Алеша, Алексей…
Шрифт:
— Не ожидали? Здравствуйте. Ты Алексей, а ты Ольга? Так ведь? Видите, я вас знаю.
Потом она на мгновение закрыла глаза и прислонилась спиной к стене.
— Обождите, я сейчас проснусь. Вот и все…
Девушка встала.
— Я — Лена Анисимова. Привет вам от Кати Мурашовой. Помните такую? Посылает вам брикеты гречки. Только немного доварить — и отменная каша.
— А где Катя?
— Жива и здорова. Мы работали на одном поезде, а теперь она перешла на другую работу… Оля, где у вас
Она достала из рюкзака полотенце и мыло. Выложила на стол пакеты яичного порошка.
— Вот вам. У вас еще нет такого? Скоро будет.
Оля увела Лену на кухню. Вернулась девушка одна.
Причесалась у обломка зеркала, которое я укрепил тремя гвоздями на стене.
— Вот что, Алексей. Пока твоей жены нет, поговорим. Так вот, Катя ушла от нас. Хорошая была девчонка. Вернее, ее взяли — учиться на курсах радисток. Куда ее готовят — говорить не положено. Но всем и так понятно. В общем, ее место в поезде освободилось. Это она просила тебе передать. Но ты не думай, сегодня санитаром, а завтра…
Лена держалась просто и была совсем молоденькая, но ощущалось в ней что-то особенное, словно она была намного старше меня. Замечалось в ней некоторое чувство превосходства, которого она сама, вероятно, не замечала. Это неуловимое я находил во всех, кто приезжал «оттуда». Может быть, это было сознание того, что именно на них легла главная тяжесть войны, глубоко спрятанная гордость, что ли…
— Где ваш поезд? — спросил я.
— На Томске-II. Лучше всего обратиться к комиссару. Я уже с ним говорила. В принципе — он согласен.
— Ты ночуешь у нас?
— Конечно. Завтра утром пойдем вместе. Я тебя познакомлю со Свиридовым.
— Свиридов — комиссар?
— Да.
Вернулась Оля, попросила, чтобы я принес из кухни чайник.
За ужином Лена блаженно вздыхала:
— Ой, как чудесно у вас. Тихо-тихо. Это чья койка?
— Тети Маши. Но ее сегодня не будет.
— Вот и хорошо. Давайте не засиживаться.
Засыпая, она успела сказать всего одну фразу:
— Я сама из Златоуста…
Ночью мы с Олей не спали. Луна ярко светила в окно. Лицо жены было рядом с моим.
— Оля, мне надо поговорить с тобой. Ты только не расстраивайся.
— Я все поняла — ты уедешь.
Она отвернулась, и я подумал, что она плачет.
— Оля, о чем ты?
— Ты там не заглядывайся на девчонок.
— Глупая. Нужны они мне.
— Прости, чепуху сказала. Мне, знаешь, что обидно? Что мы не вместе.
— Нужно кому-нибудь и здесь.
Что еще я мог сказать ей? Так было нужно.
В заключение несколько слов о тех, о ком здесь написано. Ольга — жена моя — работает художником-модельером на швейной фабрике. Ей бы пора на пенсию, но она не хочет. А я обучаю мальчишек столярному делу в ГПТУ. У нас двое сыновей и внуки. Младшая внучка Тома живет с нами. В этом году она кончает восемь классов.
Морячок служил на войне в кавалерии. Сейчас он и Зоя Маленькая живут в Кемерово. Он электрик, она на пенсии.
Лита не вернулась в свой Красный Луч. Работает врачом-окулистом на севере Томской области. Недавно приезжала на съезд врачей, заходила к нам. Муж ее тоже врач.
Домрачев умер вскоре после окончания войны. Сказались старые раны. Трагелев тоже умер — вернулся в Псков, точно узнал о гибели своих детей, и не выдержало сердце.
Катя Мурашова (по мужу Долгих) — работала радисткой сначала в армейской части, затем радисткой-разведчицей. Награждена орденом Красной Звезды. Знаю, родила девочку. Знаю, что отец девочки танкист, погиб под Кенигсбергом. После войны поселилась Катя в родном Пскове. Вышла второй раз замуж, за бывшего капитана, лишившегося одной руки. Работает и сейчас. Медсестрой.
Родители Юры Земцова живы. Они все еще продолжают искать сына. Изредка пишут мне.
Кроме того, из Саратова я получаю одно или два письма в год, написанные мелко-мелко, хоть в микроскоп рассматривай. По почерку сразу узнаю, от кого, — так пишет только Нонка Брыкова. И в каждом письме спрашивает одно и то же: не известно ли что-нибудь о Юрке? В общем, я ее так и не понял — когда Юрка жил — был не нужен, а не стало его — изо всех сил старается найти. Ищет четвертый десяток лет, даже после того, как вышла замуж.
На днях Оля принесла из сарая мой старый-престарый пиджак:
— Посмотри, что я нашла за подкладкой.
Я взглянул: на ее ладони лежало тоненькое колечко с зеленым камушком.
— Помнишь его?.. Я, по правде сказать, думала, что его взяла тогда Аграфена Ивановна.
Оля примерила колечко:
— Теперь оно не наденется. Руки стали другими.
— Мы сами стали другими.
— Знаешь что — подарим его внучке. У нее тоненькие пальчики.
— Слишком печальный подарок.
— Ничего — пусть знает и помнит. Надо помнить обо всем, что там позади, и о горестном и о радостном.
1976 — 77
с. Калтай