Александр III
Шрифт:
– Товарищи! – обратилась к заговорщикам Перовская. – Вчера в меблированных комнатах на Невском арестован член Исполнительного комитета Тригони. И у него взят Желябов… – Голос её дрогнул. – Желябов, которому назначена самая ответственная роль в покушении на самодержца! Вы помните, Исполнительный комитет постановил, что взрыв заложенной на Садовой мины будет главным ударом…
Перовская овладела собой, хотя Желябов был не только вожаком террористической организации, но и её любимым, которому она отдалась всей душой. Лишь на хорошеньком и детски простом и в двадцать семь лет
– Взрыв произведут не хозяева магазина – Богданович и Якимова [117] , – продолжала она. – Другой, особо назначенный член комитета явится туда, чтобы сомкнуть провода электрической батареи. Как вы знаете, на случай, если взрыв мины опередит карету или пропустит её и опоздает, должен был кончить дело вооружённый кинжалом Желябов. Все четыре бомбометальщика, которые будут расставлены на некотором расстоянии от магазина, не посвящены, для конспирации, в эту тайну…
117
Якимова – Якимова-Диковская Анна Васильевна (1856 – 1942) – член Исполкома «Народной воли», участница покушений на Александра II. В 1882 приговорена к вечной каторге, отбывала наказание на Карийской каторге. В 1904 бежала, с 1905 эсерка.
– Магазин в опасности! – вмешался Суханов, высокий стройный моряк, белокурый и сероглазый красавец.
– Я знаю, – отвечала Перовская. – Сама приезжала туда, под видом покупательницы рокфора. Предупредить, что за магазином следят.
– Но полиция уже побывала на Садовой под предлогом санитарного осмотра, – напомнила Геся Гельфман, крошечного роста, с миниатюрными ручками и огромными горящими глазами на одутловатом лице.
– Я знаю, что ничего не нашли. И тем не менее всё висит на волоске, – заключила Перовская.
Сам фиктивный магазин сыров в полуподвале на Садовой, откуда вёлся подкоп, выглядел вроде бы безупречно.
Богданович производил впечатление типичного мелкого торговца: рыжая борода лопатой, широкое, как ведёрный самовар (так, смеясь, говорил он сам), простонародное лицо, крестьянская речь, перемежаемая шутками и меткими находчивыми характеристиками окружающих. В общем, бойкий парень, который за словом в карман не полезет. Под стать ему была и Якимова, с её подстриженной чёлкой и волжским оканьем. Короче говоря, пара что надо.
Зато по части коммерции оба были слабы, и соседи-торговцы сразу раскусили, что новички им не конкуренты. К тому же денег в январе и феврале в кассе народовольцев было мало, и закупка сыров поневоле оказалась скудной. Однако скудость эта не бросалась в глаза.
Бочки, предназначенные под товары, стояли пустые: они постепенно наполнялись землёй из подкопа, проводившегося под улицей, по которой воскресными днями император ездил в Михайловский манеж. Когда нагрянула полиция, Богданович с Якимовой оставались внешне совершенно спокойными.
– Это что же – сырость? – строго спросил пристав, указывая на влажные следы возле одной из бочек.
– Масленица, ваше благородие… Сметану пролили… – нашёлся Богданович.
Загляни пристав в кадку, он увидел бы, что за сметана там была – мокрая земля. Другая куча земли, вынесенной из подкопа, лежала в углу под рогожей, поверх которой был брошен половик. Достаточно приподнять их, чтобы обнаружить следы тайных земляных работ…
– И тем не менее всё висит на волоске, – повторила собравшимся Софья Перовская. – Наутро самодержец поедет в манеж. Подкоп готов, но магазин в опасности. Да и мина в подкоп не заложена, и бомбы не снаряжены. Если не начать завтра, магазин каждую минуту может быть накрыт полицией и всё рухнет!
– Надо действовать! Завтра, во что бы то ни стало! – возбуждённо заговорили все разом. Все, кроме Тихомирова.
– Господа! Господа! – пытался он вставить слово. – Следует отложить приведение приговора в исполнение. Во имя Желябова! Во имя Александра Михайлова!..
– Как? Что ты говоришь, Лёва! – вспыхнула румянцем Перовская. – Именно потому, что и Михайлов, и Андрей схвачены охранкой, следует ускорить казнь царя!
Она отчуждённо, нет, с откровенным гневом глядела на своего бывшего жениха.
Впрочем, Тихомиров очень скоро понял, что вовсе не подходит ей. Она могла уважать его и – особенно – жалеть. Но любить – едва ли. Так или иначе, но когда он вышел из тюрьмы, она встретила его и сконфуженно, и холодно и сразу отодвинула на благородную дистанцию. От этого он некоторое время очень страдал и даже воображал себя несчастным. Но, в конце концов, у Тихомирова был не такой характер, чтобы гибнуть «из-за бабы». Ведь он уже влюблялся множество раз и столь же легко утешался и расставался с любимыми. Впрочем, скоро они с Соней снова сделались большими друзьями, хотя их разделяло принципиальное отношение к революции.
Перовская сделалась явной террористкой, а Тихомиров только и думал о заговоре и государственном перевороте.
Он видел, что Соня была очень сильной женской натурой, со всеми её недостатками – самолюбием и деспотичностью. Она обожала властвовать и окружала себя ничтожествами и бездарностями. Недаром Перовская наделала так много вреда в Исполнительном комитете своим бунтарством против Александра Михайлова. Сам же Тихомиров умел с ней ладить, и она его уважала. А в последние месяцы Соня даже оказалась в полном порабощении у Желябова. Что скажешь! Женщина есть женщина: полюбила Желябова всем своим естеством и сделалась его рабыней…
Тем не менее, когда Перовская узнала, что Тихомиров женился на Кате Сергеевой, то была крайне обижена и раздосадована. Однако именно с той поры она впервые начала смотреть на Льва как-то снизу вверх. Вероятно, в глубине души почувствовала к нему уважение, осознав, что он не даёт «бабе» крутить собой.
Всё это пронеслось в сознании Тихомирова, оставшегося при своём мнении в одиночестве. Общее настроение передал моряк Суханов, повторявший резким тенором:
– Бомба! Вот наше право! Бомба! Вот наша обязанность!..