Александр III: Забытый император
Шрифт:
– Во-первых, – назидательным тоном учителя начал Кропоткин, – русские рабочие не менее развиты, чем европейские. А во-вторых, необходима железная дисциплина и деспотическая организация кружков. Нужна принудительная деятельность и кружковая строжайшая субординация!
Клеменц засмеялся:
– Петр Алексеевич! Вот тебе раз. Вы – анархист, а мы – постепеновцы. Но не желаем железной дисциплины. Выходит, мы более анархисты, чем вы.
– Зато я более революционер, нежели вы, – почти сердито откликнулся Кропоткин.
– Нет, дисциплина, пусть и не железная, все-таки нужна, – вставила слово единственная женщина.
Это была хозяйка конспиративной квартиры девятнадцатилетняя Софья Перовская.
Правнучка Кирилла Григорьевича Разумовского, последнего гетмана Малороссии, дочь члена Совета при Министерстве внутренних дел, бывшего петербургского генерал-губернатора,
63
Чайковский Николай Васильевич (1850/51–1926) – политический деятель, участник народнического движения. В 1874–1906 в эмиграции; в 1906–1910 эсер, с февр. 1917 трудовик. После Октябрьской революции – противник советской власти, глава и член ряда контрреволюционных правительств во время Гражданской войны.
В ситцевом платье и в мужских сапогах, в повязанной платком мещанке, таскавшей воду из Невы, никто бы не узнал сейчас барышни, которая еще недавно блистала в петербургских аристократических салонах. Со всеми женщинами в кружке «чайковцев» [64] были прекрасные товарищеские отношения, но Соню Перовскую все просто обожали. При виде ее у каждого расцветала широкая улыбка, хотя сама она только суживала и без того небольшие синевато-серые глаза и обрывала излияния:
64
Кружок «чайковцев» – революционная народническая организация в Петербурге в 1869–1874, первоначально кружок М. А. Натансона, В. М. Александрова, Н. В. Чайковского; в 1871 объединился с кружком С. Л. Перовской (ок. 100 человек). Участники организации готовили пропагандистов из интеллигенции и рабочих для работы «в народе», издавали и распространяли революционную литературу, «ходили в народ». Филиалы в Москве, Киеве, Одессе и других городах. Члены организации осуждены на «процессе 193-х», участники всех последующих образований революционного народничества.
– А вы ноги лучше вытрите. Не натаскивайте грязи.
Коротко стриженная, с мелкими чертами огрубевшего лица, Перовская снимала конспиративную квартиру по паспорту жены мастерового. Говорила она мало. Но если высказывала свое мнение, то была готова отстаивать его до конца, пока не убеждалась, что спорящего невозможно обратить в свою веру.
Теперь Перовская тихо, но твердо сказала:
– Мы затеяли большое дело. Быть может, двум поколениям придется лечь, но сделать его надо…
У нее еще не было мысли о революции, о насильственном переустройстве общества по определенному плану. Она, как и большинство «чайковцев», просто желала обучить народ грамоте, просветить его, помочь ему выбраться из тьмы и в то же время узнать у самого народа, каков его идеал лучшей жизни. Конечно, для дочери генерала и аристократки народ представлялся чем-то весьма далеким от реальности, но в этом она разделяла оптический обман едва ли не всех «чайковцев», да и не только их. Верилось, что достаточно распространить в народе знания, как он осознает гибельность самодержавия и тотчас примется строить Россию – новую и прекрасную – по чужим книжным рецептам.
«Чайковцы» покупали целыми тиражами сочинения Лассаля, Маркса, критические труды по русской истории и распространяли их среди студентов и в провинциальных городах. Через несколько лет в тридцати восьми губерниях Российской империи не было сколько-нибудь значительного города, где организация не имела бы агентов, занимавшихся распространением нелегальщины. Дальше этого «чайковцы» не шли. Когда Кропоткину поручили составить программу действий и он поставил целью крестьянские восстания, захват земли и помещичьей собственности, на его стороне оказались только Перовская, Степняк-Кравчинский, [65] Чарушин [66] и Тихомиров. Приходилось подчиняться мнению большинства….
65
Степняк-Кравчинский
66
Чарушин Николай Аполлонович (1851/52–1937) – революционер-народник, член кружка «чайковцев», один из организаторов первых рабочих кружков в Петербурге. В 1878 приговорен к 9 годам каторги. Автор книги воспоминаний «О далеком прошлом» (2-е изд., 1973).
Сам Тихомиров увлеченно сочинял, в подражание любимому Щедрину, политические сказки, которые расходились не только в массе студенчества, но и среди петербургских рабочих. На этот раз он принес «Где лучше?» – сказку о четырех братьях и об их приключениях, и трудился над «Пугачевщиной».
– Давайте послушаем Льва, – предложила Перовская.
Ей нравился этот спокойный юноша с иконописным лицом, хотя по своему характеру Тихомиров вряд ли подходил для нее. Перовская могла скорее уважать и особенно жалеть его, но любить – едва ли. Ей, при ее натуре, нужен был человек, которому она могла бы подчиняться, а у Тихомирова этого никогда не было. Тем не менее между ними возникло нечто вроде платонического романа, когда взгляды говорят куда больше, нежели слова.
Несколько смущаясь, Тихомиров принялся читать. Это была притча о путешествии четырех братьев на восток, запад, север и юг в поисках правды. Но все, что встречалось им на пути, говорило о тяжелом, безысходном положении народа. Изрядно натерпевшись от капитала, государства, помещиков, братья сошлись – все четверо – на границе Сибири, куда их сослали, и горько заплакали.
Сказка всем очень понравилась.
– Может быть, это именно ваш жанр, – сказал Чарушин.
Кропоткин поправил очки.
– Только концовка никуда не годится…
– Что же вы предлагаете? – спросила Перовская.
– Да что это за слезы вместо действия! На самом деле братья расстаются на границе Сибири и идут по России на все четыре стороны. Проповедовать бунт!..
– А пожалуй, Петр Алексеевич прав, – задумчиво произнесла Перовская. – Иначе пропадет весь агитационный заряд.
– Вот и попросим Кропоткина написать новый конец. – Клеменц приобнял Тихомирова. – Надеюсь, Лев Александрович, ваше авторское самолюбие не будет уязвлено…
– Да нет, мне даже лестно, что Петр Алексеевич пройдется своим изящным пером по рукописи, – ответил Тихомиров.
– Ну уж насчет изящества я не знаю, – не без самодовольства откликнулся Кропоткин. – А вот политического перца, думаю, добавлю!
– Вот и ладно! – подытожила Перовская. – А теперь о связях и знакомствах среди рабочих… Кроме литературных дел попросим Льва Александровича заняться и этим…
– Давайте привлечем к занятиям с рабочими не только членов кружка, но и тех, кто даже не знает о его существовании, – предложил Тихомиров.
– Пожалуй, – согласился Клеменц. – Ведь многие либералы дрожат даже при одном упоминании о тайном обществе. Они тут же переводят разговор на какие-нибудь гастрономические темы. Что-де осетринка с запашком или ростбиф пережарен. А нести знания простому народу пока что еще никому не возбраняется…
– Не скажите, – криво усмехнулся Кропоткин. – После выстрела Каракозова интеллигенция живет в постоянном страхе. Третье отделение всесильно. Каждого, кто подозревается в радикализме, могут забрать посреди ночи под любым предлогом. Да хоть за знакомство с лицами, замешанными в политических делах. За безобидную записку, захваченную во время обыска. Или просто за опасные убеждения. А уж чтение рабочим книжек?! Позвольте! Это приравнивается к потрясению основ. Арест неизбежен! А что означает арест, господа, вы и сами хорошо знаете. Годы заключения в Петропавловской крепости, ссылку в Сибирь или даже пытки в казематах!..