Альгамбра
Шрифт:
История умалчивает о прародителях андалузцев, но специалисты уверяют, что знаменитые лошади произошли от скрещивания понисорайя (семейство тарпанов) с берберскими лошадьми. Может быть, они попали на Пиренейский полуостров вместе с арабами, хотя в этом случае становится мифом их известность среди римлян. Античные летописцы упоминали о горбоносых лошадях, понравившихся Юлию Цезарю, и подаренных ему послами неизвестной страны. Вероятно, речь шла об андалузцах, потому что ни одна порода в мире не отличается столь характерным профилем. Огненный взгляд, пышная волнистая грива, гордая осанка, но главное — по особенному изогнутая шея испанского скакуна вдохновляли художников итальянского Ренессанса.
В рыси передние ноги андалузца поднимаются высоко к груди, отчего создается впечатление элегантной, даже несколько картинной скачки. Возможно поэтому иберийские кони чаще других становились участниками торжественных парадов.
Самой природой они предназначались для сильных мира сего, и, казалось, такая слава обеспечит андалузцам безоблачное будущее, но история повернула события в иное русло.
Вырождение породы началось в конце XV века, когда арабы покинули полуостров под напором испанских войск. Незаменимые на войне и турнирах, элегантные и, кроме того, малорослые (160 см
Елена Грицак
Историческая справка
Вашингтон Ирвинг (1783—1859) северо-американский прозаик, новеллист, очеркист, первый американский писатель, завоевавший признание в Европе. Происходил из состоятельной семьи купца, получил юридическое образование. Человек энергичный, разносторонний и трудолюбивый, перепробовал в молодые годы ряд профессий, был журналистом, издателем, редактором, представителем торговой фирмы в Лондоне. Семнадцать лет прожил в Европе, был знаком с Вальтером Скоттом и Диккенсом. Работал дипломатом в различных американских представительствах во многих европейских странах. До глубокой старости оставался неутомимым путешественником. Лишь после 1818 года начал профессионально заниматься литературой. Работал в разных жанрах, его перу принадлежат исторические книги о Колумбе, Мухаммеде. Стал известен после публикации пародийно-сатирической «Истории Нью-Йорка от сотворения мира до конца голландской династии», написанной якобы от имени ученого историка Дидриха Никербокера. Ирвинг стоит у истоков американской романтической новеллы, о чем свидетельствуют сборники «Книга эскизов», «Брейсбридж-Холл», «Рассказы путешественников», «Альгамбра». Именно он заложил основы прозаического жанра — короткий рассказ. Действие в его новеллах происходит в Германии, Италии, Англии, Испании. Но особенно популярны его «американские» новеллы: «Легенда о Сонной Лощине», «Дольф Хейлигер» и «Рип Ван Винкль». Имя этого героя, простодушного янки, проспавшего двадцать лет и потому неспособного понять происшедшие исторические перемены, давно стало нарицательным.
«Альгамбра» Вашингтона Ирвинга впервые была напечатана в 1832 году; второе и переработанное издание ее было осуществлено в 1851 году Текст последнего считается каноническим.
Среди русских читателей первой трети XIX века. Ирвинг был весьма популярен — свидетельство тому многочисленные переводы из его произведений в «Московском телеграфе», «Сыне Отечества», «Вестнике Европы» и других журналах. В России знакомство с «Альгамброй» состоялось почти сразу же после ее публикации — через французский перевод, изданный двумя томиками в Париже в 1832 году. Первые переводы из «Альгамбры» представил читателям журнал «Телескоп» в сентябрьском номере 1832 года (под названием «Губернатор Манко из Альгамбры нового сочинения Вашингтона Ирвинга»). За этим последовали переводы в «Московском телеграфе» (№ 21, 22 за 1832 год) — «Принц Ахмед аль-Камель» — и в литературном приложении к «Русскому инвалиду» (№ 33, 34) — «История о Магомете-Левше и его трех дщерях» (в переводе с немецкого). В дальнейшем известность Ирвинга в России не уменьшалась: на него ссылался В.П. Боткин в «Письмах из Испании» (1857), П.В. Киреевский переводил его «Жизнь Магомета» (М., 1857), с именем Ирвинга связан шуточный опус А.К. Толстого «О том, как юный президент Вашингтон в скором времени сделался человеком» (первая публикация в 1925 года).
В послереволюционное время отдельные фрагменты из «Альгамбры» публиковались в переводах А. Бобовича и М. Гершензона (последний в переложении для детей). Настоящий полный перевод B.C. Муравьева осуществлен по изданию: The Alhambra. By Washington Irving. Authorised, revised edition. N.Y.-L., 1865.
Путешествие
Весной 1829 года автор этого сочинения, привлеченный в Испанию любопытством, проехался из Севильи в Гранаду в обществе приятеля, сановника русского посольства в Мадриде [1] . Нас, уроженцев разных концов земли, свел случай, а сходство вкусов сделало нас спутниками в странствии по романтическим нагорьям Андалузии. Куда бы ни привел его долг службы — в придворном ли круговращении или в созерцания неподдельного величия природы, — если эти страницы попадутся ему на глаза, да напомнят они ему о превратностях нашего совместного пути, в особенности же об одном случае, когда он выказал столько доброты и благородства, что ни годы, ни мили не изгладят этой памяти [2] .
1
Князь Долгоруков— Дмитрий Иванович Долгоруков (1797— 1867) — сын поэта И.М. Долгорукова и сам автор ряда стихотворений. Профессиональный дипломат, Долгоруков подружился с Ирвингом в Мадриде, будучи атташе русского посольства. В период их совместного путешествия Долгоруков занимал пост секретаря посольства в Лондоне. Дмитрий Иванович состоял членом литературного общества «Зеленая лампа» (1819—1820), где встречался с Пушкиным. Ирвинге вниманием относился к литературным отзывам Долгорукова; во время работы над «Альгамброй» он сообщал (в письме от 19 октября 1830 г.): «…я закончил три сказки из “Альгамбры” и работаю над тремя другими. Долгоруков, прочитавший законченные, очень одобрительно о них отзывается, а он по своему знанию страны, тех мест и народа может судить о верности местного колорита…»
2
Автор полагает себя вправе открыть, что его спутником был князь Долгоруков, ныне российский посол при персидском дворе (прим. В. Ирвинга к пересмотренному изданию).
Однако прежде всего надо мне сделать несколько предварительных замечаний об испанском ландшафте и о том, каково путешествовать по Испании. Торопливое воображение рисует Испанию краем южной неги, столь же пышно-прелестным, как роскошная Италия. Таковы лишь некоторые прибрежные провинции; по большей же части это суровая и унылая страна горных кряжей и бескрайних степей, безлесная, безмолвная и безлюдная, первозданной дикостью своей сродни Африке. Пустынное безмолвие тем глуше, что раз нет рощ и перелесков, то нет и певчих птиц. Только стервятник и орел кружат над утесами и парят над равниной да робкие стайки дроф расхаживают в жесткой траве; но мириад пташек, оживляющих ландшафты иных стран, в Испании не видать и не слыхать, разве что кое-где в садах и кущах окрест людских селений.
В глубинных областях путешественник вдруг окажется среди нескончаемых полей, «засеянных, сколько видно глазу, пшеницей или поросших травой, а иногда голых и выжженных, но тщетно будет он озираться в поисках землепашца. Покажется наконец на крутом склоне или на каменистом обрыве селеньице с замшелым крепостным валом и развалинами дозорной башни — укрепления былых времен, времен междоусобиц и мавританских набегов; но и нынче испанские крестьяне не утеряли обыкновения держаться сообща, ибо надобность защищать друг друга остается, пока кругом рыщут разбойничьи шайки.
Хотя Испания по большей части лишена древесного убранства и не пленяет мягкой прелестью возделанных земель, все же в суровом испанском ландшафте есть свое особое благородство: он вполне под стать здешним жителям, и полагаю, что я стал лучше понимать горделивых, закаленных, непритязательных и воздержанных испанцев, их мужественную стойкость в невзгодах и презрение ко всякой неге и роскоши, с тех пор как повидал их страну.
Вдобавок в этой жесткой простоте испанской земли есть нечто, настраивающее душу на возвышенный лад. Нескончаемые равнины Кастильи и Ламанча [3] , во всю ширь раскинувшиеся перед глазами, красит именно их нагота и нескончаемость: они торжественно-величавы, подобно океану. Блуждая по этим бескрайним степям, взгляд различает там и сям разбредшееся стадо и при нем пастуха, недвижного, как изваяние, с тонким посохом, торчащим ввысь, словно пика; или длинную вереницу мулов, медлительную, как верблюжий караван в пустыне; или одинокого всадника с ружьем и кинжалом, степного бродягу. Так что и в стране, и в обычаях, и в самом облике жителей есть что-то арабское. Все и везде ненадежны, и все при оружии. И землепашец на полях, и пастух в степи не расстаются с мушкетом и ножом. Зажиточный селянин вряд ли поедет на рынок без своего trabuc [4] , а, пожалуй, прихватит и пешего слугу с ружьем на плече; к самому ближнему путешествию готовятся, будто к походу.
3
Нескончаемые равнины Кастилии и Ламанчи…— в этой фразе Ирвинг намеренно сводит рядом два географических названия разного порядка: Кастилия — огромный район Испании, бывшее королевство, между тем как Ламанча — лишь часть провинции Сьюдад Реаль, которая входит в Кастилию. Автору важно было ввести в текст первую из множества ассоциаций, указывающих на шедевр Сервантеса.
4
Мушкетон (исп.),короткое ружье с раструбом.
Дорожные опасности предрешают и способ путешествия, в миниатюре подобный восточному каравану. Arrieros, или погонщики, собираются в конвой и отправляются затем в назначенный день вооруженной кавалькадой; желающие присоединяются к ним и усиливают отряд. Таким-то первобытным способом и происходит обмен товарами и вестями. Без погонщика мулов здесь шагу не ступишь, а он уверенно бороздит страну, пересекая полуостров от Пиренеев и Астурии к Альпухарре, Серранье де ла Ронда и до самого Гибралтарского пролива. Он экономен и неприхотлив: переметные сумы из грубой материи вмещают весь его запас провианта, у луки висит кожаная бутыль с вином или водой, ведь путь лежит по выжженным горам и безводным равнинам; разостланная попона — его постель, вьючное седло — изголовье. Он низкого роста, но ладно скроен и мускулист — видно, что крепок, смугл до черноты; его решительный, но спокойный взгляд порой вдруг вспыхивает; держится он открыто, по-мужски вежливо и никогда не пройдет мимо вас без степенного напутствия: «Dios garde a usted! Va usted con Dios, caballero!» («Храни вас Господь! Господь с вами, кабальеро!»)
Часто мул несет на себе все достояние хозяина, и тот держит оружие под рукой, у седла, наготове для смертельной схватки; правда, ездят погонщики скопом, отпугивая мелкие бандитские шайки; и вооруженный до зубов одинокий bandolero [5] на своем андалузском скакуне кружит над ними, не рискуя напасть, как пират возле каравана торговых судов.
У испанских погонщиков неистощимый запас песен и баллад, скрашивающих их бесконечные странствия. Напевы их диковаты, просты и монотонны. Поют они старательно, громко, заунывно, сидя боком в седле, и мулы их, похоже, с несказанной важностью прислушиваются и вышагивают в такт пению. Поют старинные романсы о битвах с маврами, житийные стихи или какие-нибудь любовные песенки, а едва ли не чаще — баллады о дерзких контрабандистах и отважных бандолеро, ибо испанские простолюдины почитают пройдоху и грабителя лицами поэтическими. Частенько погонщик тут же и сочиняет песню, и в ней описываются окрестные виды или дорожные происшествия. В Испании бездна певцов-импровизаторов: говорят, что это пошло от мавров. С какой-то смутной усладой внимаешь их напевам, оглашающим дикую и унылую местность под неизменное позвякивание колокольцев.
5
Разбойник (исп.).