Александр III и его время

Толмачев Евгений Петрович

Под влиянием этих мнений о прессе Н. П. Игнатьев весной 1882 г. разработал проект нового закона о печати. Проект стал основой «Временных правил о печати», представленных в августе 1882 г. в Комитет министров уже новым министром внутренних дел Д. А. Толстым. 27 августа того же года Александр III утвердил этот документ (220, т. II. 1072). «Временные правила», действовавшие, однако, четверть века, внесли существенные изменения в цензурный режим страны. По ним было образовано Совещание четырёх министров: внутренних дел, народного просвещения, юстиции и обер-прокурора Синода, а также руководителя ведомства, возбудившего рассматриваемый вопрос. Совещанию были переданы дела, изъятые из компетенции Сената об окончательном запрещении периодических изданий или их приостановке.

Газеты и журналы, выходившие без предварительной цензуры, обязывались сообщать по требованию Министерства внутренних дел фамилии авторов публикаций, помещённых под псевдонимами. Приостановление того или иного издания осуществлялось административным путём, без всякого вмешательства судебных инстанций. В связи с этим публицист и юрист К. К. Арсеньев писал в «Вестнике Европы», что «Временные правила» «останавливают мысль в самом её зародыше, искажают, обрезывают или совершенно подавляют её выражение, понижают общий уровень печати… усиливают влияние мнений, процветающих во мраке, опирающихся на молчание» (368, 1882, кн. 10, с. 792). На первых порах, как справедливо замечает исследователь В. Л. Степанов, Толстой был настроен применять «Временные правила» очень осторожно, опасаясь излишнего возбуждения общества, которому, как он считал, нужно дать время успокоиться после разгула террора и «конституционных» инициатив Лорис-Меликова и Игнатьева. В письме к Победоносцеву граф пишет: «Затруднение состоит в том, что почти вся наша пресса отвратительна, многие газеты желательно было бы прекратить, но не благоразумнее ли действовать

потише, постепенно» (215, т. 1; полутом 1, с. 265). О Дмитрии Андреевиче стали распространяться невероятные слухи, что подобным поведением он хочет загладить своё «реакционное» прошлое. «Толстой облёкся в овечью шкурку и припрятал свой лисий хвост и волчий зуб, — язвил внимательный наблюдатель, критик и историк литературы П. В. Анненков в письме редактору «Вестника Европы» М. М. Стасюлевичу, — посмотрим долго ли он будет разгуливать в этом наряде (292, т. 4, СПб, с. 234). Линия поведения министра навлекла на него «критические стрелы» со стороны его приверженцев. Адъютант великого князя Константина Николаевича генерал А. А. Киреев отметил в своём дневнике: «Феоктистов говорит, что Толстой очень мягок…, но ведь взяли-то его именно за то, что он зол и резок, за его дурные стороны, а не за хорошие, которые он вдруг выказывает» (46а, карт. 10, л. 152). Из Москвы за пассивность на Толстого начал роптать его адепт Катков. Толстой быстро «пробудился» и вскоре последовали ограничительные указания и циркуляры. С 1 января 1883 г. с подачи Победоносцева на должность начальника Главного управления по делам печати вместо «благодушного и достаточно либерального для такого поста» князя Вяземского назначается 54-летний Е. М. Феоктистов. Последний был известен как одарённый профессиональный журналист, человек тонкого ума, имеющий трезвые суждения о правительственном режиме и его носителях. Окончив в 1851 г. юридический факультет Московского университета, Феоктистов сотрудничал в «Современнике» и «Московских ведомостях». В 1871-1882 гг. редактировал «Журнал Министерства народного просвещения». Небезынтересно знать, что в начале 1860-х гг., состоя членом комиссии по выработке законов о печати, Феоктистов решительно высказывался против предоставления администрации прав налагать взыскания на печать. Но по мере продвижения по служебной лестнице он помаленьку, потихоньку меняет свою окраску. И к тому времени, когда он стал во главе цензуры, в нём произошла удивительная метаморфоза, от увлечений молодости не осталось и следа. Неслучайно время его управления цензурной политикой с 1883 по 1896 г. относится к числу довольно тяжёлых периодов в истории русского слова. Являясь правой рукой министра внутренних дел Д. А. Толстого по надзору за печатью, Евгений Михайлович вёл своё дело под неослабевающим идейным руководством К. П. Победоносцева и под ощутимым влиянием М. Н. Каткова. «Печать, — отмечает Феоктистов, — великое благо, но оно может служить и источником великого зла, особенно у нас» (327, с. 239). Видимо, исходя из этого и понимая положение Победоносцева в государстве, Феоктистов поддерживает самые тесные отношения с ним, просит указаний, сообщает о своих решениях по «обузданию» печати и нередко предоставляет проекты постановлений по тому или иному изданию с обещанием, что «всякое указание будет принято с величайшей благодарностью». В свою очередь, как заметил историк А. Е. Пресняков, «Победоносцев и не скупился на «указания», директивы и упрёки за послабления и недосмотры в деле цензурного наблюдения за печатью» (там же, с. XIII). «Этот бледный, физически истощённый, крайне болезненный фанатик, враг всякого движения вперёд, — помечает в своих записках о Победоносцеве журналист и историк М. И. Семевский, — начинает каждый свой день чтением массы ныне крайне бледных русских газет. Ему мерещатся разные призраки в статьях этих газет, и он шлёт свои вопли, отмечая многие из статей, министру внутренних дел» (129, с. 266). Сам Феоктистов пишет, что он всегда изумлялся, как у Победоносцева «хватало времени читать не только распространённые, но и самые ничтожные газеты, следить в них не только за передовыми статьями или корреспонденциями, но даже (говорю без преувеличения) за объявлениями, подмечать такие мелочи, которые не заслуживали бы ни малейшего внимания. Беспрерывно я получал от него указания на распущенность нашей прессы, жалобы, что не принимается против неё достаточно энергичных мер» (327, с. 221—222). Помимо Победоносцева на Феоктистова серьёзное влияние оказывал и Катков, с которым его связывали многолетние личные отношения. По выражению М. Е. Салтыкова-Щедрина Феотистов был «холопом Каткова». Он регулярно информировал Михаила Никифоровича о правительственных делах и проектах постановлений, был исправным посредником между ним и бюрократическим олимпом. В то же время нельзя приуменьшать роль и самого Феоктистова, который являлся последовательным и инициативным защитником интересов правящих кругов российского самодержавия и ощущал постоянную поддержку со стороны своего шефа. «Лично я, — признавался энергичный руководитель цензуры, — не могу жаловаться на графа Толстого. Он предоставлял мне полную свободу, одобряя все меры, которые я считал необходимыми, во всём соглашался со мною; он был, видимо, доволен, что нашёлся человек, который поставил себе задачей действовать твёрдо и последовательно» (327, с. 241).

Первой крутой и свирепой мерой Феоктистова явилось прекращение в 1883 г. издания трёх наиболее влиятельных либеральных газет: «Московского телеграфа», «Голоса» и «Страны», придерживавшихся «вредного направления» и изображавших «в самом ненавистном свете теперешнее положение дел». По этому поводу тогда же М. И. Семевский писал в своих записках: «И вот в короткое время, шесть недель, запрещены газеты «Страна», «Голос», «Московский телеграф». Объявлены угрозы литературным журналам, каковы: «Отечественные записки», «Наблюдатель». Косвенно послана угроза «Вестнику Европы», короче сказать, над литературою русскою нависла мрачная туча, напоминающая время 1848 и 1849 гг.» (129, с. 287). В 1884 г. были закрыты либеральная газета «Русский курьер» и популярный журнал «Отечественные записки». Журналу инкриминировалось то, что вокруг него «группировались лица, состоявшие в близкой связи с революционной организацией» (имелись в виду Н. К. Михайловский и С. Е. Кривенко). Ответственный редактор журнала М. Е. Салтыков-Щедрин обвинялся в том, что его статьи, не пропущенные цензурой, «появлялись в подпольных изданиях у нас и в изданиях, принадлежащих эмиграции» (202б, т. 2, с. 250). «Это был, — характеризовал «Отечественные записки» Михайловский, — почти единственный орган русской печати, в котором сквозь дым и копоть цензуры светилась искра понимания задач русской жизни во всём объёме. За то он и должен был погибнуть — и погиб» (190б, т. 10, с. 46).

Всего при Александре III по цензурным соображениям было закрыто 15 газет и журналов (239а, с. 193—226). Под гонения подпали даже невинные в социально-политическом отношении органы сатиры и юмора — «Будильник», «Осколки» и «Стрекоза».

Император, как правило, не вмешивался в дела аппарата цензуры, выражая своё мнение по тому или иному изданию короткими ремарками на полях документов. «Жаль, что разрешена была снова эта дрянная газета» (по поводу «Московского телеграфа» в 1882 г.). В 1883 г. — «И поделом этому скоту», — узнав о третьем предупреждении «Голосу». О «Русском курьере» в 1889 г. пометил: «Совершенно одобряю. Желательно было бы совершенно прекратить издание этой поганой газеты». В том же году о «Русском деле» он написал: «Действительно, дрянная газета» и т. д. и т. п. (129, с. 284—286, 296—297).

Надо отметить также, что цензурный надзор осуществлялся и за изданиями книг. Всего за время с 1881 по 1894 г. было запрещено 72 книги. За предшествующие 14 лет, с 1867 по 1880 г. запрещению подверглись 86 книг (см. 115а). В числе запрещённых изданий при Александре III оказались произведения В. А. Бильбасова, С. А. Венгерова, В. А. Гиляровского, Н. С. Лескова, Л. Н. Толстого, сочинения зарубежных авторов — В. Гюго, Э. Ренана, Г. Ибсена. На особый учёт из старых именитых писателей были взяты Лев Толстой и М. Е. Салтыков-Щедрин, из начинающих — А. П. Чехов, В. М. Гаршин и В. Г. Короленко. Больше всего вызывали раздражение у цензуры произведения Л. Толстого. По словам Феоктистова, «громадным своим талантом приобрёл он высокое положение в литературе, а между тем никто не производил столь растлевающего влияния на молодые умы проповедью, направленной против церкви и государства, против всех основ общественного устройства» (327, с. 242). В 1886 г. министр внутренних дел Д. А. Толстой обратился к Александру III с просьбой заточить своего великого однофамильца в Суздальский монастырь. Император отклонил это предложение после заступничества тётки писателя фрейлины А. А. Толстой. В 1890 г. Александр III сначала запретил издание «Крейцеровой сонаты», но затем после обращения к нему графини Софьи Андреевны Толстой, он разрешил включить повесть в собрание сочинений, заявив при этом, «что он сам будет просматривать сочинения её мужа» (129, с. 300).

Активно действовала и театральная цензура, внимательно отслеживая содержание спектаклей. За время с 1882 по 1891 г. было запрещено к представлению 33% русских пьес, 4,5% немецких и около 0,5% французских (129, с. 302). Цензурное ведомство, как никогда ранее, повысило наблюдение за библиотеками, усматривая в них рассадники крамольных идей. По высочайшему повелению 5 января 1884 г. Главное управление по делам печати, заботясь о нравственном воспитании читающего общества, составило алфавитный указатель произведений,

запрещённых к обращению в публичных и общественных читальнях. Как здесь не вспомнить пророческие слова Жан-Жака Руссо: «Цензура может быть полезна для сохранения нравов, но никогда — для их восстановления».

3. ПОЛИТИКА В ОБЛАСТИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

В правление Александра III правительство стремилось усилить официозную направленность обучения, подчинить школу и высшие учебные заведения интересам упрочения самодержавной власти. На первых порах учебная система Министерства народного просвещения продолжала опираться на основные законоположения предшествующего царствования.

* * *

Первомартовская катастрофа, как отмечалось выше, повлекла за собой смену в «персонале, окружающем императора». 24 марта 1881 г. был смещён с поста министра просвещения А. А. Сабуров. Это смещение предвидел Д. А. Милютин, который ещё в апреле 1880 г. в связи с назначением Сабурова, записал в дневнике: «О нём слышны хорошие отзывы, но говорят, что он человек слабого характера» (187, т. 3, с. 243), который не в силах долго удержаться на своём посту. Преемник графа Толстого, статс-секретарь Его Императорского Величества, тайный советник Андрей Александрович Сабуров родился в 1837 г., воспитывался в Александровском лицее и в конце 1857 г. начал службу в Канцелярии Комитета министров. Перейдя в 1859 г. в Министерство юстиции, А. А. Сабуров в течение 16 лет последовательно занимал должности: столоначальника, исправляющего должность обер-секретаря 2-го отделения 5-го Департамента правительствующего Сената, обер-секретаря Уголовного кассационного департамента, товарища председателя С. — Петербургского окружного суда, товарища обер-прокурора Уголовного кассационного департамента, члена консультации, учреждённой при Министерстве юстиции, с возложением обязанностей вице-директора Департамента министерства. В эти же годы он исполнил ряд чрезвычайных поручений по разным вопросам, возникавшим в судебном ведомстве: состоял директором комитета попечительного о тюрьмах общества, членом комиссии о преобразовании суда в духовном ведомстве, о пересмотре 2-й главы Уложения о наказаниях, о преобразовании тюрем, председательствовал в комиссии об отмене телесных наказаний для ссыльных женщин, сопровождал в 1873 г. министра юстиции при ревизии судебных установлений Саратовской и Харьковской губерний. 31 мая 1875 г. А. А. Сабуров занял пост попечителя Дерптского учебного округа и 24 апреля 1880 г. был пожалован в статс-секретари Его Императорского Величества с назначением управляющим Министерством народного просвещения. Пытаясь погасить студенческие волнения, Сабуров начал готовить проекты некоторого смягчения правительственной политики по отношению к студентам. Предусматривалось разрешить устраивать в университетах кассы взаимопомощи, столовые, научные кружки и т. д., а также созывать сходки для обсуждения вопросов студенческой жизни. Он стремился также к созданию тесной взаимосвязи между земством и Министерством народного просвещения, с одной стороны, и между семьёй и школой — с другой. Как было сказано выше, А. А. Сабуров был уволен 24 марта 1881 г. по прошению с оставлением в звании статс-секретаря и назначен сенатором. По словам Е. А. Перетца, увольнение Сабурова давно предусматривалось, по слухам, «было решено в принципе ещё покойным государем… Сабуров много пообещал и ничего не сделал, только путал» (208, с. 54). П. А. Валуев же считал, что министр поплатился за то, «что при недальнем уме думал выехать на новых веяниях» (78, с. 158). С 1899 г. Сабуров состоял членом Государственного совета. Умер он 10 марта 1916 г. в Петрограде. На посту министра народного просвещения А. А. Сабурова сменил его старший сверстник по Александровскому лицею, барон Александр Павлович Николаи, происходивший из шведского дворянского рода. Родился он в 1821 г., начал службу в 1840 г. в Канцелярии новороссийского и бессарабского генерал-губернатора и в 1845 г. назначен был младшим чиновником особых поручений при наместнике кавказском, с которым совершил несколько экспедиций против горцев. На Кавказе протекла большая часть службы барона Николаи. С 1848 по 1861 г. он занимал должности директора походной канцелярии наместника кавказского и главнокомандующего отдельным кавказским корпусом, с 1852 г. — члена Совета Главного управления Закавказского края и попечителя Кавказского учебного округа, с 1860 г. сверх того — начальник Управления сельского хозяйства и промышленности на Кавказе и за Кавказом. 18 марта 1861 г. барон Николаи назначен был попечителем киевского учебного округа и 28 декабря того же года — товарищем министра народного просвещения и членом Главного управления цензуры. Через два года, получив звания статс-секретаря Его Величества и сенатора, он вернулся на Кавказ на пост начальника Главного управления наместника кавказского, и занимал его в течение двенадцати лет, до 30 августа 1875 г., когда был назначен членом Государственного совета. Как деятель, близко знакомый по предшествующей службе с вопросами учебного ведомства, барон Николаи участвовал в нескольких комиссиях, рассматривавших ежегодные всеподданнейшие отчёты по Министерству народного просвещения, состоял с 1878 г. почётным опекуном по учреждениям императрицы Марии и, наконец, 24 марта 1881 г. был призван на пост министра народного просвещения, который занимал, подобно своему предшественнику, менее года. О новом министре народного просвещения Милютин пишет, что о назначении его «говорили и прежде; он считался кандидатом, потому что некогда был попечителем Кавказского, а потом Киевского учебных округов… Это человек неглупый, образованный, но тяжёлый педант (?), доктринёр, более консерватор и притом истый (остзейский) барон. Ожидать от него нельзя ни деятельной инициативы, ни тёплого сочувствия к делу русского народного образования» (187, т. 4, с. 46—47). 25 марта 1881 г. Перетц записал в дневнике: «Виделся с бароном Николаи. Назначением своим он доволен. Предложение сделано было ему через посредство Победоносцева. По изъявлении им согласия на принятие министерства государь пригласил его к себе и, между прочим, выразил, что не охотник до новомодного и крутых переворотов. Его Величество признаёт нужным постепенное развитие и усовершенствование существующего» (208, с. 54). Проявить себя в предоставленной должности в течение года А. П. Николаи особенно не успел. В его бытность задачи, стоящие перед правительством в отношении образования довольно чётко были определены в манифесте 29 апреля 1881 г., составленном Победоносцевым, и фактически сводились к реализации уваровской триединой формулы «самодержавия, православия и народности». По всей видимости, бар. Николаи «не мог обеспечить в полной мере осуществление этих задач». При нём официально были разрешены школы грамоты. 16 марта 1882 г. барон Николаи был уволен по прошению от должности министра высочайшим рескриптом. Умер 3 июля 1899 г. в своём имении Лачино около Тифлиса.

16 марта 1882 г. пост министра народного просвещения перешёл к стороннику консервативной линии И. Д. Делянову, креатуре Победоносцева и Каткова. Характерно, что большинство знавших Делянова сановников отзывалось о нём без малейшего уважения. «К ужасу своему, узнаю, — признаётся Милютин, — что бар. Николаи уже уволен от должности министра и что на место его назначен — Делянов!!! Это почти то же, что если б назначен был Катков; это восстановление ненавистного для всей России министерства гр. Толстого. Между прежним режимом и будущим будет различие только в подкладке: у Толстого подкладка была желчь; у Делянова будет идиотизм. Бедная Россия!» (187, т. 4, с. 130). Даже Толстой, по словам Феоктистова, говоря о своём бывшем помощнике, выражался порой «далеко не цензурными словами». Феоктистов писал, что «Делянов представлял собой пример того, как можно у нас достигнуть очень высокого положения без сколько-нибудь выдающихся заслуг; никогда не был он не только тружеником — смешно и говорить об этом, — но даже дельцом в самом ординарном значении этого слова; никому не случалось, конечно, слышать, чтобы он высказал какую-либо мысль, которая была бы плодом зрелого и самостоятельного размышления; глупым человеком назвать его было нельзя, но не был он, конечно, и человеком умным; подобно всем своим соотечественникам-армянам, обладал он в значительной степени хитростью, знал Петербург как свои пять пальцев, со всеми находился в хороших отношениях, не имел врагов, потому что и враждовать с ним было как-то странно: он способен был всякого обезоружить своим невозмутимым добродушием. В обществе любили Ивана Давыдовича за его доброту, хотя и самая доброта эта была какая-то дряблая, пассивная; он готов был хлопотать без разбора за кого угодно: и за порядочных людей, и за людей вовсе не порядочных, так что на его рекомендации привыкли не обращать внимания, и он нисколько этим не обижался. Человек несомненно честный, отличавшийся чрезвычайной простотою своего образа жизни, никогда не кичившийся своим положением, всегда доступный всякому, кто хотел его видеть, так что двери его кабинета были постоянно открыты для просителей…» (327, с. 171-172). В то же время Феоктистов называл его «шутом гороховым».

Б. Н. Чичерин именовал Делянова «раболепным и ничтожным», «отребьем человеческого рода» (344, с. 106, 261). А. Ф. Кони считал позором иметь такого министра (см. 161, т. 8, с. 100), писал о нём без малейшего уважения, как о человеке с «певучим бабьим голосом». Познакомимся коротко с биографией нового министра. Родился Иван Давыдович Делянов в Москве 30 ноября 1818 г. Был он сыном генерал-майора армянского происхождения Давыда Артемьевича Делянова от брака с Марией Екимовной Лазаревой. Православный. Окончил Московскую гимназию и юридический факультет (1838) со степенью кандидата права.