Александр III
Шрифт:
Были восстановлены защитные сооружения, построенные при Павле I, и созданы новые, современные. Александр III приказал установить в подземельях автоматические электрические приборы, чтобы революционеры не могли произвести подкопы. Такими же приборами были снабжены подземные галереи, которые были вырыты вокруг Аничкова дворца. Все лица, появлявшиеся в Большом Гатчинском дворце, не исключая гофмаршала Грота, должны были иметь при себе удостоверение с фотографической карточкой.
Старый учитель императора Победоносцев письменно назидал:
«Ради Бога, примите во внимание нижеследующее: 1) Когда собираетесь ко сну, извольте запирать за собою дверь – не только в спальне, но и во всех следующих комнатах, вплоть до входной. Доверенный
– Я не боялся турецких пуль и вот должен прятаться от революционного подполья в своей стране, – сердился Александр Александрович.
– Ваше величество! – отвечал Воронцов-Дашков. – Россия не должна подвергаться опасности потерять двух государей в течение одного года…
Впрочем, не обошлось и без переборов. Помощник гофмаршала генерал Аничков обошёл владельцев дач и объявил о высочайшем повелении заколотить все калитки, отделявшие дачи от Приоратского парка. Однако когда Воронцов-Дашков докладывал государю о принятых мерах и речь зашла о калитках, тот возразил, что не желает стеснять жителей и дачников, добавив с улыбкой:
– Неужели же им удобнее будет лазить через забор!..
И всё же меры принимались небезосновательно. Когда государю в Гатчинском дворце приготовили ванну и он ещё не успел в неё сесть, камердинер, мерявший температуру воды, обнаружил в ванне яд. Крамола лезла во все щели. Пришлось выслать француженку-модистку мадемуазель Теодор, которая шила бельё наследнику. В карман рубашки она подсунула письмо с угрозами в адрес государя. Снова появились прокламации, сапёры у Каменного моста нашли мину, которую революционеры готовились взорвать, когда император должен был ехать из Петербурга в Царское Село. Пожар террора погас, но угли его ещё тлели…
Поселившись в Гатчинском дворце, Александр III отказался занимать роскошные покои бельэтажа, украшенные золочёной мебелью, с превосходной резьбой в стиле Людовика XVI, с яркими штофными малиновыми и голубыми обивками, великолепными люстрами с рубиновыми и бирюзовыми вазами на стержнях, отражавшимися в узких, обведённых золочёным резным багетом зеркалах. Государь поселился в антресолях дворца, в тесных и мрачных комнатах, где всюду почти касался головой потолка. Очевидно, Александр Александрович, как истинно русский человек, на манер православного купечества любил жару, духоту и тесноту. Комнаты были обращены окнами частью в Собственный сад, частью – в Голландский. В них можно было пройти либо по двум винтовым лестницам, либо по коридору, ведущему от великолепной Мраморной лестницы, открывающей парадные покои. Он приказал украсить комнаты картинами любимых художников – Поленова, Боголюбова, Зичи [141] , которым оказывал особое покровительство. Александр III вообще предпочитал русских живописцев западным и принимал лишь искусство здоровое и понятное. [142] Когда государь оказался в художественном отделе французской выставки, то, едва окинув взглядом декадентские полотна, где не было ни природы, ни моря, ни гор, ни солнца, ни цветов, ни уличных видов, ни батальных сцен, а только вытянутые почти на один манер женские фигуры, совершенно нагие, с вывернутыми лядвиями и истощёнными лицами, – он отвернулся от них со словами:
141
Зичи
142
По воспоминаниям современников, Александр III боготворил иконопись, батальную живопись, любил портретную и пейзажную и был равнодушен к жанровой. Последнее, в частности, выразилось в его неприятии передвижников и третировании И. Е. Репина за антихудожественность. В дворцовом собрании Александра III представлены работы всех выдающихся русских художников – И. Айвазовского, В. Боровиковского, Ф. Бруни, К. Брюллова, А. Васнецова, А. Венецианова, К. Верещагина, Н. Крамского, К. Маковского, К. Савицкого, С. Щедрина и др.
– Смотреть невозможно! Даже изжога берёт…
В отличие от скромных помещений дворца, где разместился император с семьёй, несколько по-другому выглядели комнаты для приёмов, располагавшиеся вдоль Китайской галереи с окнами на Голландский сад. Здесь государь повелел поставить из Таврического дворца и дворцовых складов мебель XVIII века, в том числе и вышедшую из мастерской Давида Рентгена, бронзу лучших французских мастеров – часы, канделябры, вазы. Однако всё это было рассчитано на гостей. Дворцовую роскошь Александр III терпел лишь по необходимости, как показную, искал же всегда совсем иной обстановки – скромной, покойной, уютной.
Государь ценил каждую копейку и был бережлив до скупости, порою отказывая самому себе в необходимом. Его переезд в Гатчину сэкономил министру двора немало денег, которые ранее широко тратились на пышные приёмы, балы и прочие увеселения в Зимнем дворце. Но кроме бессмысленно выбрасываемых на ветер, по его мнению, огромных сумм при дворе от века процветало самое окаянное воровство. И бороться с ним было не под силу даже наделённому неограниченной властью монарху.
Известно, однажды император Николай I потребовал сальную свечу по причине насморка, с той поры в ежедневных отчётах упоминалась одна сальная свеча, приобретённая якобы по требованию государя. Подобные злоупотребления в большом и малом продолжались и при его внуке.
Как-то, гуляя в окрестностях Гатчины, Александр III встретил крестьянина-чухонца, который вёз мётлы.
– Куда, братец, путь держишь? – спросил он.
Чухонец, никогда не видевший царя, охотно отвечал:
– На базар, барин.
– Отчего же на базар, а не во дворец? – поинтересовался император.
– Во дворце платят меньше, – объяснил мужик. – Да и расчёта там надо ждать шибко долго. А это мне невыгодно.
– А сколько ты желаешь получить за воз мётел?
– Десять целковых, барин.
– Знаешь что, – предложил Александр Александрович. – Я служу во дворце. Поезжай за мной. Мётлы у тебя купят и рассчитаются с тобой тотчас же.
Он предложил чухонцу въехать во двор арсенального каре и велел дворцовой прислуге ничего тому не говорить, а сам вызвал гофмаршала Грота.
– Вы можете, Карл Иванович, дать мне справку, сколько дворец платит за воз мётел? – осведомился царь.
Немедленно принесли расчётные книги, из которых выяснилось, что воз мётел обходится дворцу в тридцать рублей.
– Я купил гораздо дешевле! – рассмеялся государь и приказал уплатить крестьянину сто рублей…
Александр III был очень добрый человек и был особенно ласков к простым людям. Не видя в них хитрости и расчёта, государь относился к ним с простотой и сердечностью. Однажды он выехал из дворца со своим любимым сыном – маленьким Михаилом, и направился по аллее Приоратского парка в город. Мальчик радовался звону бубенчиков и лепетал что-то своё, детское; император приветливо раскланивался с гуляющими, каждого из которых хорошо знал.