Александр Гумбольдт
Шрифт:
Вместе с тем в нем было куда больше скептицизма, чем в Вильгельме, — человеке эмоциональном и увлекающемся, способном, например, в разгар революции во Франции взять и поехать в Париж, чтобы, по словам Кампе, «поприсутствовать на поминках по французскому абсолютизму».
В конце сентября 1789 года в обществе молодого голландского врача и ботаника Стевена Яна ван Гёнса Александр отправился в пятидневное путешествие по центральной Германии с целью изучения ее природных особенностей и знакомства с некоторыми достопримечательностями. В этой поездке ему удалось многое узнать, многое посмотреть, встретиться с интересными людьми. В Касселе была первая остановка, затем дорога шла через университетские города Марбург, Гиссен, Франкфурт-на-Майне — на юг, в Дармштадт, еще дальше — по горным дорогам в Гейдельберг, Шпейер, Брухзаль, Маннгейм, с короткими заездами в места, представлявшие для Гумбольдта какой-то особый интерес, например в ртутные рудники в Пфальц-Цвейбрюккене. На обратном пути вниз по Рейну Александр со своим спутником восемь дней гостил в Майнце в доме Георга Форстера. Затем они добрались до Бонна, а оттуда
«Сие письмо, дорогой друг, вы получите из рук моего брата. О нем я вам говорил уже кое-что в Ганновере и смею надеяться, что вы найдете мои слова о нем верными. Я бесконечно люблю его за необычайную доброту сердца, за его характер и привязанность ко мне, ценю за широту и основательность знаний, за живое усердие, с которым он, ни на что не отвлекаясь, стремится их умножать и извлекать из них пользу. Его слабости, являющиеся отчасти следствием, отчасти источником его лучших качеств, вы скоро заметите сами и (зная по собственному опыту вашу снисходительность), хочу верить, найдете возможным их простить. Я очень прошу вас принять его с той же добротой, которая сделала первый день нашего знакомства в Пемпельфорте одним из самых радостных в моей жизни, и удостоить его дружеским общением, к которому он так истово стремится. Надеюсь также, что в предметах, кои вы могли бы затронуть в беседе с ним, не возникнет недостатка. Он, правда, мало занимался метафизикой и только недавно начал штудировать Канта. Однако к любой иной беседе, где мысль непосредственно касается фактов, у него, без сомнения, есть вкус, и вы, быть может, заинтересуетесь его живой восприимчивостью, открытостью суждений и остроумием — а этого в непринужденной обстановке ему не занимать. Собственно научные его познания распространяются на высшую математику, природоведение, химию, ботанику и прежде всего технологию. Наряду с этим он занимается филологией, и Гейне время от времени обращается к нему за разъяснениями таких мест в текстах древних, где требуются основательные знания их искусств и ремесел. Между ним и мною вы обнаружите очевидное несходство. Получив совершенно одинаковое воспитание, мы с детства разнились темпераментами, характерами, склонностями, даже научными интересами. Его голова быстрее и плодовитее моей, его воображение живее, он тоньше чувствует красоту, его художественный вкус изощреннее — потому, быть может, что он с большим усердием упражнялся в изобразительных искусствах (в рисовании и гравировке на меди). В каждом деле у него больше практической сметки, больше сил и способностей схватывать новое, добираться до самой сути, — я же по складу своему больше склонен развивать новые идеи, сопоставлять и обобщать их. Именно так я обозначил бы основную разницу между нами, и только ею я решился бы объяснить все прочие различия — вплоть до мельчайших. Но довольно о нем и о себе. Простите мне, что я занял всем этим большую часть письма. Однако само желание устроить так, чтобы и моему брату перепало от вашей дружбы, покажет вам, как бесконечно дорога мне та ее доля, которой вы одарили меня…»
Встреча с Георгом Форстером
Итогом поездки с ван Гёнсом явилась опубликованная в 1790 году работа «Минералогические наблюдения над некоторыми базальтами вкупе с разрозненными замечаниями о базальтах у древних и новых авторов».
Примечательным в ней является не столько связь работы со взглядами античных ученых и не диапазон исторического охвата материала, сколько тот факт, что студент, прослушавший небольшой курс по минералогии у Генриха Фридриха Линка и не имевший фундаментальной подготовки в этой области, мужественно вступил в спор, будораживший умы ученых того времени. Упоминавшийся ранее фрейбергский геолог Абраам Готлоб Вернер отстаивал идею о том, что горы образовались путем осаждения из морской воды ила и других твердых веществ. Эти взгляды поддерживал Иоганн Вольфганг Гёте и большинство немецких естествоиспытателей; сторонников этой теории называли «нептунистами» (по имени Нептуна, бога морей и рек в римской мифологии). Им противостоял лагерь «вулканистов», или «плутонистов» (по имени Плутона, бога подземного царства), возглавлявшийся английскими и французскими учеными; по их мнению, горные породы образовались из жидкого подземного расплава. У молодого Гумбольдта четкой концепции на этот счет тогда еще не было, хотя по отдельным замечаниям видно, что некоторое предпочтение он отдавал нептунизму.
Итак, первый семестр в Геттингене заполнен классическими, «камералистскими» и естественнонаучными штудиями, а также работой над первыми научными публикациями по естественной истории и естествознанию. Александр исправно готовится к предначертанной ему административной карьере и делает все, чтобы получить приличествующее для этого образование. Единственное, что порой его отвлекает от прилежных занятий, — это мечта о дальних странствиях, мечта почти несбыточная, она все чаще закрадывается в его мысли и все больше завладевает его фантазией; манящие видения экзотических уголков земли, живописных ландшафтов, диковинных растений и животных снова и снова встают перед глазами, зажигают воображение, тревожат ум и сердце, зовут в неизведанный мир…
Можно понять, почему на Гумбольдта-младшего так завораживающе подействовала личность легендарного немецкого ученого и писателя-демократа (а
Несколько слов о Форстере. Отец Георга, Рейнгольд Форстер, как известно, был приглашен Джеймсом Куком принять участие в его второй кругосветной экспедиции (1772–1775) в качестве ученого-естествоиспытателя; он решил взять с собой в плавание старшего сына — Георга, который за семь лет до того уже вкусил радостей путешествия, когда одиннадцатилетним мальчишкой сопровождал отца по дальним дорогам России в 1765 году. Для Форстера-старшего плавание с Куком закончилось не очень утешительно; его заслуги перед Великобританией получили у англичан весьма своеобразное признание: он был удостоен титула почетного доктора Оксфордского университета — и брошен в долговую тюрьму Кингсбич.
Поскольку отцу пришлось в свое время взять обязательство не писать в Англии о путешествии ничего, кроме официального отчета, предназначенного исключительно для членов Государственного совета, то рассказать об интереснейшем кругосветном плавании широкой публике пришлось сыну. Ею описание экспедиции Кука, опубликованное сначала на английском языка — в 1777 году (а два года спустя — и на его родном), — сделало Георга Форстера популярной фигурой во всей Европе.
Однако слава, как ни была приятна, ничего в его положении не меняла: отец по-прежнему томился в тюрьме, а ему самому приходилось немногим слаще; он долго мытарствовал, пока не получил наконец в 1778 году после многих безуспешных попыток место профессора естественной истории в Кассельском дворянском лицее. Лишь после этого ему с огромным трудом удается вызволить отца из тюрьмы и выхлопотать для него соглашение в университет Галле. Сам Георг с 1784 года — профессор естествознания в Вильно, в 1788 году он становится библиотекарем университетской библиотеки в Майнце.
Георг Форстер был личностью выдающейся, разносторонней и деятельной; он был одинаково замечателен и как ученый с широким научным кругозором (достаточно сказать, что он был естествоиспытателем, этнографом и филологом), и как отважный мореплаватель, и как талантливый писатель (утвердивший за собой славу мастера путевых заметок и острых публицистических статей), и, по отзывам многих современников, как человек благородных качеств.
Форстеру в высшей степени было присуще внимание к окружающим, способность сочувствовать простому человеку в его бедах и невзгодах. Форстер с его аналитическим умом умел видеть причины людских страданий, и он страстно ненавидел рождающую их социальную несправедливость. Он был непримирим ко всякому рабству и деспотизму; то, что он наблюдал в Европе, — произвол князей и чиновных лиц — возмущало ею до глубины души, так же как и бесчинства колонизаторов в порабощенных странах, на которые он насмотрелся за годы своих странствий по миру.
Находясь и 1790 году в Англии и наблюдая враждебность господствующих классов этой страны к французской революции, Форстер в конце концов приходит к выводу, что в правое дело надо не только верить, но и бороться за него. Если до сих пор он как гуманист и честный человек страстно осуждал порабощение человека в условиях деспотического строя, то теперь он открыто заявлял, что пришла пора действовать в защиту гуманности. С этого момента во французской революции, даже в самые ее кровавые периоды, он усматривал «акт справедливости природы». «Национальное собрание, — писал он, — не стремилось заходить так далеко, однако железная необходимость времени и обстоятельств вынудила его к этому». Действовать, именно действовать в соответствии со своими принципами убеждали его и события в Майнце, где он наблюдал и подлые интриги эмигрировавших из Франции аристократов, и постыдное бегство немецких князей от подступившей французской армии, и позорное бессилие правящего класса Германии перед лицом новых проблем и глубоких перемен, которые несла с собой французская революция.
Пришло время, и Форстер возглавил клуб майнцских якобинцев, несших на немецкую землю знамя борьбы угнетенных людей за свои права. Он не желал мириться с разделением людей на два сорта — на господ и холопов. «Оно придет, это время, — писал он, — когда ценность человека будет измеряться не унаследованным или случайно доставшимся званием и не властью или богатством, а только степенью его добродетели и мудрости». В 1793 году Форстер отправился в Париж с необычайной миссией: добиваться воссоединения левобережных рейнских областей Германии с Францией, чтобы тем самым помочь обездоленным немцам в их борьбе за свои права и хотя бы на этой территории закрепить завоевания французской революции. Трагизм, которым были отмечены последние годы его жизни, заключался не только в том, что дело свободы в Майнце оказалось загубленным немецкими князьями (руками наемников), сколько в том, что ему не пришлось увидеть воплощенными в жизнь безмерные надежды, которые он возлагал на французскую революцию и на ее продолжение в Германии. Вконец измученный болезнями, он умер 10 января 1794 года в Париже в полной изоляции и одиночестве, — один из благороднейших сынов немецкого народа, непонятый на родине и отвергнутый ею…
Под обаянием Георга Форстера
Весной 1790 года (за четыре года до своей смерти) Форстер вместе с Александром фон Гумбольдтом предпринимает поездку вниз по Рейну, через Нидерланды в Англию и затем — в революционный Париж, поездку, по словам Гумбольдта, «не только очень увлекательную, но очень полезную и поучительную». Времени у них всюду в обрез, все же рядом с опытным путешественником и ученым Александру удалось многое увидеть, многое узнать и многому научиться, так что в образовательном смысле поездка эта стала для него чуть ли не самым значительным событием всего геттингенского периода. Форстер потом опишет ее в работе «Заметки о Нижнем Рейне, Брабанте, Фландрии, Голландии, Англии и Франции, сделанные в апреле, мае и июне 1790 года».