Александрия. Книга первая

В случае опасности крысы собираясь в стаю, бегут за своим крысиным королем, спасая свою никчемную крысиную жизнь. Птицы, предчувствуя холода, собираются в стаи и летят в форме клина за своим вожаком в поисках лучшей жизни.

Так и у людей есть свой вожак, свой король, свой император, который либо ведет народ за собой в лучшее бедующее, либо всего достигнув, скрывается в своем роскошном бункере-резиденции, бросая народ на произвол судьбы.

«Лидеры крысиных демов не хотят ничего менять в своей жизни, ведь они уже и так всего добились. Поэтому чем дольше главенствует самец-доминант, тем сильнее он опасается новых предметов на своей территории или изменений в обстановке» 1 .

Нищета вошла в большую часть домов Александрии, и не желает их покидать. Коррупция разъедает последние скрепы, и страна может уйти в пике саморазрушения. Кучка нахапавших дармовых денег посчитали себя "элитой". Коридоры власти заполнены несменяемыми чиновниками и депутатами всех уровней. Все больше и больше их отпрысков появляются на высоких государственных должностях. Политическая система страны заточена под одного человека. Как король мышиный, так и король человеческий менять ничего не желает. Его все устраивает….

Нет лидера сравнимого со мной,

Они как овцы ходят в общем стаде.

А что в меня плескаться виной?

От зависти ко мне… Или в экстазе,

Они себя не могут удержать.

Верх первенства… Поймал свою жар-птицу.

И думал я – бежать, иль не бежать,

Когда в руках держал уже синицу.

Уносится сомнениями быль,

И посох тот, что сломан у дороги.

Прижмёт собой не скошенный ковыль,

В мозолях все морщинистые ноги.

Заблудшим я, не смею отвечать,

И вызовы сквозили из порога.

Но хитрый ум умеет замечать,

Ни одному нужна моя берлога.

И силы вновь охвачены огнем,

Пожаром дней, сметая чьи-то души.

И все кричат, что дело только в нем,

А берега уже сбежав от суши.

И плещутся наивные в воде,

Она меняя цвет стала зелёной.

А дело ведь, а дело не во мне,

Вода для них окажется солёной.

И побегут как крысы с корабля,

Сметая вниз… И вверх бросая камни.

Забыли те безумцы короля,

И без него живите теперь сами.

Глава

I

. Прозрение

Серые рваные облака сами по себе или гонимые ветром медленно ползут к горизонту. По ходу своего движения поглощают меньшие, растворяя их в себе, не оставляя следа. А затем сами синей дымкой пропадают за горизонтом, обнажив синее, синее небо.

Вот и наступил 2021 Новый год. Каким он окажется для Александрии? Годом перемен или очередным годом стагнации и топтания на одном месте? Как писал когда-то классик советской России: «Шаг вперед и два шага назад».

Император великой страны Александрия, по размерам и численности населения сравнимой с современной Россией, сидя за рабочим столом, просматривал документы. На отдельных документах делал пометки, на других неразборчивым подчерком что-то писал. В стопке бумаг осталась одна – предложение неизвестного поэта на пяти страницах. Он нахмурил лоб…

– Как могли такую хрень положить ему в папку. Затерялась среди других бумаг или помощники проглядели? – подумал он. Указ №2 «О подтверждении законности состояния». Что я? Я должен подтверждать законность своего состояния? Или мои друзья и близкие родственники? – бросил бумагу на край стола, раздражено бросил следом и папку с бумагами. Поэт хренов. Мне министры не могут просто так предложить… Помощника, который готовил папку, завтра уволю.

Ни я один… За мной уже другие,

В сознании чужом зияет брешь…

И цели были те тогда благие,

Теперь они как забродивший фреш.

Пускают пузыри, гоняя воздух,

И чистоту, и свежесть подавив.

И рельса звон, и колокольный отзвук,

Поднять не сможет мертвых из могил.

Попонкой серой жизнь легла под ноги,

И наступить нельзя перешагнуть.

И там как здесь меня осудят боги,

Я сам себя пытался обмануть.

И знал я все… Прикидывался только.

Не рубанул однажды всей рукой.

И мой замах заметен был настолько,

Пролился обновлением рекой?

Откинувшись в кресле, взял книгу «Наполеон Бонапарт». Открыв её в самом начале начал читать: «Восемнадцатое столетие было временем удивительных человеческих судеб. В неподвижном по видимости мире строгого сословного деления, тщательно вымеренных иерархических ступеней, жестких правил регламентации материальной и духовной жизни неожиданно порядок был нарушен. Люди без роду, без племени, мальчишки, бог весть какими ветрами заброшенные в столицы могущественных монархий, оказывались вознесенными на вершину общества; без каких-либо заметных усилий – так, по крайней мере, представлялось – овладевали умами и сердцами своих современников, становились властителями дум поколения» 2 .

– Как похожи наши судьбы… И я заполз на самую вершину государственной власти, о которой не только не мог мечтать, я и думать об этом не мог, и спускаться с этой вершины уже не желаю.

Я сам вскарабкался сюда,

Гонимый безвозвратным чувством.

Со мной состарились года…

Политику равнять с искусством?

Смешно! И в смехе том отрава.

И кто сказать имеет право?

И в мире этом я один,

И царь, и бог, и господин.

Когда вслед за бумагой поэта он бросил папку с документами, папка упала на край стола, бумаги поэта подбросила воздушным потоком и они, поднявшись вверх, прижались к часам, закрыв циферблат, но все, что там было напечатано, на первой странице хорошо читалось. Оторвавшись от Наполеона он сам не желая того вновь прочитал: Указ №2 «О подтверждении законности состояния». Каждый, кто имеет состояние сто миллионов рублей и более обязан подтвердить законность его получения. .. Задумался…

Ну, сколько раз задумавшись на время,

Я сам себе на верность присягал.

Не рвался я… Всучили это бремя,

Звериный не понятен мне оскал.

Я много лет безудержен в стараньях,

Встаю в заботах с ними и ложусь.

И лучшей жизни также в ожиданьях,

Уйти сейчас? Ну как я откажусь…

– Рехнулся парень, – сказал сам себе и вернулся к книге.

«То были уже не буревестники-одиночки, возвещавшие приближение грозы. Надвигалась сама гроза, и ожесточенное сражение в сфере идей, в которое ввязывалась «партия философов», атакуя твердыни старого мира, было верным признаком приближавшегося социального взрыва огромной, небывалой еще силы, к которому шло европейское общество конца XVIII века» 3 .