Альфа Большой Медведицы
Шрифт:
Три десятка очень разных и не очень спокойных ребят. Кто-то вырастает и расстается с отрядом, на их место приходят новенькие. Обычно мы принимаем новичков осенью, чтобы до весны подготовить их к парусной практике и походам.
А Витька пришел весной. Так уж получилось: приехал из другого района. Родители весь день на работе, дома Витьку оставлять не решаются. Вот мама и попросила взять его в отряд.
Был он маленький, щуплый, слишком серьезный. Ничего не знал и не умел. Над ним не смеялись, конечно: малышей у нас не обижают даже шуткой. Но кое-кто из «ветеранов» потихоньку вздыхал и думал, что в походах придется тащить Витькин рюкзак на своих плечах. А может, и самого Витьку.
К тому же выяснилось, что новичок и плавает «не очень». Когда первый раз пошли на яхтах, пришлось его особенно тщательно «упаковывать» в спасательный жилет и предупредить других членов экипажа: «Поглядывайте за ним».
Посреди озера нас прижала гроза. С молниями, трескучим громом над самой мачтой и прочими удовольствиями. Набухшая туча готовилась выдать полную порцию прохладного майского ливня.
Витька сидел неподвижно, с серьезным лицом. Он так вцепился в борт, что пальцы побелели. Остальные ребята тоже посерьезнели. Они знали, что ливень не самое скверное. Где гроза, там и шквалы.
Первый шквал добросовестно постарался нагнуть мачту к самой воде. Пришлось скомандовать:
— На борт!
Когда ветер «давит» яхту, надо ее откренивать — садиться на наветренный борт, а иногда и просто вывешиваться за него.
И тут я увидел Витьку в деле. Уцепившись ногами за решетку на палубе, он по всем правилам искусства перегнулся спиной через борт и старался вместе со всеми поставить наш кораблик на «ровный киль». Он так усердно откидывался назад, что стриженой макушкой иногда чиркал по гребешкам волн.
Подгоняемая шквалистыми порывами, яхта помчалась к пирсу.
— Ты молодчина, — сказал я Витьке, когда мы под навесом выкручивали мокрые рубашки.
Он поднял на меня серые честные глаза и тихонько признался:
— Вообще-то я очень боюсь грозы.
Валерка Новоселов, который крутился рядом, услышал и ободряюще произнес:
— Ничего. С возрастом пройдет.
Он был старше Витьки на целый год.
А потом на Витькину долю выпала гроза, перед которой майский шквал казался простой игрушкой.
Мы были в походе. Сначала прошли вдоль границы Европа — Азия, потом поднялись на гору Волчиха, спустилась к реке Чусовой и берегом вышли к Волчихинскому водохранилищу. Ни Витькин рюкзак, ни Витьку на маршруте тащить не пришлось, он шел наравне со всеми. Вымотался, конечно. Но холодно отверг предложение освободить его от ночной вахты.
Ночная вахта — это двухчасовой караул, охрана лагеря. Младших мы всегда ставим дежурить первыми, чтобы потом спали спокойно. Витька получил пневматическую винтовку и пошел на пост. На ногах его хлопали чьи-то резиновые сапоги, слишком большие; Витька в них влез, чтобы не ободрать ноги в кустах.
Горизонты заволакивало, и стояла душная тревожная тишина. Валерка Новоселов пророчески сказал:
— Братцы-кролики, добром это не кончится.
Костер жался к земле. Настроение было так себе. Раздалось хлопанье сапог, и Витька, возникнув из темноты, тихо сказал:
— Там, в кустах, кто-то вроде бы ходит. Я пойду проверю. Можно?
— Проверь, — сказал я.
И, подождав, пошел следом. Витька меня не видел.
Я с трудом различал его силуэт, но даже по этой смутной фигурке с винтовкой наперевес видно было, как он боится. Боится этой глухой предгрозовой тишины, непонятной опасности в кустах, темноты. Какую силу воли надо иметь, чтобы так бояться и все-таки идти!
Он добросовестно обшарил кусты и не нашел ни шпионов, ни хулиганов, ни диких зверей. Вернулся к костру и доложил:
— Никого. Наверно, заяц проскочил.
И тут началось! Словно по всему горизонту расставили лампы дневного света и попеременке стали включать их. Потом «лампы» почти перестали
мигать, придвинулись, и мы оказались в розовато-лиловом свете слившихся воедино грозовых вспышек.
Над кустами метались потревоженные птицы.
Ахнул такой гром, что показалось, будто все деревья сейчас упадут на палатки. И тут же обрушились целые водопады.
Мы ринулись в палатки.
Из соседней палатки, где обосновались старшие ребята, донеслось:
Наверх вы, товарищи, все по местам!..— Заливает их, — сказал Валерка. — Старшие всегда самые лодыри, не окопали палатку.
Я выглянул, чтобы определить масштабы бедствия. И увидел Витьку.
Он стоял у сосны. Дождь лупил его по спине, по берету, наливался в сапоги, гроза атаковала его оглушительным треском и вспышками, а он оставался на посту, маленький и прямой, как стойкий оловянный солдатик. Только ствол винтовки опустил, чтобы не попала вода.
Я выскочил под ливень:
— Витька, сумасшедший! Марш в палатку!
Он помотал головой. Губы у него были сжаты. «Вообще-то я очень боюсь грозы», — вспомнилось мне. Я набросил на него кожаную куртку, потому что было ясно: он не уйдет.
— А ты иди! Ты ведь не дежуришь! — крикнул он.
От костровой площадки донеслась песня:
В флибустьерском дальнем синем море…Несколько человек с брезентовым тентом танцевали над непогасшими еще углями.
— Чуть костер не загубили, — сказал кто-то. — Вон маленький Витька с поста не ушел, а мы…
Мы отстояли костер. Потом переодели промокшего часового. Новая вахта ушла на посты. Сквозь сон я услышал чьи-то слова:
— Такая гроза ночью, когда птицы летают, называется воробьиная ночь. Ну и жуть!
…Однажды я выступал перед ребятами в школе, рассказывал о своей новой книжке, об отряде, о путешествиях, И одна девочка попросила:
— Расскажите о пионерском характере. Что это, по-вашему, такое?