Алиби Алисы
Шрифт:
Медленно опускаюсь под воду. Остывшее лицо снова согревается. Я останусь здесь. Здесь я в безопасности. Здесь до меня не доберется ни неизвестный мужчина, который околачивался возле моего дома, ни убийца Тессы Шарп. Звездочки заполняют пространство над моей головой. Вода успокаивается.
Открываю глаза и вижу над собой тень…
Глава пятнадцатая
24 часа спустя, галерея Лорэйн де Курси, Дижон, Франция
Суббота, 2
Меня бесит современное искусство. Я просто давлюсь, когда вижу все эти незаправленные кровати и перевернутые писсуары. А вот мой братец Пэдди прямо тащится от них и при первой же возможности едет в Дижон в эту помпезную дорогущую галерею, чтобы посмотреть на новые инсталляции. Сегодня я на грани срыва, и он предложил мне поехать с ним, чтобы «хоть немного проветриться».
— Там тебе будет лучше, сестричка.
— Ну зачем, спрашивается, мне туда ехать? Ты же знаешь, что я ненавижу современное искусство.
— Дело не в искусстве. Тебе просто надо развеяться несколько часов. Поехали, вход бесплатный.
Я знала, что это не поможет. Мне уже, кажется, ничто не поможет. Но нужно было оторваться хоть ненадолго от нескончаемой кирпичной пыли, гнилого дерева, дорогущей краски и никчемных строителей, и я согласилась. Как и следовало ожидать, все оказалось ужасным. Это стало ясно с самой первой секунды, когда сидевшая за столом сопливая анорексичка протянула мне брошюру. В этом месте даже запах как в крематории.
Первый зал. На всех четырех стенах — красные прямоугольники. Один и тот же красный цвет. Больше ничего.
— Не понимаю, для чего вообще это нужно было делать?
— Но ведь они провоцируют реакцию, разве нет? — смеется Пэдди. — Вот у тебя — гнев. Может быть, в этом все и дело.
— Я уже пришла злая, — отвечаю я.
Пэдди же разглядывает их бесконечно: под разными углами и на разном расстоянии. Впитывает. Переходим в следующий зал. Пять стульев. На одном из них лежит огромное белое яйцо.
— И это тоже искусство? — спрашиваю я. — Яйцо на стуле?
Он подъезжает поближе, чтобы заглянуть мне в лицо.
— Разве оно ни о чем небе не говорит? Первозданно-белое яйцо на потрепанном старом стуле с поломанной спинкой.
— Только то, что кто-то положил яйцо на стул.
— Оно не лежит на стуле. Оно висит над стулом. Видишь проволоку?
— Теперь вижу.
— И что это говорит тебе?
— Что кто-то повесил яйцо над стулом.
Пэдди возводит глаза к потолку и переезжает в следующий зал. Пара пожилых мужчин в углу покровительственно улыбается ему вдогонку — еще один несчастный в инвалидном кресле. Я вперяю в них негодующий взгляд, заставляя ретироваться, а Пэдди возвращается, берет меня за руку и увлекает в следующий зал.
Вереница медленно бредущих куда-то невообразимо худых остроносых людей в странных угловатых одеждах, указывающих друг другу на что-то вокруг. «Что это за хрень? Что за дерьмо?» — хочется крикнуть мне. Но я молчу. Из-за Пэдди. Ему здесь нравится, а я пришла сюда ради него. Но какая-то тревога постоянно гложет меня.
Останавливаемся перед следующей инсталляцией. Пэдди прямо сияет.
— Ну а как тебе это?
— На дереве висят стеклянные банки, — отвечаю я, сложив руки на груди.
— И?
— На дереве висят пустые стеклянные банки.
— Посмотри на ствол.
— На дереве со стеклянным стволом и живыми ветвями висят пустые стеклянные банки.
— Не могла бы ты сходить в их сувенирный магазин, пока я тут закончу?
— Все это так смехотворно, Пэдди! Неужели это не бесит тебя? Ты потратил годы в художественном колледже, а какие-то ничтожества выставляются в собственной галерее.
— Но я нахожу все это изумительным.
— Что? Висящий на стене пылесос? Сдутый шарик? Пролитую на чистый лист краску? Это ты находишь изумительным?
— Да. Ты неправильно на все смотришь. Не докапываешься до сути.
— Еще как докапываюсь. Все это просто дерьмо. Прости меня, это, конечно, твой мир, но… — я останавливаюсь у прислоненной к стене палке. — И это тоже искусство?
— Это воплощение жизненного кризиса, — говорит он, смеясь.
— Нет, это всего лишь прислоненная к стене палка.
Следующий экспонат представляет собой кусок голубого шелка, движимый по полу туда-сюда маленьким паровозиком, бегающим по кругу.
— А что воплощает вот это?
— Ну а что думаешь ты?
— Море. Море, влекомое паровозом.
— Вот видишь.
— Что значит «вот видишь»? А это что? — останавливаюсь рядом с большим стеклянным ящиком, внутри которого стоит мраморная скульптура, заваленная горой одежды так, что виднеется только задница.
— Искусство, поглощенное повседневным бытом.
— Пошли дальше.
— Тебе все надо объяснять.
— Нет. Просто я хочу видеть настоящее искусство, созданное кем-то, кто хоть немного может рисовать.
— Думай о том, что видишь, как о головоломке. Попытайся решить ее. Неужели ничто из этого ни о чем тебе не говорит?
В следующем зале: бабочки-мутанты, огромные облака из папье-маше, проливающиеся дождем презервативов, и коллаж из гнилых фруктов, по которым ползают личинки мух.
— Великолепно. Чтобы создать такое, требуется недюжинный талант, разве не так?