Александр Маккуин. Кровь под кожей

Уилсон Эндрю

После речи Лина начался сбор средств в пользу Фонда Терренса Хиггинса, Баттерсийского приюта для собак и кошек и фонда «Голубой крест». Все эти благотворительные учреждения были хорошо знакомы Маккуину. Зазвучали берущие за душу голоса участников Лондонского евангельского хора: «О, благодать, спасен тобой / Я из пучины бед; / Был мертв и чудом стал живой, / Был слеп и вижу свет». Благодатью Маккуина, тем, что дарило ему надежду – по крайней мере, в ранние годы, – стала мода.

Элис Смит вспоминает Ли молодым выпускником, у которого было много свободного времени, когда он осаждал ее контору на Сент-Мартинс-Лейн и «брал довольно серьезный [специализированный. – Э. У.] журнал «Дрейперз рекорд»… листал страницы, пока не доходил до раздела «Мода! Мода! Мода!». Мы тогда говорили, что это «не итальянский Vogue». [24]

24

Alice Smith, в беседе с автором, 7 мая 2013.

После того как хор допел «О, благодать», слово взяла Сьюзи Менкес, тогдашний фешен-редактор International Gerald Tribune. Она говорила о даре предвидения Маккуина. «Вспоминая Маккуина, я думаю о его храбрости, безрассудстве и полете фантазии, – сказала она. –

Но все время возвращаюсь к красоте, обтекаемому изяществу его вещей, к невесомости набивного шифона, причудливым животным и растительным орнаментам, доказывавшим, что дизайнеру небезразлична судьба всей планеты, а не только планеты моды». Она вспоминала первую встречу с Ли, тогда сердитым и довольно полным молодым человеком. Он стоял в своей ист-эндской студии «по колено в лоскутах материи и дико кромсал ткань». Позже Маккуин похудел и «обтесался». Сьюзи вспоминала, как он «радостно кудахтал», когда редакторы модных журналов ринулись за кулисы, чтобы поздравить его после поистине исключительного показа. «Воображение и талант организатора шоу никогда не заглушали ни его безупречного кроя, ни тонкой грации, которой он научился во время парижского периода, – сказала она. – Я, как и он сам, не сомневалась в том, что он художник, который лишь волей случая работает с одеждой. Его коллекции были ярчайшими явлениями… И тем не менее его творчество было глубоко личным».

Менкес, побывавшая на показах всех коллекций Маккуина, вспомнила свой последний разговор с дизайнером, который состоялся в Милане в январе 2010 года. «Но ведь кости прекрасны, если их художественно расположить!» – воскликнул он, стараясь объяснить, почему «сшитые на заказ костюмы… сделанные на заказ обои и полы как будто взяты из склепа». По словам Менкес, не следовало и удивляться его позднейшим увлечениям смертью, так как «предвестники смерти и разрушения появляются во всех его выдающихся коллекциях». Перед тем как уйти, Менкес процитировала слова Маккуина, которые он когда-то сказал ей о себе; как ни странно, дизайнер говорил о себе в прошедшем времени, как будто уже умер: «Гнев в моем творчестве отражал страх, беспокойство и тревогу в личной жизни. Со стороны кажется, будто я стараюсь примириться с тем, кем я был в жизни. Речь всегда шла о душе… Мое творчество отражает мою биографию как человека». Хотя Менкес призвала собравшихся поминать Маккуина словами из стихотворения Китса «Ода к греческой вазе»: «Красота есть правда, правда – красота – смертным одно лишь это надо знать», – друзьям и родственникам трудно было забыть, как умер сорокалетний дизайнер. [25] 11 февраля 2010 года, накануне похорон матери, он покончил с собой в своей квартире в лондонском квартале Мейфэр.

25

«The Savage and the Romantic», Suzy Menkes, New York Times, 20 сентября 2010.

Меррей Артур, бойфренд Ли в 1996–1998 годах, был подавлен горем и когда узнал о смерти Маккуина, и во время заупокойной службы. «Помню, я не мог опустить голову… Я должен был все время смотреть перед собой, потому что знал: если я опущу голову, хлынут слезы, и я задохнусь». [26] Как и многие присутствующие, он признался, что особенно тяжело ему было слушать Бьорк, которая вживую исполнила Gloomy Sunday: «Мрачное воскресенье я провожу с тенями. / Мое сердце и я решили со всем этим покончить».

26

Murray Arthur, в беседе с автором, 21 ноября 2013.

Бьорк, в «легкой серо-коричневой юбке, с парчовыми крыльями», [27] напоминала одно из тех гибридных созданий, которых так любил Маккуин: полуженщина-полуптица, раненый Ариэль, который поет где-то в темных глубинах фантазии.

Стихи к песне написал венгр Ласло Явор; одно время Gloomy Sunday (Szomor'u vas'arnap) называли «Венгерской песней самоубийц». Стихи, видимо, отражали и ту внутреннюю пытку, которая мучила Маккуина, и отчаяние, которое испытывают «те, кого он оставил»; многие близкие друзья и родственники Маккуина признавались, что после его смерти также испытывали склонность свести счеты с жизнью. «Мрачное воскресенье» можно считать посмертной данью дизайнера его подруге и наставнице Изабелле Блоу, которая страдала депрессией и покончила с собой в мае 2007 года, выпив гербицид. После смерти Изабеллы Маккуину все время хотелось связаться с ней в ином мире. Он тратил сотни фунтов на медиумов и экстрасенсов в попытке поговорить с ней. «Ли был одержим мыслью о жизни после смерти, – сказал Арчи Рид, который познакомился с Ли в 1989 году и через десять лет стал его бойфрендом. – У меня сложилось впечатление, что они с Иззи буквально рвались к смерти». [28]

27

«Remembering a Renegade Designer», Cathy Horyn, указ. изд.

28

Archie Reed, в беседе с автором, 25 мая 2013.

Изабеллу и Ли, аристократку с лицом средневековой святой и сына таксиста из Ист-Энда, полного, с зубами, похожими, по словам Блоу, «на Стоунхендж», связывали сложные отношения. [29] Их дружба была основана на любви к преобразующей силе моды, ее способности изменять внешность и привычный образ мыслей тех, кто кажется себе уродом, не таким, как все, – и для тех, кто не в ладах с миром. Они оба понимали, что мода – не только поверхностное явление. «Для меня метаморфоза немного похожа на пластическую операцию, только не такая радикальная, – говорил Маккуин в 2007 году. – Я пытаюсь добиться того же результата с помощью моих вещей. Но в конечном счете я работаю для того, чтобы преобразить не столько тело, сколько склад ума». [30] В конечном счете мода не спасла ни Изабеллу, ни Ли; более того, многие считают, что именно фешен-индустрия внесла свой вклад в их гибель. По словам Маккуина, Изабелла «неоднократно говорила, что мода ее убивает». Правда, затем он добавлял: «Она еще допускала, что убить можно по-разному». [31] То же самое можно сказать и о самом Маккуине.

29

«General Lee», Cathy Horyn, T Magazine, New York Times, 11 сентября 2009.

30

Num'ero, декабрь 2007.

31

«General Lee», Cathy Horyn, указ. изд.

После молитв, прочитанных Филипом Трейси, преподобным Джейсоном Ренделлом, племянником дизайнера Гэри Джеймсом Маккуином и Джонатаном Аккеройдом, исполнительным директором компании Alexander McQueen, Лондонский евангельский хор исполнил гимн «Может быть, Бог пытается что-то тебе сказать». Друзья и родственники встали для благословения. «Идите с миром, – напутствовал их каноник, – хорошего держитесь; никому не воздавайте злом за зло». Затем по проходу прошел одинокий волынщик Доналд Линдсей в сшитом Маккуином килте. Он повел процессию к выходу под звуки мелодии из фильма «Храброе сердце». После того как все вышли, к нему присоединились еще двадцать волынщиков в килтах. «Все напоминало какой-нибудь его показ, – вспоминает Эндрю Гроувз. – Мы ругались – надо же было подобрать музыку, которая нажимала на все кнопки и дергала за все струны!» [32]

32

Andrew Groves, в беседе с автором, 24 апреля 2013.

Маккуина нельзя было назвать интеллектуалом; его официальное образование, мягко говоря, грешило пробелами. Однако он обладал врожденной способностью пробуждать нужные эмоции и манипулировать ими. «Не хочу великосветского приема с коктейлями; предпочитаю, чтобы на выходе с моих показов зрителей рвало, – сказал он однажды. – Люблю крайности!» [33] Его взгляды отличались оригинальностью. «Он был единственным в своем роде, и прощание стало идеальным – оно пробуждало радость и горечь», – сказала Сара Джессика Паркер после церемонии. [34] Кейт Мосс сказала просто: «Я любила его». По словам Шона Лина, Маккуин «понятия не имел, сколько народу его любит». [35] Однако нашлись и такие, кто испытывал разочарование. Некоторые чувствовали себя преданными и сердились на него. Иногда такие эмоции захлестывали именно тех, кто любил его всем сердцем. «Он – тот, кому я бы, наверное, простила все, – призналась Аннабелл Нейлсон, которая вместе с некоторыми его друзьями участвовала в организации церемонии. – Наверное, людям непростым больше прощается». [36] По его же собственному признанию, Маккуин был «романтиком-шизофреником», который часто сражался с самим собой. [37]

33

«All Hail McQueen», Lorna V, Time Out, 24 сентября – 1 октября 1997.

34

«Tears for Alexander the Great, Stars Turn out for McQueen», Damien Fletcher, Daily Mirror, 21 сентября 2010.

35

«Catwalk Stars Celebrate the Brutal Candour of a Tormented Virtuoso», Lisa Armstrong, The Times, 21 сентября 2010.

36

«McQueen: The Interview», Alex Bilmes, GQ, май 2004.

37

Harper’s & Queen, апрель 2003.

Творчество никогда не было для Маккуина трудным делом – он говорил, что может придумать коллекцию всего за два дня, – потому что темой всегда служила его душа, ранимая и не стесненная условностями. «Мои коллекции всегда автобиографичны, – говорил он в 2002 году, – они тесно связаны с моей сексуальной ориентацией и мирят меня с тем, какой я. Своими коллекциями я как будто изгоняю дьявола. Они связаны с моим детством, с тем, что я думаю о жизни, и с тем, как меня научили думать о жизни». [38] Его творчество, по словам Джудит Терман из «Нью-йоркера», можно рассматривать как «своего рода исповедальную лирику». «Психотерапевты, которые имеют дело с детьми, часто пользуются игрой в куклы как средством для того, чтобы добиться от них рассказов об их жизни и о чувствах, – пишет Терман. – Создается впечатление, что своеобразная игра в куклы с переодеванием была таким средством для Маккуина». [39]

38

«Killer McQueen», Harriet Quick, British Vogue, октябрь 2002.

39

«Dressed to Thrill», Judith Thurman, New Yorker, 16 мая 2011.

Его жизнь обладает многими чертами страшной сказки или мифа. Это история о застенчивом, необычном мальчике из бедной рабочей семьи, который с помощью своего готического воображения превратился в яркую звезду на небосклоне моды – ко времени смерти, в сорокалетнем возрасте, он был обладателем 20 миллионов фунтов. Но на пути к славе и успеху он отчасти растерял свою невинность. По словам одного современника, жизнь Маккуина можно сравнить с «современной сказкой с примесью мрачной древнегреческой трагедии». [40] Нет ничего удивительного в том, что один из экспонатов его посмертной коллекции «Ангелы и демоны», изящное пальто, «сшитое из лакированных золотых перьев», [41] намекает одновременно и на выдающегося английского резчика-декоратора Гринлинга Гиббонса, который творил свои волшебные скульптуры в соборе Святого Павла, и на миф об Икаре, которого отчаянная мечта толкнула слишком близко к Солнцу. Птицы проходят через всю недолгую жизнь Маккуина: от хищных птиц, за которыми он наблюдал в детстве с крыши многоэтажки за родительским домом, до красивых принтов ласточек, придуманных для коллекции The Birds («Птицы») (весна/лето 1995 года) под влиянием иллюстраций М. К. Эшера и одноименного фильма Хичкока. В глостерширском поместье «Хиллз» («Холмы») Изабеллы Блоу и ее мужа Детмара он учился обращаться с ястребами, пустельгами и соколами. «Он дикая птица; по-моему, он заставляет одежду летать», – говорила о своем друге Изабелла. [42]

40

«An Enigma Remembered», Economist, 12 ноября 2012.

41

«Alexander McQueen’s Last Collection Unveiled on Paris Catwalk», Jess Cartner-Morley, Guardian, 9 марта 2010.

42

Цит. по: McQueen and I, More4, 25 февраля 2011.