Алексей Васильевич Шубников (1887—1970)
Шрифт:
В 1931 или 1932 гг. А. В. Шубников был приглашен консультантом в Физико-технический институт АН СССР. Сначала он проводил в ФТИ один день в неделю. Возвращался оттуда всегда с рассказами о новостях литературы, о новых работах физиков.
Контакт с физиками, в частности с академиком А. Ф. Иоффе, становился все более тесным. Тогда же А. В. Шубников начал добиваться перевода Кристаллографической лаборатории из Отделения геолого-географических наук АН СССР в Отделение физико-математических наук. Нам, молодежи, это казалось лишними хлопотами. Помню, как однажды Алексей Васильевич подробно разъяснял нам причину перевода в связи с изменением содержания науки о кристаллах, с развитием физики кристаллов и ее связи с промышленностью.
Постепенно контакт с ФТИ становился двусторонним — физики стали чаще появляться в лаборатории А. В. Шубникова. Весной 1933 или 1934 г. большая группа физиков приезжала в лабораторию еженедельно, чтобы слушать лекции А. В. Шубникова. Среди них были А. В. Степанов, А. П. Комар, Н. В. Бриллиантов,
Нередко выступал А. В. Шубников с докладами на заседаниях Федоровского института, которые тогда происходили регулярно раз в две недели. На многих заседаниях темой была бесконечная дискуссия между А. В. Шубниковым и О. М. Аншелесом о природе вицинальных граней. Не наспорившись на заседаниях, противники перенесли дискуссию в печать. В ответ на статью Аншелеса А. В. и О. М. Шубниковы опубликовали свою [31], на что Аншелес ответил новой статьей с эпиграфом: «Дорога-то здесь; я стою на твердой полосе (А. С. Пушкин «Капитанская дочка»)».[* Аншелес О. М. Ответ А. и О. Шубниковым. — Зап. Рос. минерал, об-ва, 1930, ч. 59, № 1, с. 80.] Дискуссия разгорелась. Противники вносили в нее столько страсти, иногда и недру: желюбной, что в конце концов неизменно корректный и доброжелательный А. К. Болдырев вынужден был наложить запрет на произнесение слова «вицинали» на заседаниях Федоровского института. На одном из последующих заседаний Г. Г. Леммлейн начал свое выступление словами: «Я буду говорить о том, что здесь нельзя называть». Алексей Васильевич закончил дискуссию экспериментальным исследованием вициналей в процессе роста кристалла квасцов, которое он выполнил вместе с Б. К. Бруновским [62]. Таков был метод Алексея Васильевича — решающее слово всегда предоставлялось эксперименту.
На одном из научных семинаров возникла дискуссия о том, почему зерна поликристалла в шлифе часто имеют очертания пятиугольников. Высказывалось предположение, что зерна при свободном росте примут форму пентагонального додекаэдра. А. В. Шубников, однако, полагал, что пятиугольник — одно из сечений ромбического додекаэдра, наиболее вероятной формы свободно растущего зерна. К сожалению, не помню, кто решил спор расчетом, но Алексей Васильевич и Георгий Глебович применили метод прямого эксперимента. Из гипса были отлиты три сотни одинаковых гипсовых ромбододекаэдров. Несколько дней сотрудники лаборатории во дворе музея занимались делом, похожим на веселую детскую игру: ромбододекаэдры закатывались в глиняные шары разных .размеров.
Затем все шары были сложены в деревянный ящик и залиты алебастром. Так получилась модель беспорядочного расположения свободных зерен. К великой потехе окружающих два механика ручной пилой несколько дней распиливали полученный агрегат на слои толщиной 1,5—2 см, а Георгий Глебович фотографировал полученные срезы. Результат статистического исследования, подтвердивший идею А. В. Шубникова, был опубликован в [99].
Алексей Васильевич вообще любил статистику и часто прибегал к ней. В работе о закономерных сростках алюмокалиевых квасцов [73, 76] параллельность ребер маленького октаэдра на грани большого октаэдра оценивалась на глаз. Как проверить, какова здесь ошибка? Уединившись в своем кабинете и вывесив табличку «Входа нет», А. В. Шубников собственноручно начертил 6 больших треугольников и в центре каждого — маленький треугольник. На первом чертеже маленький треугольник был строго параллелен большому, на втором — повернут на 1°, на третьем — на 2° и т. д. Никому не показывая, он сфотографировал чертежи, уменьшив до размера наблюдавшейся реальной грани кристалла, и сам напечатал по несколько десятков копий. Испытуемый должен был из двух сотен чертежиков выбрать те, где стороны параллельны, причем число правильных ему не было известно. Испытанию подверглись все сотрудники лаборатории, и по статистическому результату было доказано, что человеческий глаз оценивает параллельность с точностью ±1°, т. е. глазомерная оценка закономерности срас.тания допустима. Сначала Алексей Васильевич велел мне подробно описать опыт и все его результаты. Конечно, в окончательном варианте статьи этот текст был полностью переработан им. Однако, публикуя статью, он поставил мою фамилию на первое место, себя — на второе. При мне Г. Г. Леммлейн спросил его, не правильнее ли было бы поставить мою фамилию второй. Ответ Алексея Васильевича запомнился мне на всю жизнь: «Во-первых, — сказал он, — надо соблюдать алфавит, а, во-вторых, всегда надо давать дорогу молодым».
Огромная требовательность к ученикам и сотрудникам сочеталась у А. В. Шубникова с постоянной готовностью разъяснить непонятное. На это он никогда не жалел ни времени, ни сил.
Здесь надо рассказать о «Кристаллографическом университете». Когда в 1931 г. я поступила на физический факультет заочного отделения Ленинградского университета, Алексей Васильевич спросил меня: «Что, собственно говоря, хотите Вы изучать?» — «Конечно, все о кристаллах».—«Но ведь там этому не учат, — посетовал он, — нужно самостоятельно заниматься», — и тут же стал набрасывать для меня программу этих занятий, а к следующему дню написал подробный список тех дисциплин, которые надо изучить, чтобы понимать кристаллографию. Как жалею я, что этот список у меня не сохранился! В нем значилась физика, физическая химия,
К концу первого года к этим занятиям присоединился Г. Б. Бокий, имевший передо мной громадное преимущество — он уже окончил Горный институт. Ежедневно Г. Б. Бокий и я должны были отвечать урок. Я шла по программе А. В. Шубникова, проходя одну дисциплину за другой. Бокий тщательно излагал физическую химию по толстому учебнику Эггерта. Так мы дошли до термодинамики. «О, это наука такая ясная и логичная, я расскажу вам ее за 3 дня», — объявил А. В. Шубников. На второй день он остановился, поставив себе вопрос, и начал его глубоко разбирать. На завтра он снова вернулся к нему, на следующий день тоже. В общем глубокий разбор термодинамики продолжался около трех месяцев.
Для Алексея Васильевича было характерно, что, добровольно взяв на себя труд по проведению этих занятий, он ни разу не пропустил и не отменил их, даже ни разу не опоздал. Пунктуальность, аккуратность, точность и четкость были присущи ему во всем. Расписание соблюдалось неукоснительно. У каждой вещи было свое место. Каждый из сотрудников знал свои обязанности, но в то же время А. В. Шубников заботился о том, чтобы каждый понимал и свою роль в общей задаче.
А. В. Шубников приходил в лабораторию в 9 час. утра. К этому времени все уже были на местах. У нас не было табеля, и никто не отмечал время прихода и ухода. Но опоздать на работу или прогулять было немыслимо, это никому не приходило в голову.
Замечательно было его умение устраивать праздники для сотрудников лаборатории — общую вылазку за город, поход в театр, празднование дня рождения кого-либо из сотрудников, веселое сборище в воскресенье, шуточное представление, сопровождаемое игрой Алексея Васильевича на гитаре. Первым помощником во всех затеях был, конечно, неистощимый заводила Г. Г. Леммлейн.
Хочется сказать еще несколько слов о том, как Алексей Васильевич приучал нас работать с научной литературой. Выше я говорила уже, что, приезжая из ФТИ, он сообщал о журнальных новинках. Тут же давались задания прочесть такую-то статью. Возражения о незнании языков не принимались во внимание, точнее говоря, их никто не решался высказать. Статью надо прочесть. И каждый знал, что через несколько дней профессор потребует представить ему точное изложение и критику статьи. Если же задумывался новый эксперимент, то Алексей Васильевич требовал прежде всего собрать литературу, причем сам показывал, в каких указателях или сводках отыскивать нужные работы. Однажды при таком поиске я натолкнулась на работу чешского автора начала XIX в. и решилась робко заметить, что не сумею прочесть статью на старинном чешском языке. «Возьмите словарь», — был короткий ответ. Спорить не пришлось.
С течением времени раз в две недели стали проводиться реферативные собрания, на которых заслушивались доклады о новостях литературы, а иногда и оригинальные сообщения. Реферативные собрания привлекали много гостей: кристаллографов из Горного института и из университета, физиков из ФТИ, минералогов из музея, В. Г. Хлопина с сотрудниками из Радиевого института.
В 1933 г. по инициативе и под редакцией Алексея Васильевича вышел первый сборник Трудов Кристаллографической лаборатории. Это было знаменательным событием, так как печатать статьи по кристаллографии в отечественной периодике было негде, специального журнала не существовало. Выпуски этих трудов послужили основой для создания впоследствии журнала «Кристаллография».
Г. Б. Бокий
По прошествии почти полувека я считаю, что мое научное мировоззрение сформировалось в основном благодаря организованным А. В. Шубниковым занятиям, которые мы в шутку называли «Кристаллографическим университетом».
Через несколько месяцев работы в лаборатории прикладной кристаллографии Ленинградского отделения Института прикладной минералогии Алексей Васильевич предложил мне начать повышать свою научную квалификацию, на что я охотно согласился. Занятия были организованы следующим образом. Каждый день за час до работы трое участников — А. В. Шубников, М. П. Шаскольская ия — собирались в кабинете у Алексея Васильевича и рассказывали друг другу то, что успевали прочитать вечером, после работы. Все занятия разбивались на три раздела и проводились по строгому плану. «Лекции» по математической кристаллографии читала М. П. Шаскольская, по физической кристаллографии — А. В. Шубников и химическая кристаллография была закреплена за мной. Термин «кристаллохимия» в те годы еще не вошел в широкое употребление. Тематика этого раздела была в основном посвящена физической химии с преимущественным вниманием к твердой фазе.