Алиенора Аквитанская. Непокорная королева
Шрифт:
В период 1870–1914 гг. этот перспективный взгляд на историю становится популярным: еще долгое время он владеет умами многих историков, несмотря на некоторые оговорки, которые можно услышать даже от последователей данного направления. Так, Жозеф Кальмет смягчает свой приговор относительно «рокового развода» Алиеноры, лишившего Францию аквитанских владений: по его мнению, в то время «дом Капетингов еще не был способен переварить столь мощный кусок» [17] . Робер Фавтье, в свою очередь, переносит эту оценку на политические последствия развода. Они, как это ни парадоксально, оказались для Капетингов благоприятными, так как «каприз этой юной женщины» привел Людовика VII к «расторжению брака со своей богатой супругой, что устранило опасность, которую несла в себе аннексия к домену Капетингов аквитанской анархии, на подавление которой должны были уйти силы Плантагенетов» [18] . Вот так катастрофа, оказавшаяся спасительной удачей!
17
Calmette, J., op. cit., p. 306.
18
Fawtier, R., «Les Cap'etiens directs», dans Histoire Universelle, 'ed. De la Pl'eiade, t. II, Paris, 1957, p. 865.
Новый сдвиг в интересующей нас теме наметился незадолго до Второй мировой войны под влиянием того направления, которое обычно называют «школой Анналов». Уделяя меньшее внимание конкретным событиям, битвам, договорам или решениям правителей, историки этой школы делают акцент на долговременных феноменах, на движениях масс, на экономических и социальных структурах, становящихся причиной исторической эволюции или обусловливающих ее. Традиционная «событийная» история (порой называемая с пренебрежительным
19
Упоминать здесь о коммерческой продукции этих псевдоисториков значило бы оказать им слишком много чести. Тем не менее можно упомянуть о работах, довольно посредственных, следующих авторов: Magne, F., La Reine Ali'enor, duchesse d’Aquitaine, Paris, 1931 (переиздано в 1998 r.); Rosenberg, M., Eleanor of Aquitaine, Queen of the Troubadours and the Courts of Love, Boston, 1937; Cantor, N. F., Medieval Lives: Eight Charismatic Men and Women of the Middle Ages, New York, 1994.
Однако благоволение к социологии, психологии и психиатрии, усилившееся за истекшие тридцать лет, вновь пробудило интерес историков к исследованию индивида в лоне какой-либо социальной группы или общества в целом. Этот новый многообещающий подход тем не менее чреват опасностями, особенно для исследователя, занимающегося проблемами Средневековья [20] . Ему следует принимать в расчет не только перегибы и зачастую догматические (и противоречивые) теории этих молодых наук — он должен избегать ловушек, возникающих вследствие применения их методов к персонажам из прошлого, а не к реальным «пациентам», посещающим кабинет практикующего специалиста [21] . Задача оказывается сложной, а результаты — ненадежными, допускающими множество возражений. Так, не избежал дискуссий вопрос о характере Алиеноры и ее возможной ответственности за формирование психики ее детей, в частности ее последнего сына Иоанна, неуравновешенный характер которого отмечали еще с давних пор. Одни историки считают, что Алиенора, вероятно, была женщиной властолюбивой и властной, страстной и надменной, занятой исключительно собой и своей политикой; по их мнению, она ответственна за паранойю Иоанна и его оппортунизм, лишенный каких-либо принципов [22] . Другие скорее отмечают тот факт, что, в соответствии с обычаями, бытовавшими в аристократической среде того времени, Алиенора проводила со своими младшими детьми слишком мало времени, доверяя их заботам кормилиц [23] . Та же участь ожидала и Иоанна, отправленного в Фонтевро в юном возрасте, отчего этот мальчик, лишенный родительской любви и заботы, получил серьезные психологические травмы [24] . Спору нет конца; тем не менее он покоится на неустойчивых основаниях и порождает шаткие гипотезы. Можно ли, однако, избежать ловушек такого подхода? Э. Р. Лабанд сомневался в этом уже в 1952 г., когда упрекал историков за то, что они отказываются от исторической психологии, «предпочитая тексты, которые они не отваживаются интерпретировать вовсе», или, напротив, за то, что они искажают ее, попав под обаяние легенд [25] . Таким образом, хочется нам того или нет, нам придется следовать по узкой тропинке, стараясь не угодить в одну из этих пропастей.
20
Недочеты и злоупотребления историков этого направления отмечал (порой с излишней строгостью) Аурель М. в работе «Ali'enor d’Aquitaine (1124–1204) et ses historiens: la destruction d’un mythe?» dans Paviot, J. et Verger, J. ('ed.), Guerre, pouvoir et noblesse au Moyen ^Age, M'elanges en l’Honneur de Philippe Contamine, Paris, 2001, p. 43–49.
21
Обзор и изложение методов психологической истории (предпочтительнее назвать ее исторической психологией) содержатся в работе Peeter, H. F. M., «Prolegomena van een psychologische geschiedenis», Tijdschrift voor Geschiedenis, 1967, p. 23–28.
22
Мнение, которое разделяет Э. А. Р. Браун в работе «Eleanor of Aquitaine: Parent, Queen and Duchesse» dans Kibler, W. W., (ed.), Eleanor of Aquitaine. Patron and Politician, Londres, 1973, p. 9–34.
23
Cf. Huneycutt, L. L., «Public Lives, private Ties: Royal Mother in England and Scotland, 1070–1204», dans Parsons J. C. et Wheeler, B. ('ed.), Medieval Mothering, New York, 1996, p. 295–311.
24
См., например, Turner, R. V., «Eleanor of Aquitaine and her Children: an Inquiry into Medieval Family Attachment», Journal of Medieval History, 14, 1988, p. 321–335, позиция, вновь утвержденная у Turner, R. V., King John, Londres, 1994 (в частности, на стр. 20).
25
Labande, E. R., op. cit., p. 175–234.
Не так давно «сексуальная революция» и эволюция нравов (по крайней мере, на Западе) привели к развитию нового направления, «сексуализации истории», что, в свою очередь, послужило толчком к новому прочтению средневековых текстов. Сторонники этого направления весьма справедливо подчеркивают факт, известный с давних времен, — тот факт, что история (в особенности история средневековья) предстает перед нами «в мужском обличье»: в ней господствует сильный пол, ее творят мужчины — главным образом потому, что мы знаем о ней по тенденциозным в плане пола рассказам. Хронисты, теологи, даже поэты и писатели — почти все они были мужчинами (более того, духовными лицами), переносившими на живописуемое ими общество свое недоверчивое отношение к Женщине, к этому привлекательному, обольстительному, тревожащему запретному плоду, связанному с дьяволом. Сочетание в хронисте или писателе духовного сана с мужским полом, чувство фрустрации от церковной доктрины, считавшей женщину и половые отношения греховными, придают этим текстам резкий идеологический оттенок, признанный в дальнейшем современными историками. Вследствие этого многие грани человеческого поведения в старинных документах оказываются искаженными или затененными. Подобные значимые лакуны необходимо принимать во внимание, делая акцент на важности этого факта. Такой путь избрали авторы многих работ, появившихся в последние годы, обновив тем самым историю женских персонажей, особое место среди которых, без сомнения, отведено Алиеноре [26] . Но и здесь требуется осторожность. В самом деле, необходимо не только быть объективным в отношении субъективизма средневековых авторов, поступавших в соответствии с собственным менталитетом, но и остерегаться воздействия моды и новых течений на умы современных историков, взявшихся за истолкование древних источников.
26
Многие из этих работ будут упомянуты нами во второй части книги.
Некоторые желают пойти еще дальше и даже берутся расшифровать «невысказанное», желая заставить «заговорить» то, о чем умолчали древние, раскрыть закодированный или аллюзивный язык, скрывающий от нас имплицитный смысл. Сюда, в частности, относится все то, что касается любви, не освященной узами брака, или гомосексуальных отношений, — поведения отрицаемого, потаенного или почти полностью изъятого из текстов вплоть до сего времени. Сегодня, напротив, эти стороны человеческой жизни старательно выискивают — в силу классического закона равновесия, — обнаруживая их в самых безобидных средневековых произведениях [27] .
27
Множество примеров в подтверждение этого можно найти у Boswell, J. Christianisme, tol'erance sociale et homosexualit'e. Les homosexuels en Europe occidentale des d'ebuts de l’`ere au XIV si`ecle, (trad. fr.), Paris, 1985. См. также: Johansson, W. et Percy, W. A., Homosexuality, dans Bullough, V. L., и Brundage, J. A., Handbook of Medieval Sexuality, New York / Londres, 1996, p. 155–189, а также уместную критику Jaeger, C. S., Ennobling Love. In Search of a Lost Sensibility, Philadelphie, 1999.
В этой новой проблематике Алиенора, безусловно, становится центральной фигурой — по двум причинам. Сначала в силу своего поведения, которое, по меньшей мере, удивляло ее современников, а затем в силу того факта, что в
К различным способам «исторического прочтения» следует добавить имеющиеся в изобилии «литературные» приемы, более сложные для применения. В основе куртуазной проблематики лежит «изобретение XII века», любовная тема, звучащая не только в песнях трубадуров и труверов, но также в лэ и рыцарских романах, зарождение и поразительный расцвет которых происходили во времена правления Алиеноры, в землях, где она была королевой, или, еще точнее, при дворе Плантагенетов. Очевидно, это не случайное совпадение, а потому стоит спросить себя, какую роль в этом развитии могла играть Алиенора: роль «патронессы», мецената, вдохновительницы — или, помимо этого, роль «героини», образца для подражания? Порой (правда, очень редко) ее имя находят в литературных произведениях, но отношения между Алиенорой и ее современниками, поэтами и писателями, могли принимать другие, опосредованные формы. В какой мере, например, Алиенора могла покорить воображение писателей — в той же мере, в какой покорила она воображение Кретьена де Труа, описавшего историю всепоглощающей любви, которую питал к королеве Гвиневере Ланселот, «лучший в мире рыцарь»? С другой стороны, какова идеологическая связь между «историческим» двором Генриха II Плантагенета, супруга Алиеноры, и двором Артура, супруга Гвиневеры? Могла ли Алиенора стать источником вдохновения для загадочной поэтессы Марии Французской? И наоборот, не могла ли она сама оказаться под влиянием кельтских легенд о Тристане и Изольде, Артуре и Гвиневере, или же принять на веру пророчества Мерлина, популяризированные в аристократической среде Гальфридом Монмутским? Ведь многие хронисты того времени (и даже король Генрих II) решили, что, поддержав бунт своих сыновей, Алиенора исполнила пророчество Мерлина… Все эти вопросы являются предметом оживленных споров на протяжении нескольких лет. Возможно, они способны улучшить наши представления о западноевропейской истории XII века, и, в частности, об истории Алиеноры Аквитанской [28] .
28
Все эти противоречивые вопросы рассмотрены во второй части этой книги; там же читатель найдет ссылки на многие работы, которые мы не можем указать здесь.
Все сказанное ранее определяет структуру этой книги, вобравшей в себя сложную «общую историю» главного персонажа XII века. Персонажа уникального, но неоднозначного: дважды королева, дважды жена, но также герцогиня, мать, женщина. Женщина непокорная и мятежная, женщина с характером, решившая (несмотря на огромное моральное, общественное, политическое и религиозное давление) взять судьбу в свои руки, пройти через все ее превратности, испытать все последствия такого шага. Если можно отважиться описать ее историю, если свидетели той эпохи, невзирая на свои предубеждения, проявили к этой женщине интерес, способный нарушить необходимое в данном случае молчание, то это случилось именно потому, что она отвергла принятую модель женского поведения. Источники, повествующие об этом, не претендуют, конечно, на полное и достоверное описание персонажа, но они невольно раскрывают доподлинную «историческую действительность», ту сложную действительность, которая окружала королеву и воплощением которой она являлась. Доказательством чего служит тот факт, что Алиенора очень быстро стала и символом, и мифом.
Как видно, отделить Алиенору от рано сложившейся легенды о ней невозможно — в противном случае наш персонаж почти полностью исчезнет. Лучшее, что можно сделать в этом случае, это отграничить «почти уверен» от «относительно спорно». Вот путь, который я выбрал. Как и в случае с Ричардом Львиное Сердце, он привел меня к созданию произведения, включающего в себя две части.
Первая часть включает в себя все, что достоверно известно о жизни Алиеноры и ее исторической роли. Она основана главным образом на сведениях из самых ранних источников, имеющихся в изобилии, но повествующих о жизни королевы довольно сдержанно, а также на многочисленных работах моих предшественников. Чтобы не обременять эту часть примечаниями, я счел нужным не цитировать этих авторов в том случае, если упомянутые факты почти не вызывают сомнений и не нуждаются в проверках или доказательствах. Но я обращаюсь к ним, когда полагаю, что должен оспорить, утвердить, дополнить или подправить общепринятое мнение. По той же причине я не упоминаю источников, известных всем историкам, за исключением тех случаев, когда я беру из них значимый или выразительный отрывок или когда их свидетельство может послужить поводом к дискуссии. С другой стороны, погружая персонаж Алиенору в ее среду и эпоху, я попытался избежать ловушки, о которой уже предостерегал Лабанд [29] , — я не стал живописать историю Генриха II, династии Плантагенетов или XII века в целом, как поступили многие из моих предшественников [30] . Равным образом я запретил себе «представлять», какими могли быть чувства или реакция Алиеноры, даже в тех случаях, когда они кажутся естественными и логичными: это значило бы распахнуть ворота субъективизму, рискуя наделить персонажа из прошлого своей собственной психологией или менталитетом нашего времени [31] . У публики есть право любить исторический роман, но историки не имеют права романизировать Историю, даже ради того, чтобы привлечь к ней наибольшее число читателей [32] .
29
Labande E. R., op. cit., 1952, p. 175. Очень содержательное исследование этого историка, несмотря на некоторые уязвимые места, о которых мы упомянем в нужное время, до сих пор остается во многих отношениях лучшим введением в изучение персонажа Алиеноры и ее политической роли.
30
В частности, Warren, W. L., Henry II, Londres, 1973; Richard, A., Histoire des comtes de Poitou, 778–1204, vol. I–II, Paris, 1903 (второй том в большей части посвящен Алиеноре); в меньшей степени Kelly, A. R., Eleanor of Aquitaine and the four Kings, Harvard, 1950 (несколько изданий); Walker, C. H., Eleanor of Aquitaine, Richmond, 1950; Weir, A. Eleanor of Aquitaine, by the Wrath of God, Queen of England, Londres, 1999; и даже Перну, Р. Алиенора Аквитанская, СПб.: «Евразия», 2001.
31
Этот упрек можно адресовать не только М. Розенбергу (op. cit., 1937), легковерному и наделенному богатым воображением посредственному историку, но также Э. Келли, Р. Перну и в еще большей степени М. Мид (Фацингер), которые слишком часто переходят в область воображаемого, говоря «за Алиенору» и приписывая ей свои собственные чувства. Порой интерпретация персонажа зависит от той концепции, в рамках которой работает автор: Ж. Маркаль (Ali'enor d’Aquitaine, reine de France, puis d’Angleterre, dame des troubadours et des bardes dretons, Paris, 'ed. Payot, 2000 (2)) рассматривает Алиенору в рамках своей кельтской концепции общества, а Ж. Ломенек (Ali'enor d’Aquitaine et les troubadours, Lucon, 'ed. Sud-Ouest, 1997) находится под сильным влиянием старых концепций об отношениях Алиеноры с трубадурами. Недавнее исследование Delorme, P. Ali'enor d’Aquitaine, 'epouse de Louis VII, m`ere de Richard Coeur de Lion, Paris, 2001 не содержит необоснованных положений: оно приятно для чтения, основано на множестве источников, чаще всего взятых у Э. Келли, но лишено ссылок, что значительно снижает его историческую ценность.
32
Именно по этой причине я не упоминаю здесь некоторых работ, написанных в чересчур романной манере, что не дает возможности отнести их к жанру «исторической биографии».
Вторая часть этой книги очерчивает актуальную проблематику, касающуюся Алиеноры. Не только то, что известно о ней, но и то, что, вероятно, поможет раскрыть ее личность; то, что известно достоверно, и то, что остается спорным; различные или новые пути, ведущие к лучшему пониманию персонажа и его роли в истории. Эта часть, напротив, в соответствии со своим замыслом включает в себя гипотезы и контроверзы, требуя частых обращений к самым ранним источникам, но еще в большей степени к недавним работам. Отсылки к исследованиям моих коллег-историков в ней изобилуют: они появляются даже в том случае, если в тексте нет прямого цитирования. Критические замечания и библиография позволят воздать каждому из них ту часть заслуг, которая им причитается.