Александр Иванов
Шрифт:
— Итак, батюшка, Франция — очаг, подставленный под Европу, чтобы она не застывала и не плесневела.
Мысль, очевидно, была близка ему, и он все еще продолжал размышлять о недавнем разговоре.
Во Фраскати однажды разговорились до глубокой ночи о родном отечестве. Гоголь, при воспоминании о некоторых явлениях русского быта проговорил задумчиво:
— А может быть, все так и нужно покамест.
Мысль о России была явно живейшей частью существования обоих художников.
Да и как было не думать о России, когда не один П. В. Анненков
Было о чем подумать умеющему рассуждать человеку, видящему в Риме своих соотечественников, разгуливающих по древним улицам, площадям, с любопытством заглядывающих в католические соборы и церкви.
А ведь именно им, русским, надобно было, как никогда острей, осознавать происходящее в Европе. Понять как можно скорее, в чем сила революции в Европе? Какова идея этой революции, каков ее принцип? В чем состоит этот принцип, перевернувший Францию, волнующий Англию, Испанию, Германию и все области Европы и Нового Света?
Глава четырнадцатая
В последних числах сентября 1841 года Иванов привез из Арричи десять этюдов, которые тут же принялся «приспособлять» к картине.
Гоголя в Риме не было. Он отправился в Россию, думая издать первый том «Мертвых душ».
В последнее время было заметно, что Николай Васильевич сильно переменился. Иногда в целый вечер слова единого не слышали от него художники. Сидит себе, опустив голову на грудь и запустив руки в карманы шаровар, — и молчит.
Не раз простодушный Федор Иванович Иордан говорил ему:
— Николай Васильевич, мы вот все труженики, работаем целый день; идем к вам вечером, надеемся отдохнуть, рассеяться, — а вот вы ни слова не хотите промолвить. Неужели мы все должны только покупать вас в печати?
Гоголь в ответ молчит или ухмыльнется. Изредка оживится и расскажет что-нибудь.
Тем неожиданнее оказалось последнее письмо от него.
Николай Васильевич прислал составленное им прошение в адрес государя наследника от имени Иванова.
Писатель просил художника переписать прошение своей рукой и отправить В. А. Жуковскому для передачи великому князю.
Конечно же не мог знать Иванов слов, сказанных Гоголем о нем старейшине российских литераторов:
«Ему нужно помочь, иначе грех будет на душе: помочь таланту значит помочь не одному ближнему, а двадцати ближним вдруг».
Прошение было переписано и отправлено Жуковскому.
Теперь оставалось ждать ответа.
Ах, Николай Васильевич, Николай Васильевич, добрая душа. В беде не оставит.
«Грусть и скука нам без вас в Риме, — напишет в декабре 1841 года А. Иванов Гоголю. — Мы привыкли в часы досуга или слышать подкрепительные для духа ваши суждения, или просто забавляться вашим остроумием и весельем. Теперь ничего этого нет: вечерние сходки в натурном классе, состоящем из Моллера, Иордана, Шаповалова и меня, не стоят и десятой
Именно сейчас мудрого Н. В. Гоголя особо недоставало, когда надобно было выручать из нечаянной беды их общего друга Ф. А. Моллера.
Добрый и впечатлительный Федор Антонович переживал настоящую драму, влюбившись в красавицу Амалию Лаваньини — дочь расчетливой горбуньи. Амалия позировала Ф. А. Моллеру для знаменитой «Русалки». Она же вдохновила его на написание «Обручального кольца». Критика отметила мастерское исполнение картины, на которой изображена девушка-невеста, задумчиво и грустно глядящая на свое обручальное кольцо.
Неожиданно для всех Моллер и Амалия бежали из Рима, а когда возвратились, горбунья принялась настаивать на их браке. Моллер был богат, и она знала об этом.
Друзья кинулись выручать Ф. А. Моллера из беды.
Шаповаленко, будучи «вне подозрений», контактировал с семейством Лаваньини. Василий Серебряков [63] гостеприимно принял Моллера и взялся хлопотать за него у Кривцова [64] . Но более всех принимал участие в интриге А. Иванов.
63
В. А. Серебряков— исторический живописец и портретист, был близко знаком с А. А. Ивановым, Н. В. Гоголем. Сын вольноотпущенного дворового человека. В 1848 году был удостоен звания академика.
64
П. И. Кривцов— дипломат, с 1826 года служил в Риме старшим секретарем при русском посольстве. С учреждением правительством России в Риме должности «начальника над русскими художниками, посылаемыми для усовершенствования» был утвержден в этой должности. Осенью 1841 года состоялось его официальное представление.
Ф. А. Моллер, казалось, вконец, потерял голову. В январе 1842 года он чуть было не уехал курьером в Россию, но слезы любовницы отложили его отъезд до апреля.
«Как бы я желал взять и разорвать эту позорную связь, но это очень трудно, — сообщал Иванов Н. В. Гоголю. — Как бы желал я их развести для пользы искусства, для его здоровья, для целости денег и чтоб очистить от позорного дому…»
Он перебрался жить к Моллеру, тем более, что врачи посоветовали ему не жить в студии, а поискать солнечную комнату.
К тому времени от напряженной работы над «Явлением Мессии…» у него разболелись и стали гноиться глаза (сказалось и то, что для натурщиков он сильно натапливал в мастерской), и ему запрещено было не только заниматься картиной, но и писать письма.
Настояниями Иванова Ф. А. Моллер решился покинуть Рим и вернуться в Россию.
Наняв веттурино, оба уехали во Флоренцию. Это было настоящее бегство. Ф. А. Моллер даже не захватил с собой необходимых вещей. «Я уехал с вашими чулками на ногах», — писал он позже А. Иванову. Все расходы на поездку взял на себя А. Иванов. Во Флоренции он снабдил Ф. А. Моллера 150 скудо.