Александр II. Жизнь и смерть
Шрифт:
Однако девчонка оказалась достаточно осведомленной обо всех темных делах императора (за завтраком отец читает вслух английские газеты). Она забросала его градом вопросов: об убийстве герцога Энгиенского, о чуме и расстрелах в Египте. И надо было видеть, как горячился император, доказывая тринадцатилетней кокетке свою невиновность! Вот уж действительно – «от великого до смешного…»
Вчера мы направлялись по узкой дорожке к нашему бунгало. Процессию возглавлял император, за ним шел я, потом мой сын, почти ровесник Бетси, и ее старшая сестра. Сама героиня романа шествовала сзади… Она нарочно сильно поотстала
Сегодня она отомстила. Император дал подержать ей свою шпагу. И очаровательная мерзавка, без всякого почтения к исторической шпаге покорителя Европы, начала делать опаснейшие выпады, заставляя его отступать. Прибежавшему по моей просьбе Маршану пришлось выбить оружие из ее рук… к неудовольствию императора.
Не знаю, как далеко зашел бы этот невинный роман, если бы наш дом на скале не был готов… Впрочем, и после этого она часто приезжала с отцом к нам в Лонгвуд.
На остров прибыли комиссары союзников – наблюдать за императором: австриец, русский и француз. Они хотели представиться своему пленнику, но император отказался их принять. Надо отметить, что все они – не самые лучшие представители человеческого рода. Француз маркиз Моншеню (его знатное имя, пожалуй, единственный дар, который преподнесла ему судьба) напыщен, самодоволен и носит нелепейший парик прошлого века с косицей. Император подговорил Бетси уничтожить эту косицу и даже поручил Киприани купить у аптекаря разъедающее вещество. Но мать Бетси вовремя остановила эту проделку…
Об австрийском комиссаре император сказал: «Император Франц, чья дочь стала моей женой по ее и его желанию, которому я дважды возвращал его столицу, и который теперь задерживает мою жену и моего сына, – имеет ли он право прислать сюда комиссара, не написав мне при этом ни строчки, не сообщив никаких известий о жене, о здоровье моего сына? Могу ли я после этого принять его посланца и о чем-то с ним говорить?»
Почти то же он сказал и о русском: «Когда царь Александр зависел от меня, он был со мной дружен. Да, я вел с ним войны, но политические, не личные… Короче, я не желаю видеть и русского комиссара!»
Сегодня император добился для меня разрешения осмотреть наше будущее жилище. Я отправился туда в сопровождении английского офицера. Мы долго ехали по дороге, ведущей вверх по скале. Восемь километров пути привели к нашему плато. Мой спутник не без удовольствия рассказал, что эта скала, нависшая над морем, считается самым гиблым местом: всегда окутана туманом, всегда – в дожде…
Наконец приехали. Я увидел жалкие каучуковые деревья на пустом плато и маленькое уродливое строение. Отсюда открывалась нерадостная панорама: всюду были видны несущие службу часовые.
– Это и есть Лонгвуд. Ваш теперешний Тюильри, – расхохотался англичанин.
Я осмотрел жалкий дом, состоявший из дурно окрашенных небольших каморок, сильно пахнущих навозом.
– В течение полсотни лет Лонгвуд использовался как скотный двор. Только в последние годы здесь настелили доски поверх экскрементов, и мы его превратили в жилой дом. Однажды здесь даже была летняя резиденция вице-губернатора. Так что будете обитать в вице-губернаторском дворце и одновременно… на бывшем скотном дворе!
И мерзавец вновь расхохотался. Прощаясь, он сказал:
– Надеюсь, вы повеселите вашего повелителя и правдиво опишете его Тюильри.
Кстати, когда я вернулся и все рассказал, император и в самом деле… очень весело улыбнулся.
Император обнаружил метрах в ста за коттеджем Бэлкомбов родник под тремя ивами. Он долго стоял над ним, потом сказал:
– На этом месте я хотел бы быть похороненным. Помолчал, будто к чему-то прислушиваясь, и добавил:
– И буду.
Сегодня около родника император вновь заговорил о смерти:
– У меня проблемы с желудком, частые колики… От рака умер мой отец… Но я, скорее всего, умру не от рака, меня… отравят англичане.
И, не дожидаясь моих возражений, завел разговор о Бетси:
– На самом деле мне с ней просто весело. Я смеюсь вместе с ней. Раньше, когда я правил народами, у меня не было чувства юмора. Власть не может быть смешливой. И вот теперь… Но иногда в разговорах с ней возникают и очень серьезные моменты. Как объяснить маленькой девочке, что законы морали и условности порой трудно применимы к властителям?.. Однако все это надо заканчивать и побыстрее переезжать на «сухую гильотину», каковой, как я понял, станет для нас Лонгвуд.
Он сидел на поваленном дереве и что-то чертил палкой на песке.
– Двадцать лет я боролся с англичанами… Я уже побеждал при Ватерлоо, но… Но если бы даже я выиграл, я все равно не победил бы. Я не мог бороться с целой Европой… Я мечтал, чтобы Франция правила целым светом. Но во время Ста дней понял: для этого у нее уже нет необходимого населения. Моя армия лежит на полях Европы, в Африке и в России… Мои ворчуны-гвардейцы остались в грязной жиже на поле Ватерлоо…
Вот почему он отказался сопротивляться тогда, в Париже, когда толпы шли мимо его дворца. «Нет необходимого населения». Его вечное соревнование с Александром Македонским… А меньше целого света он не хотел.
– Я рассказывал вам, как искал смерти на полях сражений. Но судьба все время отказывала мне. И я задавал себе вопрос: почему? И понял: я остался жить, чтобы победить их… Возблагодарим же глупцов за все унижения, которым они меня подвергли… и еще, увидите, подвергнут. Ибо теперь все, что мы с вами запишем, будет читаться как житие мученика. Каждое слово, записанное вами, приобретет в будущем великую цену, ибо будет оплачено моим страданием… Да, двадцать лет я боролся с англичанами. И только теперь смогу их победить! Увидите, мое мученичество вернет корону моему сыну… Я прочел все, что вы записали. Но теперь нам следует еще раз все переписать с самого начала. Начнем, как только переедем в Лонгвуд.