Александр Градский. The ГОЛОС, или «Насравший в вечность»
Шрифт:
Вот, собственно, тогда, полагаю, и зародилась идея «Розыгрыша» с разводами знаменитостей.
Еще Буйнов вспоминает:
«С тезкой Александром Градским отправился в свои первые настоящие гастроли. Осталось яркое воспоминание от первой встречи с ним: Градский в светлой заячьей шапке-ушанке, в пальто, расхристанный весь, зато у него уже была настоящая битовая гитара. Называлась она „Клира“. Знаменитая очень гитара. Мы на ней много и многое поиграли. Ничем другим тогда он особенно не выделялся, как, впрочем, и я. В моей памяти рисуется такая картинка: МГУ, главное здание – кажется, клубная часть, – Градский и я садимся на мраморные ступени, это прямо внутри здания, вокруг нас сразу собирается толпа, и мы начинаем петь песни The Beatles, а студенты начинают нам подпевать и аплодировать. Шел 1966 год.
Вскоре мы объединились в группу „Скоморохи“. Кроме нас в нее вошли Владимир Полонский (ударные инструменты) и Сапожников (бас-гитара), однако совсем скоро его заменил Юра Шахназаров. Первое время я за неимением органа „долбил“ на фоно. Соло-гитару и вокал взял на себя Градский, впрочем, при необходимости пели все.
Мы еще не назывались „Скоморохами“, хотя уже выступали втроем: Градский, Полонский и я. Это было в какой-то школе. Градский кричал без микрофона так, что было слышно на все здание. А я так громко старался играть на фоно, что ломались молоточки… Полонский изо всех сил молотил на барабане, и мне, чтобы было слышно, приходилось брать в руки эти молоточки и долбить ими по клавишам. „Завод“
Кто первым предложил назваться „Скоморохами“? Кажется, Градский! Он хаживал в МГУ в самую известную тогда группу „Скифы“, которые, как мне приходилось слышать, играли в звериных шкурах, и играли так, как никто. Особенно блистал соло-гитарист Сергей Дюжиков, работающий сейчас с Малежиком. Рядом с Дюжиковым гремели имена басиста с самодельным „басом“ Виктора Дегтярева и Юрия Валова (настоящая фамилия, кажется, Малиновский), позже уехавшего в Америку и основавшего вместе с Александром Лерманом в Сан-Франциско русскую бит-группу „Юра и Саша“, концерты которой, как сообщал летом 1976 года „Голос Америки“, идут с полным аншлагом. Лерман же, видимо один из самых способных из нашей рок-волны, уехал за границу позже, в декабре 1975-го, ярко заявив о себе перед этим и в „Скоморохах“, и в „Ветрах перемен“, и в „Араксе“, и в „Веселых ребятах“, и в „Добрых молодцах“… Говорили, он попал к суперзвезде 60–70-х годов Тому Джонсу. Так вот, Градский, уже знавший ко времени знакомства со мной „Скифов“, свел меня с Дюжиковым, который, если мне не изменяет память, учился в университете.
Вспоминается, что и Градский рассказывал мне, как он до нашего объединения в „Скоморохи“ уже поиграл и даже погастролировал в составе созданного им трио „Лос-Панчос“ вроде бы по Донецкому краю. Все это производило впечатление, и мы кроме обычных чисто музыкальных обязанностей доверили ему роль менеджера „Скоморохов“.
Большая часть из зарабатывавшихся и тогда, и позже денег вкладывалась нами в общий котел, который находился в диване на квартире у Градского на Мосфильмовской. Когда мы приходили к нему домой, Градский, бывало, открывал диван и говорил: „Вот наши деньги!“ На дне равнодушно серели потертые и смятые рубли, трояки и пятерки, и совсем редко краснели замусоленные до неузнаваемости и когда-то розовые десятки. Деньги хранились у Градского, потому что из нас он был человек самый экономный: мог спокойно прожить на 30 копеек в день, впрочем, чаще всего он так и жил. Но самое главное, находясь у Вилена, мы имели четкую возможность репетировать в свое удовольствие столько, сколько сможем, и при этом не голодать: кофе и картошка, иногда со шкварками, нам всегда были обеспечены… Не помню почему, но Градский поиграл с нами там немножко и куда-то уехал. В общем-то, музыкальное путешествие по Владимирской области не только принесло нам деньги (рублей по 500 на брата) и имя, но и дало профессиональный подход к делу.
По возвращении в Москву мы по Чуковскому создали „Муху-цокотуху“, как я теперь понимаю первую в Москве, а может, и в мире рок-оперу, хотя тогда мы ее такой совсем не считали, потому что само слово „опера“ для нас плохо сочеталось с уникальной музыкой The Beatles. Писали эту рок-оперу, как и „Гимн «Скоморохов»“, все вместе, и мне непонятно, почему вдруг Градский, выпустив пластинку с гимном, поставил под ним только свою фамилию. Есть у Саши такая манера… Когда писался „Гимн «Скоморохов“ – это было у меня дома, – с нами рядом находились и Лерман, и Шахназаров, и они-то не дадут соврать! Короче говоря, первую часть написал Градский, а вторую часть написал я. Я обиды не держу, но факт есть факт.
Популярность „Скоморохов“ росла с бешеной скоростью. Откуда-то у меня появились красные сафьяновые разрисованные сапоги с загнутыми носами. Кто-то подарил старые и жутко потертые джинсы. Тогда „блюджинс“ было что-то потрясающее. Кстати, под конец они истрепались так, что им бы позавидовал даже вождь московских хиппи по кличке Солнце. Градскому же с Полонским они показались слишком вызывающей претензией на свободу, и они хором потребовали моего отречения от таких „проамериканских“ штанов. Мой протест не был принят… Короче говоря, а дело было во время гастролей, в гостинице, сняв перед сном свои ненаглядные „блюджинс“, я с явным чувством превосходства перед остальными „Скоморохами“ торжественно повесил их на спинку кровати, потом улегся и с ощущением исполненного долга уснул. Однако утром джинсов на спинке кровати не оказалось. С вызывающей аккуратностью они были распластаны на полу. Я мигом вскочил и с ходу попытался надеть их, но, увы, в руках оказались лишь клочки моих дорогих и незабвенных штанов. И тогда смехоподобное ржание в два голоса потрясло гостиницу. Оказывается, ночью Градский с Полонским прикрутили шурупами мои джинсы к полу так, что стоило мне их дернуть, как они тут же прекратили свое существование».
Градский рассказывал:
– Буйнов ушел в армию и по возвращении отошел от того, что называлось рок-музыкой, хотя любит вспоминать об этом периоде, который продлился всего полгода. Он тогда сочинял свои песни, хипповал и, видимо, был счастлив. Сам я в армию по зрению не попал, да и рад. Думаю, мне кто-нибудь башку бы там отшиб. Или я бы кому-нибудь ее отшиб.Комментарий Александра Борисовича Градского (успевшего в режиме курортного цейтнота прочитать по диагонали рукопись настоящей книги летом 2012 года в Крыму):
– У Саши Буйнова всегда так, да не так. Фамилия Валова была Милославский. К песне «Скоморохи» Саша Буйнов придумал так называемый нисходящий риф в басу в одной части из четырех. Лерман всегда свои песни сам придумывал от начала до конца. Даже голосоведение в трехголосиях. Шах же всегда со мной и Буйновым консультировался, как улучшить свой бессмертный хит «Мемуары», и довел оркестровку и вокал до идеала. Никакой заячьей шапки у меня не было и так далее по списку… А по поводу совместного сочинения скажу так: песни Шаха и Буйнова подвергались моему «профессиональному» критицизму в некоторых моментах, и создавалась ситуация, похожая на творчество коллективное, на манер того, как делали музыку многие западники. Конечно, и Шах, и Буйнов многое предлагали в моих первых опытах изменить, и иногда я их мнение принимал, иногда посылал куда подальше. Они, разумеется, делали так же с моими предложениями. И несмотря на то что я придумал многоголосие и в «Мемуарах» в «Бобре» Шахназарова, а также в «Аленушке» Буйнова и многое менял в гармонии у них обоих, все равно считаю их песни именно их продуктом. Так нам было удобнее: кто принес и придумал главное – тот и автор. Потом мне эта чехарда надоела, и я стал работать самостоятельно.
«Муху-цокотуху» мы создали так: ко мне пришли Шах и Буйнов с портвейном, и я сыграл им «Муху» от начала до конца. Мы никогда с группой ее не играли, ни в одном концерте. Иногда я пел и играл ее один в своих сольниках, эта вещь (семнадцатиминутная) не записывалась и вряд ли когда-нибудь будет реализована. Что касается буйновских джинсов, то скажу честно – мои первые «левиса» я надел аж в 1962 году, их привез мне дядя после американских гастролей, и таких обалденных джинов ни у кого в Москве я лично не видел. А Сашкины штаны имели примерно 127 дырок, что тогда не было еще модным делом, и выглядели позорно. После того, кстати, как мы с Полонским прибили их гвоздями к полу, Буйнов их отодрал, зашил 278 дырок и носил еще года три…
Кончился этот веселый период весьма грустно. Этот состав группы «Скоморохи» себя исчерпал. Денежные отношения вконец были разрушены. Мне надоело во всем себе отказывать, в отличие от моих коллег, и лошадка устала везти общий наш хворосту воз в одиночку… Кстати, по поводу… помню, что при первом прослушивании «Abbey Road», от которого я умирал от кайфа, Буй заявил: «Вот, наконец „Битлы“ сделали какое-то дерьмо!» За что я захотел его уничтожить на месте, но сдержался, понимая, что время его «вылечит», что и произошло…
Шах песен, к большому сожалению, теперь не пишет, а Буйнов пишет и поет совсем другую музыку, я бы так выразился, в ином жанре…
А вот «Лос Панчос» были созданы для работы в Москве на танцах и играли только западные хиты. В этом составе со мной играли Донцов и Дегтярев. Ну и память у Сани Буйнова…Свою первую мелодию Градский написал именно в 1966-м. Ехал в троллейбусе и сочинил «Синий лес». На тот момент он уже три года играл в группе, которая исполняла англоязычные песни, и в какой-то момент четко осознал: для того чтобы продолжать музыкальную карьеру и зарабатывать на этом деньги, надо делать что-то свое, что и осуществил. И пошло-поехало. В конце концов Градский стал исполнять свои песни соло и вскоре привлек внимание Пахмутовой, которая записала с ним «Как молоды мы были». Пять или шесть показов по Центральному телевидению за полгода сделали исполнителя всесоюзно узнаваемым. Он стал собирать стадионы и целое десятилетие колесил по стране, заезжая в Москву, лишь чтобы перевести дух.
– За эти годы я, например, побывал в Иркутске семь раз на полных аншлагах. Дворец спорта – это сложная работа. Нужны внутренняя сила и внутренняя энергия, чтобы «пробить» такую массу людей. Суметь взять аудиторию – отдельный талант. Я этому не учился, но у меня получается.
Музыковед Аркадий Петров в 1977 году писал:
«В противоположность „Славянам“ и „Скифам“ „Скоморохи“ исполняли преимущественно уже свои песни – Градского, Буйнова, Шахназарова… В период работы со „Скоморохами“ сформировалась и исполнительская манера Градского. Несмотря на несомненное влияние вокала „Beatles“ с его достоверностью и „простонародностью“, корни этой манеры скорее итальянские. Сказались и песенки Робертино, и академическая постановка голоса в Гнесинском институте (с 1968 года Градский был студентом вокального факультета), и любовь к бельканто (Градский боготворил Карузо и Джильи). Если же присмотреться пристальнее, можно было ощутить еще один элемент – негритянский блюз и „соул“ (Рэй Чарльз и Отис Реддинг). Им Градский обязан импровизационностью исполнения. Он никогда не связан до конца нотным текстом, всегда может повести мелодию „по обходному пути“, изменить ее ритмическое дробление, украсить своеобразными „росчерками“.
Такими были истоки вокальной манеры Градского. Манеры совершенно самобытной».
Из «Песен нашего поколения»:
«В начале лета 1966 года в Донецкой филармонии появился ансамбль Давида Тухманова „Современник“. Тухманов в ту пору был известен эстрадными обработками бардовских песен, которые он насыщал фри – джазовыми интонациями, но к середине 60-х годов он почувствовал, что джазовые музыканты, с которыми он работал до сих пор, уже не в состоянии передать драйв современности. Поэтому, когда в 1966 году Тухманов собрал ансамбль „Современник“, он пригласил для работы двух музыкантов модной столичной бит-группы „Славяне“ – Виктора Дегтярева (бас) и Вячеслава Донцова (барабаны). В одном из московских ресторанов Тухманов познакомился с талантливым молодым гитаристом Валерием Хабазиным (в будущем – музыкант ВИА „Веселые ребята“ и „Самоцветы“), которого тоже позвал в свой ансамбль. Сам Тухманов в этом составе играл на электрооргане. Солистами ансамбля „Современник“ стали Любомир Романчак и Татьяна Сашко (жена Тухманова). В „Современнике“ Тухманов в полной мере смог реализовать свою любовь к твистам и рок-н-роллам. Именно там впервые прозвучала песня „Последняя электричка“, которая в исполнении Владимира Макарова вскоре станет всесоюзным хитом. В состав своего ансамбля Тухманов приглашал и певца Александра Градского, но тот в „Современнике“ долго не задержался, заработал немного денег и умчался обратно в Москву».
Комментарий Александра Борисовича Градского (успевшего в режиме курортного цейтнота прочитать по диагонали рукопись настоящей книги летом 2012 года в Крыму):
– Вообще-то первым приглашенным в состав Давида был я и проработал в Донецке больше полутора лет. Кстати, это был мой первый опыт филармонической работы. Затем, поимев какие-то связи, я вывез на филармоническую «халтуру» всех «Скоморохов», что давало возможность поднакопить денег на аппарат и играть в Москве свой репертуар.
Кстати, почему именно в Крыму Борисыч работал над рукописью? Потому что это «близкое зарубежье» ему вполне себе родное. Он рассказывал: – На лето люблю в Крым ездить. Я езжу туда уже сорок лет. За границей я пока не нашел такого места, где бы вышел из двери и через десять шагов уже оказался в воде. А в Крыму я живу у своего товарища, и там море всего в десяти метрах от дома. Я могу выйти туда ночью, голышом. Могу потрепаться с ребятами, которых я уже по тридцать – сорок лет знаю. Это так классно – сесть, поговорить с мужиками, пивка выпить… Когда-то думал, что к старости туда насовсем жить уеду. Ну эти мечты – жена, дети, внуки, собаки… А потом выяснилось, что из Москвы уехать не могу – нужно работать, постоянно с кем-то встречаться.
Градский 1967
В 1967 году Градский переходит в группу «Скифы», которые подражали американской команде The Ventures, игравшей сёрф-рок, и британскому ансамблю The Shadows (инструментальный рок).
Градский 1967–1968
Градскому приходилось подменять заболевших вокалистов. Во всяком случае, однажды. В 1968 году в составе ВИА «Лада» спел вместо простудившегося популярного в ту пору филармонического солиста. Под его армянской фамилией. А в команде «Электрон» Саша заменил на какое-то время соло-гитариста Валерия Приказчикова.
Маэстро вспоминал:
– Я целый год прожил на Гомельщине. Был в ансамбле у киноактрисы Татьяны Окуневской, с которой выступали по всей Белоруссии. Особенно мне запомнился Гомель, где мы жили в гостинице «Сож» в четырехместном номере на 23 копейки в день. В номере был умывальник. Обычно мы покупали буханку хлеба и небольшую банку томатной пасты. Местные девушки таскали нам из дому горячую картошку и другие продукты. Это было замечательное время. Помню Речицу – прекрасное место. Город Жлобин, где на въезде стояла огромная картина, изображавшая свинарку с кривыми руками и обрубленного снизу поросенка. На картине было написано: «Жлобпромторг выполнит свой план». Я запомнил это на всю жизнь! Жили хорошо.
Из «Песен нашего поколения»:
«С 1968 года „Электрон“ выступал в новом составе: Юрий Юров – клавиши, Зенон Янушко – бас, Лев Пильщик – вокал, Владимир Морозов – барабаны. Летом в группе появился еще один певец, который к тому же неплохо владел гитарой, – Александр Градский.
Барабанщик ансамбля „Скоморохи“ Владимир Полонский рассказывает: „Когда появились «Скоморохи», мы уже точно определились, что наша задача номер один – это аппаратура. У Саши Градского было совершенно четкое ощущение… нет, даже не ощущение, а позиция: если мы достанем колонки «Vox AS100», «Битлов», то мы этих самых «Битлов» просто уроем. Это была его заветная мечта: урыть «Beatles». Он постоянно повторял: «Хватит уже! Слишком много времени они сидят на самом верху!» И чтобы заработать на эти «Vox AS100», мы решили устроиться на работу в какую-нибудь филармонию. Первой у нас была Пензенская филармония, но там ничего не получилось. Второй была Владимирская филармония, где мы работали в коллективе, который назывался «Электро». Тогда очень модным был ансамбль «Электрон», и администратор филармонии решил под это дело наш ансамбль назвать «Электро». Вроде не «Электрон», но – «Электро».