Алексей Баталов. Жизнь. Игра. Трагедия
Шрифт:
Провинция по имени Бугульма
Вспомнилось это известное стихотворение Семена Гудзенко лишь потому, что я всегда был убежден: третья строфа – «У каждого поэта есть провинция» – относится не только и не столько к тем, кто сочиняет стихи. Любой творец, а всякий лицедей в особенности, подпадает под эту императивную истину. Ибо поэтически сформулированная провинция на самом деле есть некая творческая среда; такое место, где трудно постижимое сочетание объективных и субъективных обстоятельств сказывается в дальнейшем на всей жизни творца. И сказывается самым решительным образом. Человек, побывавший в собственной провинции – долго или коротко, это уже зависит от каждого отдельно взятого индивидуума, – получает там некий творческий заряд, посыл, вдохновение, которого затем хватает ему до гробовой доски. Можно сказать и по-другому. Тот, кому посчастливилось обрести в молодости или даже в зрелости собственную провинцию, творческую Ойкумену, уже никогда не предаст самое себя, свою, Богом предназначенную планиду. Именно так случилось и с Алексеем Баталовым.
Читатель уже успел убедиться в том, что он родился в семье артистов, рос и формировался в потрясающей артистической среде. И по логике вещей, у него как бы не существовало иного пути, кроме как на сцену. А не факт еще. Младшие его братья Михаил и Борис шагали по той же стезе. Однако первый вообще ушел в противоположную сторону от лицедейства, а второй хоть и пытался всю жизнь овладеть артистической профессией, да так у него ничего и не получилось. Лишь Алексей Баталов стал в итоге выдающимся, гениальным русским актером. И вот на сей счет его собственное признание, такое важное в канве нашего разговора: «Как артист, я родился в Бугульме. Так уж вышло, что все первые, самые яркие и верные впечатления о театре мне подарили полные лишений и горя военные годы. Именно в Бугульме случились события, которые и определили по сегодня мою жизнь. Работа собранной вновь труппы начиналась не на театральной сцене. Театр был открыт позже, его здание не отапливалось, а первые выступления проходили при свете керосиновых ламп. Репетиции же проводились в комнате, где жили мы с мамой. Именно тогда родился новый театральный жанр военных фельетонов, которые пользовались большим успехом. А еще я выступал в госпиталях. В Бугульме были потрясающие врачи. И привозили туда очень много тяжелораненых. Вот они лежали, большинство в окровавленных бинтах. А мы играли им спектакль. Тогда мне впервые пришло понимание великой и глубокой истины: вот они все где-то далеко от Бугульмы воевали, кровь свою проливали, чтобы я, и братья мои, и мама могли жить. Там же, в Бугульминском театре, впервые в жизни я получил зарплату. Как говорится, натурой – зерном пшеницы. Мне заплатили как помощнику машиниста сцены. Позже я все-таки вышел в роли, кстати говоря, «кушать подано!». Вот прямо классически это случилось! Слова моей роли были такими. Постепенно бугульминская труппа набирала силу, и на сцене шли уже не только отрывки из спектаклей. Под руководством моей мамы, Нины Антоновны Ольшевской, именно в это время были поставлены «Без вины виноватые», «Лес», «Поздняя любовь», «Светит, да не греет», «Последняя жертва» и «На бойком месте» А. Островского, «Коварство и любовь» Ф. Шиллера, «Васса Железнова» М. Горького. Мама опять-таки режиссировала постановки таких востребованных в военное время спектаклей, как «Русский вопрос» и «Русские люди» К. Симонова, «Нашествие» Л. Леонова, «Разлом» Б. Лавренева. Мама пропадала в театре день и ночь. Она и руководила, и играла! А тут еще мы, трое детей: мне – четырнадцатый год, брату Мише – четыре года, а самому маленькому, Борьке, – два годика. Однажды прямо на сцене мама сознание потеряла. От банального недоедания. От себя отрывала, чтобы мы не умерли с голодухи. Хотя, видит Бог, театру нашему бугульминцы в те поры помогали, кто чем мог. Мясокомбинат снабжал театр пусть и не первосортными вырезками, но каким-никаким все же мясом. Его раздавали всем работникам театра по маленькому кусочку. И свой кусочек я тоже получал. Из других продовольственных складов к нам поступали приходящие в негодность мешки из грубой ткани. Их я порол, чинил, а потом расписывал под нужные декорации. И сегодня я по-прежнему с особыми чувствами вспоминаю ставшую родной мне Бугульму. Много лишений и горя я там пережил. Но там же впервые отчетливо осознал: буду актером во что бы то ни стало. Пока бьется мое сердце, Бугульма в нем». (Из выступления А. В. Баталова, посвященного 70-летию Бугульминского русского театра.)
В самом начале Великой Отечественной войны Виктор Ардов был призван на службу корреспондентом в военную газету. Владимир Баталов в числе самых первых артистов-мхатовцев записался в Народное ополчение. Нина Ольшевская с тремя детьми вынуждена была отправиться в эвакуацию. Сначала пароходом они добрались до Казани. Но пробыли там недолго. Город оказался переполненным сотрудниками эвакуированных научных и культурных учреждений. Достаточно сказать, что в Казани размещался Президиум Академии наук СССР.
Нина Антоновна перебралась с детьми в Бугульму, один из старейших городов Татарстана. Через него исстари проходили пути из Уфы и Оренбурга в Казань. Здесь действовали три ежегодные ярмарки, из которых Воздвиженская, проходившая с 14 по 26 сентября, являлась одной из крупнейших по обороту в Приуралье. На ярмарках продавали лошадей, рогатый скот, сырые кожи, бухарские товары, чай, верблюжье сукно, кожаные изделия. К началу войны в городе насчитывалось 30 тысяч населения. Работали две больницы, три учебных заведения и 40 мелких предприятий (гончарный, кирпичный заводы, кондитерская фабрика, маслобойня и другие). Но самое главное, в Бугульме действовал русский драматический театр, один из старейших в Закамье. Официальная дата его образования – 1935 год. Однако, судя по архивным документам, первая театральная труппа появилась в Бугульме еще в 1899 году: «Бугульминский Уездный комитет на деньги, выделенные губернским комитетом попечительства и народной трезвости, приобрел за 1300 рублей и построил за один год Народный дом. В доме имелся театральный зал на 350 зрителей. В 1898 году в зале выступал в основном городской хор певчих, из 50 человек, регента Чернова. В январе – марте 1899 года все заботы комитета были сосредоточены на устройстве городского театра-чайной. Самарский губернатор выделил 1000 рублей на приобретение мебели, костюмов, реквизита. На протяжении года ставилось не менее 12 спектаклей, в том числе «Ревизор» Н. Гоголя, опера «Жизнь за царя» («Иван Сусанин») М. Глинки. При театре работала чайная, которая на лето переносилась в городской сад. Была сформирована театральная библиотека».
Вот этот театр и возглавила в самый тяжелый период Нина Антоновна Ольшевская – актриса Театра Красной Армии, ученица К. С. Станиславского. В начале лета 1941 года бугульминская труппа готовилась к торжественному закрытию шестого театрального сезона. По городу были расклеены яркие афиши, извещавшие о дне и часе этого замечательного события, а актеры собирали чемоданы, радуясь предстоящим летним гастролям. Но грянула война. Весь мужской состав труппы призвали в действующую армию. Театр формально не закрылся, а словно застыл в ожидании. И с появлением в нем Ольшанской вновь ожил. Труппа пополнилась новыми актерами, эвакуированными в Бугульму из ряда столичных театров. На помощь Ольшанской пришли А. Струнина, П. Джапаридзе.
Но все это произошло лишь зимой 1942 года. А пока что Нину Антоновну с детьми поселили в крестьянской избе – в городе преобладали именно такие, сельские строения. Во дворе стоял большой сарай с коровой. Хозяева выделили для эвакуированных «красную», лучшую половину дома. Благодарная мама строго-настрого наказала детям ни в чем не надоедать хозяевам, не беспокоить их никакими просьбами. Собственно, все эти наставления относились к одному Алешке. Он с некоторых пор стал за главу семьи. На первых порах семья сильно голодала. Нина Антоновна вынуждена была продать всю свою приличную одежду, все украшения. Денег этих хватило ненадолго. Дороговизна на базаре была неслыханной. Тогда актриса решила зарабатывать на хлеб своей профессией. Разыскала в городе таких же, как сама, эвакуированных актеров и даже приличного пианиста нашла. Стали они выступать в местном госпитале: по палатам, в столовой. Читали раненым стихи, пели песни, иногда устраивали маленькие сценки. Денег актерам, разумеется, никто не платил, а благодарили едой с кухни.
Слух о самодеятельной театральной труппе долетел до городского руководства. Ольшанскую позвали в горсовет и предложили возглавить местный театр. Но при этом поставили жесткое условие: в течение нескольких недель подготовить спектакль на свое усмотрение. Нина Антоновна согласилась. Ценой неимоверных усилий она сумела выстроить и сыграть на сцене местного театра пьесу «Русские люди» Константина Симонова. И уже на следующий день после премьеры Ольшанскую утвердили художественным руководителем вновь создаваемой труппы. Пользуясь своим служебным положением, мама Алешки официально зачислила его на должность помощника рабочего сцены. Конечно, нарушался КЗоТ и прочие советские законы, запрещающие использование детского труда. Но кто в то жестокое время смотрел на законы…
Алешка получил хлебную карточку служащего. В его обязанности входило заливать керосин в лампы на случай выключения света по воздушной тревоге. Расставлять те лампы на авансцене и по стенам зрительного зала. За открытие и закрытие занавеса тоже отвечал четырнадцатилетний юнец, ставший в одночасье взрослым работником. Начальником Алешки был единственный рабочий сцены, Иван Степанович. (К сожалению, фамилия его не сохранилась в памяти актера Баталова.) У мужика из-за полученной в юности травмы не сгибалась нога, иначе бы его призвали в армию. К своему юному помощнику Иван Степанович относился почти по-отечески. Делился с мальцом всем, включая и табак. Повторял, что вдругорядь, конечно бы, не разрешил пацану курить. «Но коли ты, Алешка, на такой работе, то перекур для нас с тобой – святое дело».
Помимо непосредственно театральных забот на плечи юноши взвалились еще и обязанности на лошади привозить в театр реквизит, различные материалы, продукты питания. Алешка научился запрягать лошадь в телегу или в сани. Летом выгонял ее пастись в ночное. Зимой всегда колол дрова для семьи и для шести печей театра. Словом, выполнял парень столь замысловатые и многотрудные работы, о которых ему, городскому жителю, в иные времена и слышать бы не пришлось. Война заставила его и взрослеть не по годам, и трудиться отнюдь не по-детски. По правде говоря, Алексей попросту разрывался между домом и семьей. И с одной стороны, эти военные, бугульминские трудности несказанно закалили парня, а с другой… За время пребывания в Бугульме юный работник местного тетра практически забросил учебу. И этот «недобор» фундаментальных, базовых знаний, которые даются исключительно в школе, чрезвычайно требовательный к себе Баталов, по его собственному признанию, всю жизнь потом ощущал. Он часто при воспоминаниях о прожитом и пережитом повторял скептические слова отчима «папы Вити», сказавшего однажды: «У тебя, Алешка, образование, как белье – нижнее».