Александр Македонский. Пределы мира
Шрифт:
ГЛАВА 64
Об этом немедленно доложили Александру, и царь поспешил в дом друга в слабой надежде, что это какое-то недоразумение. Когда он вошел, там уже находились Евмен, Птолемей, Селевк и Пердикка, и по их лицам и взглядам стало ясно, что никакой надежды нет.
Его друг лежал на постели, причесанный, побритый и переодетый в чистые одежды. Александр бросился на его тело и громко, безутешно зарыдал. А потом сел в угол, обхватив голову руками и молча проливая слезы. Так он сидел всю ночь и весь следующий день. До дежуривших у двери друзей то и дело доносились его стенания и всхлипывания.
На закате следующего дня они решили войти.
— Выйди, — сказал Александру Птолемей. — Выйди отсюда. Мы уже ничем не можем
— Нет, оставьте меня, я не могу покинуть его. Мой бедный друг! — зарыдал Александр, охваченный отчаянием.
Но товарищи вывели его силой, подняли, как груз, и вынесли прочь, чтобы дать египетским бальзамировщикам подготовить тело должным образом.
— Это моя, моя вина, — стонал Александр. — Если бы я не оставил Филиппа в Сузах, он бы его спас и Гефестион был бы сейчас жив.
— К сожалению, все дело в простой небрежности, — сказал Селевк. — Врач оставил его одного, чтобы пойти на бега, и…
— Что ты говоришь? — вскричал Александр с исказившимся лицом.
— К сожалению, это так. Может быть, он думал, что нет никакой опасности, но… Оставшись один, Гефестион стал есть и пить без меры: объелся мясом, напился ледяного вина, и вот…
— Разыщите его! — закричал Александр. — Разыщите этого червя и немедленно доставьте ко мне!
Стражники разыскали несчастного врача, который укрылся в погребе, и привели к царю, трясущегося и бледного, как полотно. Главк пытался что-то лепетать в свое оправдание, но Александр заорал:
— Молчи, несчастный!
Он со всей силы ударил врача кулаком в лицо, так что тот покатился по земле с расквашенными губами.
— Казнить немедленно, — велел царь, и бедняга повис на руках стражников, плача и умоляя о милосердии.
Казнь состоялась в глубине двора. Главка поставили к стене, а он все плакал и умолял. Командир крикнул:
— Стреляйте! — и лучники одновременно отпустили тетивы.
Врач без единого стона осел в лужу крови и мочи.
Несколько дней Александра одолевала черная меланхолия. Потом, почти в одночасье, на него напало странное безумие — страстное желание воздать честь своему самому любимому другу такими пышными похоронами, каких еще не бывало в мире. Он отправил посольство к оракулу Амона в Сиве, чтобы спросить бога, дозволяется ли устраивать жертвоприношения Гефестиону, как герою, а потом отдал войску приказ отправиться в Вавилон и перенести туда забальзамированное тело, чтобы справить похороны там. Но его товарищи сочли это проявление горя несоразмерным, хотя все они тоже любили Гефестиона. Леоннат никак не мог понять, зачем Александру понадобилось задавать оракулу в Сиве подобный вопрос.
— Александр создает религию для своего нового мира, — объяснил ему Птолемей, — со своими богами и своими героями. Гефестион умер, и Александр хочет, чтобы он стал первым из этих мифических героев. Он уже начал превращать нас в легенду, понимаешь?
Леоннат покачал головой.
— Гефестион умер от несварения желудка. Не вижу в этом ничего героического.
— Потому-то Александр и готовит столь пышное погребение. В конце концов, церемония-то и останется в памяти людей: скорбь Александра по умершему Гефестиону — это скорбь Ахилла над мертвым Патроклом. Не так уж важно, отчего умер Гефестион; важно, кем он был при жизни: великий воин, великий друг, юноша, безвременно сраженный судьбой.
Леоннат кивнул, хотя не был уверен, правильно ли понял мудреные рассуждения Птолемея. Ему подумалось, что Танат пробил брешь в турме Александра, выведя из строя первого из семерки, и он поневоле задумался над тем, кто же станет следующим.
Во время переноса тела в Вавилон царь встретил гадальщиков-халдеев, которые предостерегли его, посоветовав быть начеку и не входить в этот город; если же войдет, то ему уже оттуда не выйти. Александр обратился к Аристандру:
— Что ты об этом думаешь?
— Может ли что-либо помешать тебе сделать то, что ты уже решил?
— Нет, — ответил царь.
— Тогда иди. В любом случае наша судьба в руках богов.
Они въехали в город в начале весны. Александр поселился в царском дворце и сразу стал отдавать приказы по подготовке погребального костра — башни высотой в сто сорок локтей, установленной на искусственной платформе в полстадия шириной.
Проект осуществлял главный инженер Диад из Ларисы, возглавлявший целую армию плотников, декораторов и скульпторов. Чудесное сооружение возвышалось пятью этажами, его украшали статуи слонов, львов и всевозможных мифологических зверей, а также огромные панно со сценами гигантомахии и кентавромахии. По углам установили колоссальные, покрытые чистым золотом факелы, а на верху катафалка водрузили статую сирены в человеческий рост.
Когда огромный погребальный костер был готов, гетайры из отряда Гефестиона перенесли на плечах забальзамированное тело своего командира к основанию башни. Александр и товарищи следовали сзади. Оттуда тело подняли наверх специально построенной машиной и положили на катафалк. Как только солнце скрылось за горизонтом, жрецы разожгли огонь. Сооружение тут же охватило пламенем, которое с ревом поднялось, пожирая статуи, панно, украшения и принесенные в жертву богатства.
Александр без слез созерцал это потрясающее варварское зрелище, сознавая изумление присутствующих, потрясенно взирающих на столь нелепое проявление мощи. Но вдруг, подняв глаза к вершине охваченной огнем башни, начавшей рушиться со зловещим треском, Александр снова увидел двух мальчиков во дворе царского дворца в Пелле. «До смерти?» — спросил тогда Гефестион. «До смерти», — ответил Александр.
Рука инстинктивно потянулась к шее, к оправленному в золото залогу вечной дружбы. Александр разорвал цепочку и бросил медальон в огонь, чтобы растворить его в урагане пламени. И царя охватила бесконечная печаль, глубочайшее страдание. Первый из них, первый и самый любимый из семи друзей, связанных единой клятвой и объединенных мечтой, уходил навсегда. Смерть унесла его, и прах его развеяло ветром.
Весна закончилась, и Александр принялся осуществлять планы мирового господства, а тем временем живот Роксаны рос в ожидании сына. На берегах Евфрата вырыли огромный док, способный принять более пятисот судов, и Неарх собирался начать строительство нового грандиозного флота для исследования Аравии и берегов Персидского залива. Финикийцы перевезли сорок разобранных кораблей к Тапсакскому броду в Верхней Сирии, а потом собрали их и спустили на реку. Они добрались вниз по течению до столицы; в Сидоне, Араде и Библе укомплектовали команды и были готовы пуститься в плавание к самым отдаленным местам таинственной Аравии. Флот состоял из двух пентиер, двух тетриер, двадцати триер и тридцати пентеконтер [28] . За два месяца его переправили из Средиземного моря в южный Океан; ничто не казалось невозможным молодому монарху, не знающему поражений.
28
пентеконтера (греч.) — «пятидесятивесельник»; одноярусная галера, рассчитанная на пятьдесят гребцов.
Со всего мира — из Ливии и Италии, из Иберии и с Понта, из Армении и Индии — прибывали посольства, чтобы выказать почтение, принести дары и попросить союза, и он принимал всех в своем грандиозном дворце, среди чудес Вавилона, из которого готовился сделать столицу Ойкумены.
Однажды, ближе к началу лета, во время разлива Евфрата, Александр решил спуститься по реке и войти в Паллакоп — канал, служивший для отвода воды, чтобы она не заливала поля.
Он сам встал к кормилу рядом с Неархом и дивился на широкие лагуны, открывавшиеся вдоль канала, из которого высовывались полузатопленные гробницы древних халдейских царей. И вдруг порыв ветра сорвал с его головы широкополую шляпу, защищавшую от солнца, вокруг которой была повязана золотистая лента — символ царского достоинства.