Александр Беляев
Шрифт:
Неверными были представления Беляева о процессе физической и социальной эволюции человека. Желая показать, к чему приводит уродство капиталистического строя, он гипертрофирует возможные результаты. Получается своего рода гротеск, памфлет в духе Уэллса с его селенитами.
Беляев утрировал и образы людей, освободившихся от власти капитала, нарисовав нечто похожее на элоев того же Уэллса. Декларируя гармоничность развития личности при коммунизме, он противоречил самому себе, изображая наших потомков уродами, физически немощными, противопоставляя
Было бы, однако, неверным утверждать, что неудача писателя объясняется одними субъективными причинами. Ведь сумел же он позднее, хотя и фрагментарно, дать эскиз мира будущего. И люди того мира, пусть изображенные схематично, все же никак не напоминают уродов. Он отказался от ошибочной идеи специализации органов человека в процессе эволюции. Но в 20-е годы у него было мало материала для того, чтобы создать широкое — и социальное — полотно.
Часть седьмая
В 1929 году читатели ленинградского «Вокруг света» познакомились с новым научно-фантастическим романом Беляева «Человек, потерявший лицо». Появившись после первого варианта «Головы» и «Человека-амфибии», он в определенной мере тематически продолжал «медицинскую» линию в творчестве писателя — речь шла о воздействии на железы внутренней секреции. Что, если бы удалось таким образом изменить, сделать неузнаваемой внешность человека — его лицо, тело, рост, и притом не прибегая к хирургическому вмешательству? Беляев воспользовался этой интересной темой для построения динамичного сюжета.
По существу, «Человек, потерявший лицо» — остросюжетный детектив. История знаменитого киноактера Тонио Престо, «потерявшего лицо» в буквальном и переносном смысле, ставшего другим, но по-прежнему несчастным человеком, носит пародийный характер. Она напоминает литературное переложение «гангстерского» фильма. Престо, и в новом облике не добившийся цели, Престо — озлобленный мститель, неуловимый предводитель бандитской шайки, — таким рисует своего героя Беляев.
Но, ограничившись этим, писатель обеднил бы роман, возможности, открываемые фантастикой, оказались бы нереализованными до конца. И Беляев придал вещи социальную остроту, поднявшись местами до настоящего памфлета.
Вспомним хотя бы эпизод с взаимным разоблачением деятелей республиканской и демократической партий: выкраденные Престо документы, посланные по соответствующим адресам, вызывают словно извержение грязевого вулкана. А губернатор, которого Престо заставил принять чудесное лекарство доктора Сорокина и превратиться в негра? На собственном опыте этот расист почувствовал, что значит в Америке иметь черную кожу…
Престо отомстил своим врагам и едет в Европу. На палубе океанского парохода он встречается с доктором, вылечившим пострадавших от мести Тонио и получившим вместо благодарности сорок восемь часов на сборы и выезд.
«Мне вполне достаточно двенадцати, чтобы покинуть вашу гостеприимную страну…»— отвечает губернатору Сорокин. И вот перед ним бывший пациент, тоже покидающий «страну свободы». «Воздух Америки мне вреден, — говорит он, — а их всех я, кажется, недурно проучил! — И Тонио засмеялся так заразительно-весело, как никогда не смеялся уродец Престо».
Да, над всей этой буффонадой можно посмеяться. Однако за смехом скрыт ядовитый сарказм. Страницы, обличающие американские нравы, кажутся написанными в наши дни — дни Америки Алабамы и Селмы.
Уже в ранней советской фантастике ставился вопрос, который выдвигала сама жизнь. Наука может дать человечеству невиданное могущество, она открывает перед ним поистине необозримые горизонты. Но достижения можно использовать во вред — все дело в том, в чьих руках наука находится.
Сейчас, после взрывов атомных бомб, после испытаний всевозможного сверхоружия, вопрос этот представляется тривиальным. Однако совершенно не тривиальным он был тогда, когда грядущие завоевания техники и науки еще скрывались завесой времени. Действительность не давала и не могла дать конкретного материала, чтобы помочь представить, к каким последствиям это могло привести. Фантастика — хотя и в особой, только ей присущей, форме — рисовала, что произошло бы, если бы по воле злого волшебника джинна выпустили из бутылки.
Подобная тема волновала многих фантастов. «Гиперболоид инженера Гарина» Алексея Толстого — самый яркий тому пример. Можно привести и другие. По силе художественного воздействия они, разумеется, уступают блестящему образцу, созданному Толстым. Тем не менее не случайно «фантастика предостережения» появилась уже в те годы, и не случайно выходили романы — правда, в большинстве своем очень слабые — о лучах смерти, всяческих новых средствах разрушения, вплоть до атомного оружия. И это в середине и конце 20-х годов, когда никто, кроме, быть может, самих ученых, не подозревал, какая опасность скрыта в тиши лабораторий.
В стороне не мог оставаться и Беляев. Ведь он, безусловно, внимательно следил за тем, что происходило в научном мире. Он находил перспективные идеи в различных отраслях науки. Еще Жюль Верн предостерегал против использования научных достижений во вред человечеству — вспомним «Пятьсот миллионов Бегумы», «Флаг Родины», «Необыкновенные приключения экспедиции Барсака». Конечно, Беляев, живший в эпоху начинавшегося бурного развития научно-технической мысли, не мог не выразить своего отношения к этим проблемам.
Работая над романом «Борьба в эфире», он, видимо, открыл для себя тему, сулившую поразительные перспективы. Радио входило в жизнь, для радиотехники готовились самые неожиданные области применения. Беляев, по обыкновению смотревший далеко вперед, предугадал одну такую фантастическую возможность. Определенную роль здесь сыграло его знакомство с Бернардом Кажинским и Владимиром Дуровым, которые проводили опыты по передаче мыслей на расстоянии. И Беляев пишет роман «Властелин мира». Среди действующих лиц ученые Качинский и Дугов.