Александр III. Истоки русскости

…С чего это я, автор, всегда сохранявший сугубо ярославскую почвенность своих повествований, вдруг обратился к всероссийской теме? К личности громадной правительной силы и мощной европейской значимости? К образу монарха великой империи и человека выдающихся личных качеств?

Причин, побудивших к такой решимости, было не мало. И самая первая – это глубокая несходственность Александра III (Третьего) со всеми иными правителями России. Вторая причина – это его неповторимая русскость. И третья причина по сравнению с двумя первыми совсем, казалось бы, невелика, но она глубоко побудительна. Это прикосновенность громозвучной жизни императора к тишайшей жизни моего

В России великое множество самых разных городов. Среди них есть славные и безвестные, громадные и крошечные, ближние и дальние… Их так много, а страна так велика, что редкий из них может иметь живую прикосновенность к дням жизни правителей России. Но моему родному городу исторически посчастливилось такие отношения иметь. И мы об этом кратко рассказывали в своей книжечке «Правители России и город Мышкин» (Мышкин, 2009).

О разных временах истории она сообщала, к разным эпизодам родного прошлого обращалась. Не обошла она своим скромным вниманием и век Александра Третьего. Но время на месте не стоит, наше краеведение не прекращает своих родиноведческих исканий и размышлений о судьбах великой страны России и нашего маленького края. А стало быть, оно как обретает новые примечательные сведения, так и приходит к новым выводам и осознаниям. И они свежей и глубже прежних.

И они оказываются способными будить увлечённые воспоминания о былых временах и гражданское стремление внимательней вглядеться в их течение и лучше его понять. Вот это и привело нас к работе над новой книгой, которая, начинаясь со страниц краеведческих, желает прийти к российским историческим оценкам.

Мы – русские, и где бы мы не жили, и какими бы делами не занимались, нам свойственно обращаться к мыслям о том, кто мы, для чего мы приходим в мир, завещанный нам предками. И, конечно, о тех, кого историческая судьба вознесла к правлению бескрайне великим и безмерно особым государством – Россией.

Уважаемый читатель! Давайте вместе обратимся к памяти одного из таких людей, к образу Александра Третьего.

…С портретным обликом императора Александра III (Третьего) я впервые познакомился в своём раннем детстве. Оно пришлось на Великую Отечественную войну (мне удалось родиться всего за день до её начала). И вся тогдашняя наша жизнь впала в великую скудность, и эта скудность властвовала над всем, а в том числе и над бытием нашего детского деревенского сообщества. И, конечно, над мирком наших игр и игрушек. Тогдашние игры были в немалой мере «военными», а тогдашние игрушки – это великая беднота и великая убогость…

Деревенские девчушки играли самодельными тряпичными куклами, а у мальчишек весь игрушечный «арсенал» из разных деревянных самоделок. Часто это были сообразительно примысленные для игрушечного пользования какие-то обрубочки или даже обломочки. А ежели кто-то имел несусветную отцом наспех сгороженную каталку на колёсах-кругляшах, то ему все искренне завидовали.

Очень у всех нас ценились осколочки старинной фарфоровой посуды, попадавшиеся при вскапывании огородов, а самым драгоценным сокровищем были либо «царские» монеты, либо «царские» же бумажные деньги. Они всегда знались как великая редкость. Некоторые взрослые люди, а чаще всего старенькие бабушки, их имели и бережно сохраняли в своих сундучках наравне с другими особо ценными для них вещами. А нам лишь иногда показывали, да в качестве великого поощрения давали поиграть.

Такой счастливец, получивший в своё недолгое владение царскую «деньгу», с гордым переживанием показывал её всем нам, и мы все с восхищённым волнением разглядывали эту роскошную диковину, явившуюся средь нас неким посланцем какого-то несравнимого с нашим, едва ли не сказочного мира. В ней всё дышало и светилось красотой и богатством, всё было лучезарно и сиятельно, и не шло ни в какое сравнение с нашим бедным, убогим бытом.

Царские деньги были для нас даже и не деньгами, а бессомненными произведениями какой-то невероятно далёкой и столь же невероятно красивой культуры. Картина – вот самое для нас подходящее определение, которое сколько-то приближалось к этим чудесным «полотнам» красоты и эффектности. Да они и были именно полотнами и по богатству изображений, и по их дивной эффектности, и даже по размеру – ведь сотенные и пятисотенные с красавцем Петром Первым и Екатериной Великой были некими громадными «простынями», заставляющими нас или восторженно загалдеть или восхищённо умолкнуть.

И мы замечали, что эти драгоценности вызывают не только наш восторг, а и молчаливое, но несомненное уважение взрослых мужиков и баб. И я полагаю, что причиной тому была, конечно, не столько их прежняя (давно утраченная!) материальная ценность, сколько вот эта сказочно чарующая парадно-торжественная краса. Ведь в нашем быту было так мало вещей, впечатляющих красотой… И такая ассигнация в простой деревенской среде, к нашим дням страсть как обедневшей, оказалась подлинным предметом высокого искусства, о котором говорила каждая её мелочь.

Там всё впечатляло, всё было красивым и торжественно убедительным: все колонны, мантии, троны, венки, гирлянды, ленты… А в первую и главную очередь – портреты царей. О-о, какие это были люди! И рыцарственно грозно красивый Пётр, и богоподобно прелестная Екатерина, и элегантно благородный Николай Первый, и богатырски могучий Александр Третий. Александр средь всех царей был для нас явлением особым, он настолько выделялся из их блистательного ряда, что сразу привлёк нас своей как бы русской деревенскостью. Широкоплечий, бородатый, прямовзглядый – это был какой-то Царь – Мужик! Это был какой-то Главный Мужик России! Явно крепко зажиточный, явно строго хозяйственный и явно очень смелый, и правильный в делах, во всём своём большом хозяйстве.

Мы вглядывались в царские лица и дивились им: о-о-о, какие! Их всех можно было зауважать с первого взгляда и почтительно впечатляться их имперским видом, осанкой, мундирами. Но Царь – Мужик оставался особым случаем. Он вглядывался в нас столь несмягчённо прямо и столь настойчиво, словно хотел спросить, а помогали ли мы сегодня родителям на сенокосе или по домашним делам, да и в целом чиста ли наша ребячья совесть перед деревенскими нескончаемыми заботами?!

Мужицкость в этом самодержце жила во всём: от прямого разворота необъятных плеч и грузновато-коренастой осанки до русско-деревенской причёски, простецки понятных усов и бороды. И взгляд! Опять же взгляд! Ведь так всегда и глядели самые укоренённые в своей жизни мужики – хозяева, самые твёрдовластные коноводы в семье и в деревне, самые несокрушимо уверенные в своей вековечной русской почвенной правоте. Да-да, вот это Царь!

Такой оказалась первая «встреча» деревенского мальчишки с «царём-батюшкой», как порой всё ещё называли его самые древневозрастные деревенские жительницы. Они ведь не отказывались от такого именования даже в безжалостно суровое время, когда любые «царские» проявления карались и изничтожались на каждой малости житейского пространства.

А у нас такие наклонности и зародиться не могли, царское время России на всяком шагу нашего обучения и воспитания клеймилось как «проклятое прошлое». Но оно как-то исподволь тихонько напоминало о себе… И старинными (красивыми!) крестьянскими домами. И старинным кроем бабушкиных сарафанов и шубеек. Тоже очень красивых… И диковинными страницами давних книжек, и ярким богатством бережно сохранённых пасхальных открыток – тоже очень красивых! Всё это таинственно проглядывало сквозь бедняцки убогую нашу жизнь и всякий раз заманчиво напоминало о неких неведомых нам (уж не сказочных ли?) временах. И эти осколочки давно рухнувшего мира как-то могли уживаться с указанным определением «проклятого прошлого». Одно другому, вроде бы, и не мешало… Словно речь шла о разных явлениях…