцатью штатами, и слишком многие требуют назначить козла отпущения за потерю Тикондероги.
Элиза слегка перегнулась через перила и увидела отца, стоящего рядом с молодым человеком. Пусть генерал Скайлер был кряжистей и ниже, чем его молодой собеседник, но плечи его не уступали тому в ширине.
– Вам нет необходимости продолжать объяснения, полковник Гамильтон, – сухо произнес отец.
Полковник Гамильтон! Сердце Элизы затрепетало в клетке корсета. Может ли такое быть? Она старалась хоть одним глазком взглянуть на собеседника отца, но не смогла рассмотреть ничего, кроме напудренной макушки его парика.
– Я не могу не отметить вашу храбрость, ведь вам хватило мужества сообщить мне о военном трибунале лично, вместо того чтобы прислать письмо. Тем не менее нахожу ваше решение прибыть к нам в ночь бала моей жены довольно предусмотрительным.
Военный трибунал. Эти слова взорвались в голове Элизы как пушечное ядро, врезавшееся в стену крепости. Ее отец? Этого не может быть!
– Сэр? – озадаченно переспросил полковник Гамильтон.
Генерал Скайлер ничего не объяснил, хотя Элиза догадалась, что он собирался обвинить молодого офицера в стремлении попасть на бал, куда его не приглашали.
Отец вздохнул.
– И все же вы гость и, как мне говорили, джентльмен. Если уж я смог уступить собственную спальню генералу Бергойну на целый месяц, то, определенно, смогу вытерпеть лакея Континентального конгресса один вечер. Тем не менее я бы не советовал вам слишком у нас задерживаться. После того как большинство наших мужчин отправились на войну, дороги по ночам стали небезопасны.
В голосе отца прозвучали обвинительные нотки, когда он произнес «большинство наших мужчин отправились на войну», но Элиза была слишком потрясена упоминанием военного трибунала, чтобы обратить на это внимание. Неужели ее прославленный, благородный, безупречно честный отец действительно предстанет перед военным судом? Это казалось невероятным.
Голова полковника Гамильтона склонилась в почтительном поклоне.
– Конечно, сэр, – сказал он извиняющимся тоном. – Но дело в том…
– Да, полковник?
Отец уже отвернулся от Гамильтона и теперь разглядывал гостей, собравшихся в огромном зале первого этажа. Определенно, ему уже не о чем было говорить с нежеланным гостем.
– Сэр, дело в том, что штаб не заказал мне гостиницу, а сам я совсем незнаком с Олбани. Я посмел надеяться, что смогу провести ночь…
– Здесь? – В голосе генерала Скайлера прозвучало насмешливое удивление. – Да, вот так ситуация, не правда ли? К сожалению, – на самом деле в его голосе вовсе не было сожаления, – мы уже спим по двое в комнате в связи с наплывом гостей и, определенно, не имеем возможности разместить вас в доме.
Алекс пожал плечами.
– Спрошу, не сможет ли Роджер найти вам местечко в амбаре.
С этими словами генерал Скайлер отвернулся и направился в сторону бального зала. Элиза быстро отступила назад, чтобы не быть замеченной, но зацепила вышитой туфлей нижний край перил и оторвала бусину, которая тут же поскакала по ступенькам вниз. Напудренная голова повернулась и поднялась. Худощавое, невероятно юное лицо теперь было обращено к ней. В его резких чертах читался хищный, острый ум. Длинный, прямой нос, яркие голубые глаза. Но самой выдающейся частью лица, тем не менее, были брови. По какой-то причине Элиза всегда думала, что Александр Гамильтон должен быть темноволосым, но оказалось, что он рыжий, а лицо его выражает лукавство, даже сейчас, после того как его буквально искупали в сарказме. Слухи не лгали: Александр Гамильтон был до неприличия хорош собой.