Александр III - богатырь на русском троне
Шрифт:
Суховатый материалист Ульянов объяснил матери, пришедшей к нему на свидание, что, поскольку он сам собирался убить человека, справедливо, что и его лишат жизни.
Перед судом предстали 15 человек. В качестве эксперта выступил генерал от артиллерии, который дал профессиональную оценку оружию заговорщиков. Он показал, что оба пистолета были непригодны для стрельбы, а динамит в бомбах не мог взорваться, поскольку взрывное устройство оказалось слишком примитивным.
Александра Ульянова защищал знаменитый впоследствии сенатор и профессор уголовного права Н. П. Таганцев. Защита почему-то не воспользовалась случаем сыграть на поразительной неопытности и неподготовленности конспираторов. Вместо этого адвокаты напирали на то, что обвиняемые —
20 мая Шевырев, Андреюшкин, Ульянов, Осипанов и Генералов были повешены во дворе Шлиссельбургской крепости.
Не следует думать, что весть о казни неумелых, но опасных заговорщиков обрадовала императора. Как рачительный хозяин, он жалел о бессмысленной смерти подданных, как отец семейства — скорбел о гибели чьих-то юных сыновей. Но, как монарх, он не мог простить молодых людей, посягнувших на священную фигуру помазанника Божьего.
В стране, которую за границей считали «царством кнута, цепей и ссылки в Сибирь», действовали достаточно гуманные законы. Смертная казнь оставалась только в военных судах и для высших государственных преступлений. За 13 лет царствования императора Александра III казнены были только убийцы Александра II и пять участников «покушения Шевырева и Ульянова».
Заклятые родственники
Императорская фамилия не была единой спаянной командой. Внутри ее существовали относительно постоянные фракции, а иногда образовывались временные комплоты. Российский императорский двор представлял собой арену соревнований немецких княжеских домов: Гессен-Кассельские принцы находились в неприязненных отношениях с Гессен-Дармштадтскими, те, в свою очередь, враждовали с домами Нассау и Вюртемберг; более лояльными в этой борьбе всех против всех считались Ольденбурга. Особое место занимали представители Мекленбургской линии — герцоги Шверинские и Стрелицкие.
Оппозицию Александру III откровенно составляли два его дяди, братья его отца.
Великий князь Константин Николаевич (для своих — Коко), в царствование Александра II — второй человек после царя, был одним из тех, кто так противился объявлению наследником престола Александра Александровича, кто называл его «угрюмый Сашка» и кого убитый горем наследник гнал прочь от смертного ложа своего умирающего отца.
А. Ф. Тютчева отмечала: он «один из всей царской семьи невысокого роста, у него красивые, “романовские черты” лица, а профиль немного напоминает Наполеона в молодости. Он отличается живостью, много говорит и с чрезвычайной легкостью и изяществом выражается на нескольких языках. Говорят, что он очень образован, очень любознателен, очень деятелен. От него ждут с надеждой славы будущего царствования». Однако он «по природе чрезвычайно неучтив»; у него «дерзкая и бесцеремонная манера разглядывать людей в монокль, пронзая вас жестким, но умным взглядом».
«О великом князе Константине рассказывают много хорошего, — писал современник, — он очень образован, энергичен и исполнен патриотизма. В Венеции в свое время славяне и греки оказали ему восторженный прием. Он мог бы осуществить в своем лице мечты Екатерины II, но политическое положение сильно изменилось. Он пожертвовал 200 тысяч рублей на строительство канонерских лодок, сказав: все, что я имею, принадлежит России; но просил держать это в тайне».
Константин Николаевич с воодушевлением отнесся к великим административным реформам, покрывшим славой первые годы правления Александра II. Сам немец по крайней мере на три четверти, женатый на немке, он мечтал об изгнании с высоких постов всех немцев, более или менее обрусевших, которые занимали высокие должности при дворе, в армии, в государственном управлении и закрывали дорогу продвижению русских. «У великого князя репутация защитника и главы партии всех мыслящих людей — главы так называемого прогресса», — считали некоторые современники.
Семейная жизнь великого князя, несмотря на рождение шестерых детей, не задалась. Его супруга, Александра Иосифовна (Санни), принцесса Саксен-Альтенбургская, сначала была предметом страстной любви Константина. «У нее был высокий голос, красивые волосы, и она всегда говорила с детьми по-немецки. Она ездила в открытой карете с чем-то вроде тента над головой, который открывался как зонт», — рассказывал современник. Но после первых лет брака превратилась в законченную эротоманку, одинаково неравнодушную как к мужчинам, так и к женщинам.
По утверждению князя С. Д. Урусова, княгиня доводила до полного истощения адъютантов своего мужа. Ее поведение стало настолько скандальным, что царь вынужден был отправить ее за границу: после времяпрепровождения с великой княгиней у молоденькой придворной Анненковой случился выкидыш. Но и вдали от России великая княгиня попала в «историю»: во время проживания в Швейцарии она имела «недоразумения» с матерями двух девочек 14 и 16 лет, которым вынуждена была выплатить 8 и 10 тысяч франков компенсации, чтобы дело не было передано в полицию.
Много шума наделал ее роман с И. Штраусом, посвятившим ей вальс «Александра».
Неудивительно, что великого князя влекло на сторону. Его избранницей стала балерина, незаконная дочь известного трагического актера Василия Каратыгина Анна Васильевна Кузнецова. Она родила ему пятерых детей, и именно ее он считал своей законной женой, в отличие от «казенной» Александры Иосифовны.
После смерти брата, высоко его ценившего, великий князь был, по существу, отставлен от дел.
Александр, человек порядочный не из расчета или выгоды, а по собственной природе, не понимал темных страстей ближайших родственников. Вероятно, холодноватая кровь матери разбавила тот дьявольский коктейль, который бушевал в жилах потомков Николая I и его «белой розы».
На третий день после похорон отца Александр III послал к дяде своего брата Владимира, чтобы тот передал, что царь его не любит и хочет, чтобы он отказался от всех своих должностей и покинул Петербург. Энергичный князь, привыкший быть «при деле», несколько дней сопротивлялся, чем только вызвал еще большее раздражение Александра. 11 мая 1881 года ему пришлось уехать в свое крымское имение Ореанду вместе с любовницей и их детьми.
Однако дело было не только в неприязни племянника к дяде.
Императорская фамилия строго хранила свои многочисленные тайны, но какие-то сведения так или иначе просачивались в общество. В лице великого князя Константина существовавшая со времени вступления на престол Александра II либеральная партия, состоявшая из Милютина, Черкасова, Самарина, имела покровителя на ступенях трона. Он оказывал протекцию Салтыкову-Щедрину, так жестоко клеймившему изъяны российской действительности. После каракозовского выстрела 4 апреля 1866 года Катков недвусмысленно намекал в своей газете, что к делу причастен великий князь Константин. Насильственное провоцирование цареубийства было страшным обвинением, но император предпочел не знать таких ужасных вещей. И как можно было установить грань между мировоззрением и действием? Вся русская аристократия была социалистична; более того, она-то и являлась носителем социалистической идеологии.