Алиса. Рабство в Сети
Шрифт:
Партнерши встретились вновь, и госпожа Ворон опять отметила, насколько же они разные — даже внешне. Оксана Мороз не молодилась, но и не выглядела старше своих лет. Разница между ними совсем небольшая, их обеих вполне можно назвать представительницами одного поколения. Однако Валентина сейчас поймала себя на том, что испытывает к гостье легкое чувство зависти.
Не черной, нет, ни в коем случае — исключительно белой. Только это не отменяет неожиданно нахлынувшего на Валю желания стать хоть на короткое время такой же, как Сана. Невысокой, полненькой, с фигурой, которую не исправить никакими тренажерными залами: коротковатые ноги-«бутылочки» подарила ей мать-природа, как и слишком, по мнению госпожи Ворон, выпирающие груди. При этом Оксана Мороз выглядела очень уютной, какой-то домашней, надежной, своей. Ее легко представить на старомодном плюшевом диване, в свитере толстой вязки с отворотом под самое горло, нижний край которого можно натянуть на колени, укрыть им поджатые под себя ноги. Вот она пьет горячий чай с овсяным печеньем или плюшками и смотрит сериал о женских судьбах.
С некоторых пор для самой Валентины именно такое времяпрепровождение считалось максимально приближенным к идеальному. Она, признаться, слишком устала от внутренней борьбы с собой, утомилась искать компромисс между собственными мечтами, желаниями и реальными возможностями. И к усталости добавилось острое понимание: выйти из дела, в котором оказалась, уже не может. Слишком многие завязаны на ее агентстве, слишком со многими связалась сама за несколько последних месяцев.
— Чаю? — предложила госпожа Ворон гостье.
— А давайте, — махнула короткой рукой Сана. — Только с сахаром, эндорфины.
— Не поняла…
— Эндорфин. Гормон радости, — охотно объяснила та. — Он есть в бананах, кстати. Ну а в сладостях его очень много.
— Модели отказывают себе в сладком, — заметила Валентина.
— Да знаю, знаю, весь мир в курсе, что модели — это схимники, — снисходительно улыбнулась Сана. — Потому выглядят такими несчастными, буки самые настоящие. Вот такие, — она изобразила на лице гримасу, чуть вытянув губы, сдвинув брови, втянув щеки. — Не замечали за собой, когда работали?
— Нет, — Валентина ограничилась коротким ответом.
— За собой не замечаешь обычно. Я психолог, меня профессия обязывает.
— Получается, есть что-то такое, чего вы не замечаете за собой?
Женщины по-прежнему были на «вы». Обе не спешили сближаться, понимая: пока друг от друга лучше и удобнее держаться на определенной дистанции.
— Конечно есть, — легко согласилась пани Сана. — Только мне в общении с людьми мои собственные тараканы не мешают. И потом, все, что я могу не заметить в себе и видно со стороны, — мое личное, собственное, индивидуальное. Для девочек из модельного бизнеса такое тотальное несчастье — явление массовое. Широко распространяется.
— Почему вы так решили?
— Не я решила, Валентина. Практика показывает. Знаете, я ведь когда окончила университет, не сразу попала в Германию. Не сразу завела полезные знакомства, которыми мы с вами пользуемся теперь. Работала психологом в клинике для наркоманов. Жуткое зрелище, сама уволилась. Дальше сидела на телефоне доверия, есть такая штука, слышали?
— Что-то вроде психологической помощи, бесп латной?
— Ага, такая невидимая жилетка. Оправдывает существование стационарных телефонных номеров, с мобильного же на городской не позвонишь, дороговато. Так вот, как оказалось, очень часто звонят молодые девчонки. Те, которые из так называемого шоу-бизнеса.
Модели — это ведь его часть, разве нет?
— С какой стороны посмотреть, — уклончиво ответила Валентина, на самом деле так толком и не определившаяся, к чему следует относить модельный бизнес. — Вообще-то, он считается отдельным, самостоятельным. Однако в настоящем шоу-бизнесе востребован. Хоть музыкантов возьмите, модели там часто в клипах снимаются. Если показ мод, так это впрямь похоже на шоу-программу. Вы об этом хотели поговорить?
— Нет, но тема сама пришлась к слову. Короче говоря, чтобы закончить… Девчонки звонят и жалуются на жизнь. Деньги у них есть, ими восхищаются, с их участием получаются красивые глянцевые картинки, их на машинах возят, барахло дорогое, из бутиков. А счастья нет!
— Личная жизнь страдает, согласна, — подтвердила Валентина.
— О какой личной жизни вы сейчас говорите? Интимная, секс? Так у них такого добра… Ой, извините, конечно, если покажусь бестактной, но вы, по-моему, сами это знаете. Моделям, наоборот, очень важно, чтобы кто-то опекал. Воспринимают все равно как дорогих проституток, пусть это двести раз не так. Верно?
— Верно, — госпожа Ворон снова ограничилась коротким ответом.
— Так что, дело не в отсутствии или наличии в кровати какого-нибудь мужика. Люби́м ли он или обычный покровитель, таких еще называют «кошельками». Нет, Валентина Павловна, девчонки страдают от другого. Не знаю, коснулось ли это вас в ваше время… Ну понимаете, о каких временах я говорю… Словом, девушки хотят заниматься тем, чем занимаются. Желают быть теми, кем есть. И при этом ограничивать себя в удовольствиях не максимально, а минимально. Сладкое — табу для моделей. Но сладкое — это удовольствие, тот самый эндорфин. Наконец, оно питает мозг. Голова лучше работает. Соответственно, чем лучше работает голова, тем четче понимание: тебе, хозяйке головы, хочется новых удовольствий. Не только конфеты, тортики, пирожные, сладкий чай — это и алкоголь, Валентина Павловна. Разве нет?
— Мысли прямо читаете, — сейчас
— Конечно, не упиться в драбадан, но спиртное, кофе, сигареты, всенощные гуляния, атмосфера праздника и радости, когда тобой все вокруг восхищаются, — все это для красивой девушки очень важно. Она, как вы знаете, уже устроила свое ближайшее будущее за счет внешней привлекательности, не более того! Она красива, родилась такой, она — творенье Божье, родная дочь матери-природы, а не падчерица, как девчата вроде меня.
— Ну это вы совсем…
— Да ладно, вам же нужно понятное сравнение, все в порядке. Короче говоря, что имеет наша девушка? Внешность и фигуру. Два фактора обеспечили ее работой. Ей бы наслаждаться жизнью, ведь она не Мальвина из сказки, голова у нее отнюдь не фарфоровая, туловище — не из ваты. Такая девушка понимает: красота и молодость не вечны. Она видит это каждый день, на ее глазах модели сменяют друг дружку, словно работает один гигантский конвейер. Еще несколько лет — и придется серьезно думать, как удержаться на плаву. Глупо не радоваться, пока молода. А вот радоваться как раз и не получается! Будь добра, соблюдай режим дня, там не ходи, того не ешь, того не пей, с тем не спи, и главное табу — сладости. Настоящий наркотик, не вызывающий, как химические или растительные препараты, разрушительного действия, но привыкание не меньшее. Главное — действует безотказно. Измочалил девушку рабочий день — купила шоколадный батончик, лучше — два, сгрызла его на ночь — и стало на душе спокойно. Только вот беда — нельзя! Стресс снять нечем! Поэтому и выходит: звонят такие девушки ночью в службу психологической поддержки, натыкаются на кого-то вроде меня, изливают душу…
Вошла секретарша с чаем, Сана прервалась, поблагодарила, старательно размешала напиток ложечкой, щедро угостилась предложенной шоколадкой. Воспользовавшись паузой, Валентина поинтересовалась:
— К чему вы сейчас это рассказали?
— Знаете, понесло, — откровенно призналась пани Сана. — Зацепились мы с вами за гены радости, закончили на явном вреде от ограничений. Но в том, о чем я сейчас вам так вот спонтанно, без подготовки рассказала, есть одно очень рациональное зерно.
— А именно?
— То, чем мы с вами с недавнего времени занимаемся, а я сама занялась чуть раньше, базируется на теории, которую я вам сейчас попыталась озвучить и очертить. — Простите, не совсем поняла.
— Пожалуйста. Вы ведь прекрасно знаете, что современная жизнь со всеми ее благами и соблазнами накрыла нас стремительно. Наша с вами страна не постигала всего этого эволюционным путем. Общество потребляет и хочет потреблять дальше. Мы же с вами еще застали страну, государственное устройство которой строилось на всевозможных ограничениях. Такова психология родителей девушек, идущих сегодня в модельный бизнес.
— Разве только в модельный?
— Нет, конечно же, но мы пока говорим о нем. Психология, отношение к жизни передается очень часто на генном уровне. Извините за пафос, но у крепостного крестьянина и крепостной крестьянки в девяноста пяти случаях из ста рождается потенциальный крепостной. У этого ребенка не может быть другой жизненной установки, заложенной вот здесь, — пани Сана коснулась пальцем лба. — И вдруг однажды утром такой молодой человек узнает: он свободен, равен в правах с господским сыном, ему тоже можно все. Родители зачастую не готовы принять подобную правду, так и умирая крепостными, фактически оставаясь свободными людьми. Дети же — совсем другие. Они хотят всего и сразу, это все — доступно, оно обрушивается на них. А они не готовы потреблять разумно, их никто этому не учил, Валя, понимаете? Никто, совершенно никто! Наоборот, от них требовали смирения, они обязаны принимать различные табу. Некоторые из них, кстати, очень даже разумные, только сейчас не об этом. Развиваю мысль дальше: для того чтобы это все получить, нашим с вами девочкам ничего, как я уже отмечала, делать не надо. У них есть личики и фигуры, надо теперь немножко везения и чуть больше стараний, чем обычно. Любые ограничения, даже самые минимальные, в таких ситуациях неприемлемы. Теперь понимаете, почему ваши девушки не особо ломаются, когда получают такие вот предложения, вроде тех, что я привезла?
Валентина Ворон поняла это еще раньше. Задолго до того, как невольно спровоцировала Оксану Мороз читать ей подобие лекции.
— Не до конца, — сказала пани Ворон.
— Мне и с вами все ясно, — лукаво усмехнулась Сана. — О, здрасьте! Со мной-то что не так?
— Полный порядок, — Сана сделала глоток чаю, заметила: — Не люблю, когда теплый. Чай надо горячим пить, пусть обжигает, так удовольствие растягивается.
Улучшается мыслительный процесс.
— Вам теплый принесли?
— Как раз нормальный. Да, так вот — о вас. Вы либо не хотите понимать того, что я вам сейчас говорю, либо не готовы принимать сказанное. Прежде всего на свой счет, вас ведь эти трудности также коснулись, разве нет? И вы ограничивали себя пусть не во всем, но во многом. И бизнес свой, очень похожий на то, чем занимались много лет, решили открыть по большей части для того, чтобы вроде заниматься тем же, оставаться в струе — и одновременно позволять себе больше, чем раньше.
— Вы, Оксана, как грабитель, — проговорила Валентина.
— О! И что же я у вас украла?
— Крадут воры. Вы — грабитель, взломщик. Точнее, взломщица. Сидите тут, пьете чай и взламываете меня. Пытаетесь, во всяком случае.
— Ой, только не говорите, Валя, что у меня это плохо выходит! — пани Сана выставила перед собой левую руку, сделав жест, означающий «Стоп!». — Вы просто вошли в бизнес раньше, когда еще не так стремительно развивался мир вокруг нас. Уверена, вам не раз намекали, а то и прямо предлагали совместить профессию модели с уделом девушки по вызову. Вы отказались — это вам претило. Что же предложила девочкам я? Они по-прежнему демонстрируют свою природную красоту. Получают за это те же деньги, если не больше. И при том — внимание, Валя, — при всем при том ограничения минимальные! Зато собственная свобода — максимальная! А унижений, сломанных личностей, какие я наблюдала у проституток, ежедневно торгующих телом с риском для жизни и здоровья, нет! Все это напоминает игру, Валентина. Конечно, у игры есть правила, их надо выполнять. Но в целом они приемлемы.
— Да, — кивнула госпожа Ворон. — Если не считать, что девочки показывают себя во всей красе извращенцам.
— Не факт, — пани Сана снова глотнула чаю, прожевала шоколадный квадратик, повторила: — Отнюдь не факт. Начнем вот с чего. Ваши модели позируют для эротических фотосессий. Вы можете дать мне стопроцентную гарантию, что эти снимки не используют всякие, как вы говорите, извращенцы с той же целью, как если входят в чат с девушкой? Валечка, Валюша, а знаете ли вы, сколько одиноких мужчин во всем мире, и Украина — не исключение, сидят перед телевизорами, смотрят не футбол, а показ мод и предаются аналогичным сексуальным фантазиям? Пардон за грубость, пусть это вас не оскорбит, но, сидя без штанов, смотрят такие мужчины дефиле. Для чего покупаются так называемые мужские журналы? Валентина Павловна, современный мир открыт, никто ни от чего не застрахован. Если не знать этого, не отдавать себе в этом отчета, проще ничем не заниматься! Закрыться в своей раковине, как улитка, тогда на тебя точно не глянет сальным взглядом ни одно косматое чудовище со стаканом пива в руке.
— Вы говорите ужасные вещи, Оксана.
— Я говорю неприятные вещи, Валентина. Ужасными их делаете вы… ну, или любой другой, именно так, ужасно все воспринимающий. Поймите и признайтесь себе наконец: вы сидите сейчас за этим столом и наслаждаетесь своим статусом только лишь потому, что родились в то время, когда вам подобных предложений никто не делал. А вычислили вы с вашим другом полковником меня опять же исключительно для того, чтобы вашим девушкам сделали подобное предложение! И вы его приняли сразу, Валентина Павловна! Для себя — не для моделей. Такой способ, такая форма заработка на юной красоте для вас абсолютно приемлемы! Потому большая, огромная просьба: не изображайте ханжу, госпожа Ворон. Вам это не идет.
От нее явно ожидали ответа.
— Вы пришли ко мне в офис, Оксана, с такими вот яркими и сенсационными разоблачениями? Вы захотели составить мой психологический портрет, показать мне самой всю глубину моего собственного падения?
— Отнюдь, — Сана излучала покой и миролюбие. — Я вообще пришла по другому делу. Более конкретному. Принесла интересное предложение, хотела с вами обсудить. Этот разговор, который, я чувствую, вам не сильно нравится, вырос из обычного, ни к чему не обязывающего упоминания о сахаре и сладком как табу для моделей, охотно ими нарушаемом при первом же удобном случае. Ну дальше я описала вам типичный удобный случай. Ничего другого, никакого скрытого смысла не собиралась выявить. Вы, как говорится, сами признались.
— Опасно с вами.
— Ничего опасного. Без меня сложно, Валюша, — поучительно изрекла Сана. — Я ведь читаю людей как книги. Прочитываю. Значит, могу кое-что увидеть прежде других, узнать, предвидеть, предостеречь.
— Хотите от чего-то предостеречь?
— Да господь с вами, Валентина Павловна. Можем мы отставить теории в сторону и немного поговорить о практике?..Посетительница ушла, оставив владелицу модельного агентства «Глянец» переваривать услышанное, делать выводы и принимать решения. Самое противное во всей этой ситуации было то, что Валентина знала: она согласится, только Оксана Мороз перешла от психологических экспериментов к конкретике. Причем согласие госпожи Ворон базировалось именно на фундаменте, старательно обозначенном пани Саной чуть раньше. Причин отказаться у Валентины не было, и отсутствие этих причин психолог Мороз объяснила совершенно четко. Ничего пани Ворон не сдерживало, стыда тоже не было — разве что за себя.
Она теоретически должна была стыдиться того, что у нее нет стыда. Но, сама у себя прося прощения за словесную жвачку, Валентина Ворон признавала: да, ей неведомо чувство стыда, ее уже не мучает совесть — от осознания данного печального факта совсем не совестно.
Новым и даже сколько-нибудь неожиданным предложение пани Саны не было. Та собиралась не возить моделей за сотни километров за ближайшую границу, заморачиваясь всякий раз визами и решением других организационных вопросов. Намного проще обосноваться здесь, в Луцке, точнее, где-нибудь на городской окраине, в частном секторе, как было в Щецине. Это сразу снимает дополнительную финансовую нагрузку и заодно — ряд вопросов. Кстати, один из них очень важный: куда это через границу везут партии девушек, причем не все из них — совершеннолетние. А именно на девчонок-подростков Оксана Мороз хотела делать в дальнейшем отдельную ставку. Практика показала: их вызывают чаще, а относятся пацанки к происходящему спокойнее, даже веселее.
Собственно говоря, в этом и заключался главный скользкий момент всей истории. Допустим, начальник милиции — человек полностью аморальный, лишенный каких бы то ни было тормозов, несмотря на то что у него самого дочь — школьница. Это не отменяет инстинкта самосохранения. Когда милиция ловит кого-то за развращение малолетних, на выходе получается очень выгодная реализация. Посадишь извращенца — непременно попадешь на первые полосы газет и в выпуски новостей как профессионал, знающий свое дело и стоящий на страже закона, что хорошо всегда. Не посадишь, найдешь предлог, чтобы выпустить, тоже неплохо, ведь если мерзавец не беден, он станет платить милиции дань всю оставшуюся жизнь, если, конечно, не наложит на себя руки.
По большому счету, как уже знала Валентина, частично испытав это на собственной шкуре, милиция имела дело с двумя категориями растлителей и насильников. Первая — невзрачный представитель социального дна или беднейшей прослойки населения, на которого можно повесить венок из аналогичных преступлений, а его задницу благополучно отправить в колонию, и пусть его там добивают остро жаждущие справедливости уголовники. Последние, кстати, числят себя при любом раскладе выше подобной сволочи. Вторая — гражданин, с которого можно что-то взять, и ради этого на такого вполне реально повесить развращение малолетних, верный способ быстро, не применяя других методов физического воздействия, получить желаемый результат. То есть снять с человека деньги и в дальнейшем пользоваться им как банкоматом. Третьего не дано.
Однако теперь вырисовывалась такая ситуация: начальнику милиции лично придется прикрывать не просто порнобизнес, а преступные деяния, в которые вовлечены несовершеннолетние. Плевать, что соплюхи вроде Юли со Светой согласились добровольно. С той же Алисы взятки гладки, она и другие всегда могут подтвердить: никто никуда их не втягивал, им это нравилось, потерпевшими себя не считают. Раз нет потерпевшего — развалится само дело. Фигуранты обойдутся штрафами, часть которых уйдет в карман того же полковника Самчука. А вот с малолетками фокус не пройдет. Они по закону сами за себя не отвечают, родители легко согласятся стать потерпевшими — и дело придется разваливать, идя на более крупные затраты. К тому же совершенно не факт, что дело в этом случае выйдет развалить — сам начальник милиции непременно попадет под удар, и его показательно высекут.
Взвешивая аргументы «за» и «против», Валентина Ворон все-таки склонялась к мысли: полковник рискнет и ввяжется. Процент, который потечет в его карман, будет, по его мнению, стоить тех дополнительных седых волос. Теперь мама Валя пыталась обдумать предстоящий с ним разговор. Заодно предложив пойти по пути, рассматриваемому Оксаной Мороз и как альтернативный, и как параллельный. Именно обустроить этот бизнес не в самом Луцке, даже не в пригороде. Вынести за пределы района, ближе к границам областей, той же Ровненской. Как вариант, запустить в самом Ровно такой же филиал, открыв для этого представительство модельного агентства «Глянец» — солидной фирме надо расширяться, ничего такого, что привлекло бы дополнительное внимание и вызвало бы лишние подозрения. Этот ход Валентине нравился несколько больше: расширение на соседний регион — пусть даже филиал и становился по сути прикрытием другого бизнеса — в какой-то мере удовлетворяло ее амбиции.
Правда, пока об этом речи не шло. Все нужно делать постепенно, и на первых порах студия должна заработать здесь, в Луцке. Как выразилась на прощание Оксана Мороз, в тестовом режиме. Так что для начала полковнику Самчуку хватит этой первичной информации.
Так и получилось, что, когда Алиса вместе с остальными вернулась из Щецина, новое рабочее место для девушек уже оборудовали здесь, не слишком далеко от дома, каких-то полчаса на такси, оплачиваемом фирмой. Ее поставили перед фактом — и Алиса факт приняла. Она уже не могла представить себя в другой роли.Тем утром все окончательно перекосилось.
Мама впервые за много месяцев не вышла на работу. Еще с вечера заныла спина, женщина не придавала этому значения, но, окажись дочь дома, не оставила бы все так, непременно сделала бы матери укол. Обычно та активно протестовала, даже отмахивалась от шприца, словно ее намеревались подвергнуть жуткому насилию, но всякий раз здравый смысл побеждал, и уколоть ее удавалось. Однако той ночью Алиса работала, вышла на свою смену, приехала под утро и застала маму в разбитом состоянии.
Колька по устоявшейся с прошлой осени привычке собрался в школу сам, и вообще мальчишка взрослел быстро, становясь все более самостоятельным. Старшую сестру это не слишком радовало: раннее взросление в Колькином случае могло означать преждевременные сигареты, алкоголь, потом — коноплю и, наконец, наркотики посильнее. Хотя Алиса вообще не понимала, как раннее пристрастие к этому всему может называться преждевременным. Тогда получается, для алкоголя, никотина и наркотиков все же предусмотрено некое свое время … Так или иначе, повлиять на ускорение подобных процессов девушка не могла, тем более, реальной опасности не возникало. А вот с матерью — действительно беда.
Алиса позвонила ее хозяину, выслушала ворчание по поводу того, что работать некому, и тут она сама себе удивилась: достаточно жестко напомнила — сегодня обычный вторник, выторг после выходного понедельника и так либо нулевой, либо минимальный. Не страшно, если один день единственный реализатор, которого ему удалось найти за такие деньги, поболеет. Договорившись, Алиса сперва хотела вызвать врача, но тут же передумала: сходила в аптеку, купила нужное лекарство, позвонила знакомой докторше и расписала простую схему для уколов. Судя по непривычному отсутствию сопротивления со стороны матери, на этот раз дела были совсем плохи.
Перекос начался, когда женщине полегчало. «Кто знает, — подумала после Алиса, — может, разговор состоялся б и раньше, будь у нас нормальная возможность поговорить». В любом случае, поняла девушка, тема созрела давно. Устроившись на подушках и облегченно вздохнув, когда блокирующее лекарство начало активно действовать, мама проговорила ровным, лишенным всяческих эмоций голосом:
— Шла бы ты уже замуж.
— Спала бы ты уже, — машинально ответила девушка и тут же, пусть с небольшим опозданием, но осознала: никогда раньше о ее замужестве мать не заикалась, потому, подойдя ближе к дивану, чуть наклонилась, чтобы видеть лицо лежащей, и спросила: — Чего ты? С чего бы вдруг? С какого перепугу?
— У меня нормального мужа не было. Пускай хоть у тебя будет.
— Спасибо, конечно, за заботу, ма… Только давай я сама как-то решу, когда мне выходить замуж, за кого и выходить ли вообще. А вот зачем ты …
— Меня послушай, — перебила мать. — Работа тебя угробит. Мотаешься туда-сюда. С мужем всегда проще. С тобой не будет так, как со мной.
— Допустим, мам, с каждым человеком случается именно то и ровно столько, что он сам допускает.
— Умная сильно.
— Не сильно. Только и не совсем дура.
— Вот раз не дура полная, дочка, — бери и выходи замуж. Пока не поздно.
— Мне еще двадцати нет. Долго еще будет не поздно.
— Пользуйся возрастом, говорю тебе. Сейчас нормальные мужики перебирают товаром, носы воротят. Можешь не успеть, дочь.
Таких разговоров родная мать уж точно не вела с ней никогда. От неожиданности Алиса даже не нашла подходящих слов, только присела на краешек дивана, сложила руки перед собой на коленях, словно школьница, по-птичьи наклонила голову, глядя на лежащую мать новым, изучающим взглядом.
— Можешь объяснить, чего тебя понесло?
— Ты сейчас деньги зарабатываешь, сама. Лицом торгуешь, это так называется?
«Не только лицом», — подумала Алиса. Впрочем, полноценной, настоящей торговлей телом ее род занятий также вроде нельзя окрестить. Впрочем, ни сама девушка, никто другой пока еще не отдавал себе отчета в полной мере: есть ли вообще грань, некая условная черта, отделяющая то, что они делают перед веб-камерами в загородном двухэтажном доме, от профессиональной проституции. Торговля телом, как ни взгляни, оттенков и нюансов фактически лишена.
— Грубовато называется, — ответила Алиса.
— Видела я по телевизору, показывали этот ваш модельный бизнес.
— Интересно, что показывали, чего я не успела узнать?
Алиса подозревала: вот сейчас мама заговорит о сексуальных услугах.
— Девки там, в этой вашей системе, быстро стареют. Изнашиваются, одна фифа так прямо и сказала в телевизор.
— И все?
— Разве мало? Ты не тапочек паршивый, Алиса. Новую себя не купишь.
— Потянуло тебя на какую-то непонятную философию. Так сильно болит?
— Не кривляйся. Я тебе добра желаю. Ты вот начала в ночные смены ездить. У вас там студию только в такое время получается снять дешевле. Жадная она, Воронша, разве нет?Здесь девушка предпочла благоразумно промолчать. Она сама придумала эту версию: подходящее для фотосессий помещение дешевле арендовать на ночь, чем на день. Сказка хоть как-то оправдывала ее ночные отсутствия, хотя более здравомыслящий человек давно заподозрил бы неладное. Впрочем, и эта легенда скоро могла потерять актуальность: Алиса понятия не имела, сколько они еще будут работать так, как теперь, и у нее уже не хватало фантазии — как объяснить дальнейшие ночные отсутствия, не может же ночная фотосъемка длиться вечно. Пусть даже ночное время выпадает Алисе раза два-три в неделю. Когда ее нет дома по нескольку часов днем, выдумывать проще.
— Экономная, — проговорила девушка. — Дела сейчас не очень.
— Ага, у нее всегда — не очень… А люди видят, на каком джипе катается по городу. Постоянно с разными местными начальниками. С милицейскими чуть не в обнимку. С этими… олигархами нашими…
— Мам, вот я тебя умоляю: где у нас олигархи? В наших-то широтах…
— Ищи. Не сыщешь здесь — шукай дальше. Без олигарха, дочка, тебе сейчас нельзя.
Алиса вздрогнула и откинула голову, словно получила пощечину.
— Ты что… Ты серьезно?
— Даже очень. Тебе мужик нужен, Алиса. Богатый, солидный. Пускай даже не сильно молодой. Молодые сейчас мозги коноплей прокурят, печень горилкой попортят, и все, дочка: сушите весла, пишите письма. От таких уроды рождаются. Без глаза, без пальца, с болячками разными…
— Ты это тоже по телевизору видела?
— Видела, — кивнула мать.
— Когда ты только успеваешь его смотреть.
— Зима, дочка. Базар рано расходится. И вообще… Хочешь — сама проверь, там, когда ни включишь, только про такое и вещают. Я уже просвещенная.
— Вижу.
— Плохо видишь! — повысила голос мать, неловко повернулась, скривилась, — видимо, боль в пояснице напомнила о себе. — И глядишь не туда, — продолжила уже тише. — Можно подумать, не знаешь, как Воронша ваша по жизни устроилась. Не нужна была никому. Пока молоденькая — еще так-сяк. Чуть постарше — надо богатого дядьку искать. Нашла. Пожила. Развелась. Хату вон какую получила. И живет в свое удовольствие. Вас вот, глупеньких, муштрует под себя.
Разве не так?
— Мы с ней, мама, в баню вместе не ходили. И Валентина мне не подружка, детей нам не крестить.
— Их завести сперва надо, детей-то! — снова выкрикнула мать, тут же закашлялась, опять заговорила спокойнее. — Ей поздно уже. Да и не хочет, я так думаю. Хотела бы — давно подсуетилась, муж бы еще на алименты расщедрился. Потом решал вопросы для сыночка, никуда не делся бы. Сейчас, Алиса, на вопросы не отвечают — их решают.
— Тоже по телевизору видела?
— Не первый год на базаре стою.
— Ага, то-то я слышу, новости базарные.
— Тебе вот смешно, девушка…
— Ой, мам, в том, что ты сейчас тут говоришь, смешного мало, правда.
— Я согласна, дочка. И послушай меня, не перебивай, когда еще вот так получится, — мать снова поудобнее устроилась на подушках, на этот раз двигаясь осторожно, стараясь вновь не спровоцировать боль. — Девчонки, твои красивые подружки, чего в модели подались, под Валькино крыло, как думаешь? Продать себя дороже. Чтоб по гостиницам не шляться в городе, по барам или того хуже — по вокзалам да трассам. Они вкладывают в себя. И ты вкладывай, девочка. Я в свое время про такое не думала. Я вообще думала мало, знала еще меньше. Сама ведь видишь, как живем. Полно мужиков ездит вокруг, которым для этого самого ихнего престижу нужна рядом лялька вроде тебя.
У Алисы сперло дыхание.
— Мама… Я для тебя… Я — лялька?
— Для меня ты дочка… которой я не хочу такой жизни. И я не всегда такая была. Родилась не хуже тебя нынешней с лица. Куда все ушло, не скажешь мне? Может, фотографий наших из альбома давно не смотрела?
Она права: Алиса давненько не перебирала семейные альбомы, этот неизменный атрибут любого дома уверенно уходил в небытие. На смену пришли цифровые фотографии, сложенные в компьютерную папку. Чтобы их просмотреть, надо включать компьютер специально, потому бесконечное перелистывание снимков давно перестало быть одним из любимых занятий современников.
Но тут же девушку озарила вспышка воспоминаний: давно, очень давно виденное старое черно-белое фото, на котором она сама, молодая, моложе даже себя нынешней, стоит у забора в старомодном некрасивом платье… Да, так выглядела ее мать в свои семнадцать. И такой ее Алиса не видела вживую ни разу, с самого своего рождения.
— Была я красивая, была, — повторяла между тем женщина, уже не обращая внимания на то, слушает ее дочка или нет. — Могло и у меня по-другому склеиться. Ты хоть времени не теряй. Любой ведь возьмет. Хорошо устроишься — нам с Колькой помощь…
— Мама! Я вам разве не помогаю и так! Совести у тебя нет! — взорвалась Алиса, даже вскочив на волне праведного гнева.
— Твоих денег не надо, дочка. Тебе они слишком тяжело даются. Мужикам, сволочам, легче, проще. Вот они пускай содержат и кормят. Тебя и нас заодно.
Девушка не поверила своим ушам. Она не хотела этому верить: родная мать уговаривает ее продать себя подороже. Видит в этом единственный выход, даже не подозревая: Алиса с недавних пор этим же и занимается. Тут же подумалось: рассказать бы тебе все, отхлестать правдой по глазам. Что бы тогда сказала, интересно?.. Она даже открыла рот, собираясь обрушить на мать откровения. Но промолчала, закусила губу, повернулась и вышла в соседнюю комнату, к большому зеркалу.
Встала перед ним, оглядела себя с ног до головы. И приняла решение: в самом деле, гори оно все огнем.Собиралась недолго. Не знала, куда хочет уехать, — ей не терпелось поскорее убраться отсюда. О том, кто и когда сделает матери следующий укол, даже не подумала. Ничего, даст Бог, не помрет. Она давно живет, многое успела понять в своей и чужой жизни. Настолько много, что готова смириться, если ее дочь продаст себя пусть не первому попавшемуся богачу, ладно — не второму, зато третьему — уж непременно, наверняка. К тому же Алису только сейчас переполнила обида: маму совсем не интересует, где пропадает ее дочь. Она готова поверить любой лжи, даже не задумываясь, может ли происходить подобное на самом деле. Это оказалось, по большому счету, самым важным — мать мало волнует, чем зарабатывает на жизнь дочь и нравится ли это самой девушке.
Возможно, тому нашлись бы объяснения. Только Алиса не хотела их искать. Девушка не собиралась оправдывать поведение матери. Пусть она разбита жизнью, мало образованна и больна. Если у самой нет достоинства, не стоит полагать, что такое состояние души и подобное мировоззрение передается по наследству. В любом случае мать невольно напомнила Алисе, как называется то, чем занимается дочь, и во время разговора девушка поняла: хочешь изменить хоть что-то — меняй не раздумывая.
Уходи не оглядываясь.
Она взяла лишь рюкзачок, куда
Натянув вязаную шапочку почти на самые брови, Али са, уходя, бросила взгляд в комнату. Мать лежала на спи не и, похоже, дремала. Видимо, боль понемногу отпускала, бессонная, беспокойная ночь давала о себе знать, требовала компенсации. Поддавшись мимолетному порыву, Алиса хотела громко попрощаться, разбудить маму, бросить перед уходом что-то едкое, пусть надолго запомнит. Но так же мгновенно передумала: это ее бегство тоже было спонтанным, совершенно непродуманным, тем не менее уверенным решением. Стоит заговорить, показалось девушке, и она вновь все переиграет. Нет, уж делать так делать. До свидания. Точнее, прощайте. Буду звонить.
А может, не буду, как сама захочу.
Уже выйдя из дому и поправив на плече шлейку нетяжелого рюкзака, Алиса нашла ответы еще на два мучивших ее вопроса. Собственно, первый: «Куда ехать-то?» — не то чтоб очень мучил. Другой конечной точки, кроме Киева, она себе не представляла. Не потому, что имела на главный город своей страны какие-то особые виды: Алисе просто хотелось затеряться, а другие города по пути, тот же Ровно, для этих целей не подходили. Внезапно фантазия девушки понеслась еще дальше: ее неодолимо потянуло к морю. Да, зима, холод и слякоть. Это не важно, она ведь не была на море ни разу, ей не пляж нужен — хочется просто постоять одиноко на берегу, послушать прибой, пусть соленые брызги оросят лицо. Из Киева в Крым добраться зимой проще простого. Так что с этой минуты ее спонтанное бегство обрело цель одновременно со смыслом. Вопрос номер два разрешился еще быстрее: ей никто не позвонит и она ни с кем не свяжется, потому что телефона больше не будет.
Добравшись до гостиницы «Луческ», откуда маршрутки на Киев отходили каждые полчаса, Алиса подошла к урне, вытащила из кармана мобильник, вынула сим-карту, бросила в мусор. Эта трубка больше не зазвонит никогда. Телефон отправился следом. Мосты сожжены. Прощай, любимый город!
Снова поправив рюкзак, девушка подошла к белому микроавтобусу.
— Едем скоро? — поинтересовалась у водителя.
— По расписанию, — брякнул немолодой сутулый мужчина, от которого кисло пахну́ло потом и плохо постиранной одеждой.
— Трудно сказать?
— Я не говорю разве? Морочишь голову… — Не знаю я вашего расписания. Скоро едем?
— Не знаешь — садись. Поедем.
«А ведь он по-своему прав», — признала Алиса. До конца дня машина здесь стоять не будет. Сунув сутулому деньги, чтобы наверняка, девушка вошла в салон. Здесь уже сидело человек десять, из динамиков Татьяна Овсиенко пела старую как мир песню про шофера-дальнобойщика, при этом работал телевизор, закрепленный под потолком, — без звука шел какой-то глупый сериал о бизнес-леди и ее бедном, но честном и верном охраннике. Вначале дама возненавидит его за пьянство-хамство, потом захочет уволить, а в финале он спасет ее бизнес от имеющих политическую окраску рейдеров, и леди захочет выпить вместе с ним, стоя в лучах заката. Чего-чего, а такого добра Алиса насмотрелась, коротая зимние промежутки между своими сменами.
Поискав свободное место у окна с той стороны, где расположились сдвоенные сиденья, и не найдя его, она бросила рюкзак рядом с девочкой лет десяти. Та с не характерной для своего возраста активностью орудовала пальчиком по передней панели ноутбука, увлеченно просматривая в ускоренном режиме какие-то видеофайлы. Покосившись на рюкзак, девчонка с важным видом заметила:
— Занято тут. Мамка сидит.
— Я и не думала, что ты сама путешествуешь, — ответила Алиса. — Сзади тоже занято?
— Не знаю. Сама спроси.
— Где у нас мамка?
— Звонит. Тут шумно. Нас встречать должны, что-то не танцуется.
— Не вытанцовывается, наверное.
— Ага. А еще не стаканится.
Быстро утратив к Алисе интерес, девочка снова занялась своим просмотром. Забрав рюкзак, бросив его назад и не получив возражений, девушка спросила просто для поддержания разговора, как будто ее и впрямь это интересовало:
— Чего смотрим? Кино же тут крутят. Или игрушка?
— Я в игрушки не играюсь, — проговорила девочка. — Они тупят и глаза сажают.
— Зрение, — снова поправила Алиса.
— Зрение — это глаза.
— Верно, конечно, правильно. А сейчас ты зрение не портишь?
— Это наши номера. Я смотрю, где я опаздывала, — пояснила девочка.
— Куда опаздывала? — теперь Алиса совсем не понимала случайную знакомую.
— Ой, ну вот, гляди — вот же!
Девочка села боком, повернула ноутбук так, чтобы Алиса видела, быстро перемотала на несколько минут назад, привычным жестом запустила видео.
Чуть наклонившись и всмотревшись, Алиса увидела: в самом деле танцы, причем съемка не любительская, можно даже сказать, почти профессиональная. Уж в чем, в чем, а в таких вещах она разбираться научилась. Оператор с разных точек снимал танцевальный номер: четыре девочки, с виду — младшие школьницы, в коротких светлых юбочках, вызывающе открывавших белые трусики, проделывали странные, не совсем привычные для их возраста па на фоне шведских стенок. Помещение напоминало спортзал, а сам танец… Алиса даже зажмурилась, не веря своим глазам. Не может быть, это ведь…
— Вот я! — девочка ткнула пальцем в плазменный монитор, показывая себя, вторую справа, самую старательную из четверки. — Видишь, я попадаю! Мамке долбили — не попадаю, и хорошо, что она это видео заказала делать.
— Где это вы?
— Милицию поздравляем. Вот перед Новым годом, День милиции же был, — девочка говорила с ней так, словно взрослая — она, а маленькая и непонятливая — сама Алиса. — У нас при школе танцы, а милиция у нас эти… ну… шефы как бы. Я же попадаю! И мама докажет!
— Как… кому… зачем?..
Девушка пыталась в полной мере осознать и оценить происходившее с ней с самого утра, ведь случайно увиденная запись детского танца оказалась невольным и неожиданным продолжением ссоры с матерью.
— Меня с танцев хотят прогнать, — терпеливо объяснила попутчица. — Мама везет меня в Киев. Это по кажем, там с кем-то договорились. Мы им докажем!
— Ты хочешь вернуться на танцы?
— Хочу. Мне нравятся танцы.
— И ты хочешь это танцевать? — Алиса показала пальцем на монитор.
— Стрип-пластика! Классно, правда? Нам так хлопали! Вот смотри, это уже дальше, в милиции, перед Новым годом. Всех специально пригласили! А меня не взяли! — голос девочки дрогнул, видимо, обида была еще свежей.
Пальчик бойко закрыл этот файл. Ведомый им курсор отыскал и запустил другой. На этот раз здесь была сцена, камера прыгала, съемка оказалась кричаще любительской. Но Алиса все увидела и все поняла.
— Коровы, правда? — спросила девочка. — Мама в Интернет выложила, пускай все с них прикалываются!
Скажи, коровы?
Алиса не находила слов. Любительская камера бесстрастно фиксировала, как три девочки младшего школьного возраста, все в тех же юбочках и ослепительно-белых трусиках, старательно, хотя и довольно-таки неуклюже исполняют под звуки кавер-версии старой песни «Чему учат в школе» те же танцы. Только уже на специально установленном шесте. Или же он прямо из стрип-клуба, или точная его копия.
— Мама не против таких танцев? — выдавила из себя Алиса.
— Ты чего! Я же с ними не пропаду! Это мама так говорит! Мам, я правда с танцами не пропаду?
— Хватит уже на себя любоваться, — добродушно бросила розовощекая женщина в дубленке, как раз вошедшая в салон. — Девушка, тут занято.
— Мне сказали. Мы просто разговариваем.
— А, — розовощекая тут же потеряла к ней всякий интерес, хотя Алиса не была уверена, что он вообще был. — Даша любит поговорить у нас. Выключай, Даша, выключай. Батарея разряжается.
— Я просто показала…
— Дарья, я кому сказала! — женщина чуть повысила голос. — Кому надо, тому и покажешь! Девушке оно совсем не нужно!
Тем временем в салон вошли и расселись остальные пассажиры. Свободные места еще оставались. Уселся на свое место водитель. Зачем-то сделал громче музыку, не выключив при этом телевизор. Мотор заурчал.
Алиса не спешила садиться.
Автобус медленно выруливал на шоссе.
Девочки-школьницы разучивают стрип-пластику, танцуют на шесте, показывают это своим подшефным милиционерам. Наверняка старшим офицерам. И те девочки, чью стрип-пластику бракуют, плачут. Их мамы пишут это на видео, выкладывают в Интернет и везут дочек в Киев — добиваться справедливости. Каждая школьница имеет право осваивать стрип-пластику под патронатом городского управления внутренних дел.
Этой стране не нужны сказки. Ее дети верят в другие чудеса. Это чудо — шест на сцене.
— Остановите! — выкрикнула Алиса, рванувшись к выходу.
— Ты чего орешь! — гаркнул в ответ водитель. — Забыла что-то?
— Не забыла! Не еду! Выпустите меня, черт возьми!
— Тю! Вот же ж подруга!
Выскакивая из салона маршрутки чуть ли ни на ходу, Алиса совсем не думала о том, чтобы потребовать от водителя уплаченные деньги. Они не имеют ни малей шего значения. Нет таких денег, которые помогут ей сбежать отсюда. Ведь бежать некуда.
Остановившись на площадке перед зданием гостиницы, девушка поискала и нашла взглядом урну. Очень вовремя: какой-то малолетка уже прятал в карман потертой куртки ее телефон.
— Стой! — заорала Алиса. — Стоять! Отдай!
Увидев стремительно несущуюся на него девушку с рюкзаком, паренек чуть присел, оттолкнулся ногами, прыгнул в сторону, как заяц, и лихо дал стрекача. Из-за угла показался милицейский патруль.
— Вор! Вор! Украл! Держи вора! — призывала Алиса, сама пытаясь настигнуть беглеца.
Парень хотел обогнуть патрульных, но те, мгновенно оценив ситуацию и поняв, как просто стать героями, без особого труда взяли его в клещи. Миг — и беглецу уже крутили руки. На них глазели прохожие. Подбежала, запыхавшись, Алиса.
— Вор… — повторила она, тяжело дыша.
— Что украл? — строго спросил тот милиционер, что младше, с оспинами на щеках.
— Мобильник… В кармане…
— Я из мусорки достал! — разорялся парень. — Ты выкинула, сам видел! Скажи им, что выкинула, скажи?
— А ты, значит, видел. Хоть признаешь… Мой телефон. Хочу — выбрасываю. Хочу — забираю. Почему не отдал?
— Ну, гаденыш? — милиционер встряхнул парня за шиворот. — Тебе кричали, сукин сын! Что делаем с тобой? У папки денег просим?
— Нету папки! — огрызнулся парень, взглянув на Алису: — Слышь, ну чего ты, ну ладно, делов-то… Подумаешь, проехали, а, слышь, как тебя… Ну, тебе надо…
— Пошли протокол писать, — довольно проговорил старший из двоих.
Алиса уже пожалела обо всем. И об этом тоже.
— Ребята, правда… Ну его… Там делов-то, — проговорила, придав голосу просительных интонаций.
Милиционер с оспинами цыкнул зубом, сплюнул себе под ноги.
— Претензий не имеешь?
— Нет.
Рука разжалась, парень ту же отскочил в сторону.
— Он не крал телефона? — продолжал спрашивать патрульный.
— Нет.
— Телефон в мусорнике валялся?
— Верно.
— Ты его выбросила?
— Да.
— Ну и не жалей!
Подкинув трубку на ладони, патрульный с довольным видом опустил ее в карман форменных штанов.
— Вопросы будут?
Отмахнувшись от них, Алиса повернулась, снова забросила шлейку рюкзака на плечи.
Подумаешь — телефон. Кусок пластмассы. Симка где-то валяется, трубку новую купит, хоть прямо сейчас. Деньги есть и еще будут. Надо понять для себя: деваться ведь впрямь некуда. Потому, как советуют умные люди, нужно расслабиться и получать удовольствие.
— Улыбаемся и машем, — сказала Алиса пареньку, впрямь улыбнувшись и махнув ему рукой.
Тот, окончательно перестав понимать, что вокруг происходит, покрутил пальцем у виска, затем показал девушке средний палец и поспешил сбежать от греха подальше.
…На следующий день снова была ее смена…Луцк. Октябрь 2010 года
— Дальше вы знаете, — сказала Алиса.
Ее слушательницы переглянулись. Чувствуя, что женщины ожидают от нее чего-то еще, девушка, может быть, впервые за долгие часы разговора смутилась, в глазах появилось виноватое выражение, и она проговорила:
— Через пять дней всю нашу сказку повязали. Наши девчонки под следствием сейчас, вообще-то.
— За что? — искренне удивилась Агнешка Збых.
Алиса пожала плечами, а Ольга Жуковская быстро объяснила:
— По закону все — соучастники… То есть соучастницы.
— Тогда, насколько я разбираюсь в правовых вопросах, та девушка, Люда Онищук, мать которой взяла у нас деньги и вместе с ней уехала… Она ведь не имела права этого делать. Как оно называется у вас… Подписка о невыезде, верно?
— Правильно, — утвердительно кивнула Ольга. — Только там есть нюанс. Люда и еще несколько девчат сразу, на месте, в тот же день заявили, что их принуждали. Написали заявления. Перешли в разряд потерпевших, жертв, получается. Жертвы преступлений имеют право на свободное передвижение. Уезжают когда и куда хотят. В суд явиться обязаны, конечно. Но до суда там, как я понимаю, далече.
— По нашим данным, начальник милиции Самчук на полный ход запустил машину, подключил всех, кого можно и нельзя, чтобы самому выйти из грязной истории с минимальными для себя потерями, — сказала Агнешка. — Потому ты права, суд состоится нескоро. А ты, Алиса, почему не взяла пример с Люды?
— В смысле? Почему не сбежала? Ха, я уже пробовала, только же вот рассказала вам…
— Нет, почему заявления такого не писала?
— А, вы вот о чем… Потому, что меня никто не принуждал. И Людку никто не принуждал, и Юленьку нашу, малую, и, особенно, Тамарку, которая Ангелина… Ангел… — Тамара, та самая? Она себя Ангелом назвала?
— Она такой же Ангел, как я — Алиса. Вот кто ее заставлял? Кое-что о ней я уже рассказала вам. Профессиональная проститутка, уставшая ублажать кого попало и перешедшая из реала в виртуал. Да они же с Юлькой маленькой два сапога пара! Сестры близняшки! Обе готовы при первой же возможности даже приплатить немного, чтобы оказаться в этом бизнесе, в тех студиях, на тех диванах! А смена у них… у нас у всех есть достойная — девочки в беленьких трусиках, которые изгибаются возле шестов, как змеи! Мной не занималась мать — я пошла туда, согласилась и не сильно от этого страдала! Теми девочками матери занимаются очень активно — и они будут там же! Не сразу, не именно на нашем месте. Вы понимаете, о чем я говорю, так ведь? Понимаете?
— Да-да, нам все понятно, — поспешила заверить девушку Ольга. — Все же, почему тебя устраивает та ситуация, в которой ты находишься сейчас, Алиса?
— Это честно, — ответила она просто. — Наверное, мне нужно пройти по какой-то дороге до конца. В тюрьму вряд ли посадят. Учиться… Конечно, пока ты под следствием, куда-то соваться сложно. Тем более, наша история еще на слуху.
— Ваши имена и фамилии не разглашаются.
— Кому надо, тот узнает, и вам это известно даже лучше, чем мне. Кстати, у нас дома был следователь, задавал матери вопросы. Она узнала, чем мы занимались под крылом мамы Вали в «Глянце». Думаете, возмутилась, оскорбилась, стала всех подряд обвинять? Фигушки! Когда следак ушел, она только вздохнула, покачала головой: что ж вы, говорит, дочка так неосторожно. Это теперь ты опять без работы? Понимаете, для нее то, чем я занималась, считалось вполне обычной, нормальной работой! Так думают многие! И я не полная идиотка, такой труд и подобный заработок считается нормой не только в нашей, не совсем нормальной стране. Слушайте, Интернет, как и виртуальный секс, не у нас придумали! Не в Украине, не в России, даже не в Польше! Такие студии работают чуть ли не по всему миру! Вряд ли где-то возле каждой девушки стоит потный амбал с автоматом, грозя пристрелить, если та откажется раздвигать перед камерой ноги и облизывать губки! Потому не знаю, кто там к чему Людку Онищук принуждал, жертвой чего или кого она себя считает. Думаю, перед собой оправдывается, перед родителями, родней… — Ты не оправдываешься?
— Смысла нет, — просто ответила Алиса. — И знаете что? Давайте уже как-то закругляться. Устала я, никогда так долго языком болтать не доводилось.
Жуковская поймала себя на том, что впрямь перестала следить за временем. Когда в середине осени сумерки сгущаются уже после шести вечера, всякое темное время суток невольно кажется ночью, ночь же — сплошной, бесконечной. Взглянув на циферблат, Ольга отметила: здесь, у нее дома, они говорили, а по большей части — слушали почти пять часов. Если суммировать от момента знакомства с Алисой в кафе, ее нехитрая, обычная, банальная и потому-то тяжелая, местами даже жуткая история заняла часов восемь. «Полноценный рабочий день труженика бюджетной сферы», — грустно усмехнулась Ольга. Это не прошло мимо внимания девушки.
— Что смешного?
— А? — обернулась к ней Жуковская, отгоняя свои несвоевременные мысли. — Ах, да… Нет, ничего, извини… Я о своем, ничего, все в порядке.
— Так я могу идти?
Ольга скрестила взгляды с Агнешкой.
— Конечно, можешь. Тебя никто не держит, спасибо огромное.
Алиса поднялась, потянулась до легкого хруста в костях. Несколько часов неподвижного сидения дали о себе знать, тело слегка онемело.
— Я сама пойду?
— Ни в коем случае! — поспешно сказала Агнешка. — Юранд тебя отвезет, куда скажешь. Мы же договаривались. Да, еще такое…
— Что? — насторожилась девушка.
— Ничего страшного, не волнуйся. Вообще-то, я лично узнала даже больше, чем хотела и надеялась. Несколько вопросов на дорожку, просто для себя.
— Разве вы раньше не для себя спрашивали?
— Ой, Алиса, не цепляйся к словам, — отмахнулась Жуковская.
— Мы все устали, — бросила ей полячка. — Она ни к чему не цепляется, все правильно. Мне, Алиса, важно знать разные мелочи, так лучше составляется общая картина. Ты работаешь сейчас?
— Менеджер в интернет-кафе. Это вообще отдельная история.
— Почему?
— Интересная достаточно.
— Чем же? — Теперь, когда была заметна общая усталость, ответы из девушки приходилось буквально выдавливать.
— Точно не знаю, мне наши девчонки говорили, из «Глянца». В смысле, бывшего «Глянца», там же контора накрылась по понятным причинам… Короче, прошел слушок, что всех наших на работу устраивает лично Самчук.
— Начальник милиции?
— Его пока вроде отстранили, что-то такое… Или там вместо него кто-то обязанности временно исполняет… Я в такие детали не сильно вникаю. Не в том дело. Поговаривают, Самчук через какие-то свои каналы дает указания пристраивать моделей из «Глянца», особенно тех, кто проходит по этому делу, на нормальную работу. Зарплата не главное, важно — девчата при деле и каждая знает, кому обязана.
— Вы вообще догадывались о причастности ко всему этому бизнесу начальника милиции?
— Прямо — нет. Перед нами же, сами понимаете, никто не отчитывается. Мама Валя дружила с Самчуком, этого не скрывала. Понятно, раз нас не трогали какое-то время, без милицейского прикрытия не обойтись. Следователь, который приходил к нам, вообще намекал: раскрутила историю Служба безопасности, и то лишь потому, что там нарисовалась международная преступная группа. Без этого долго бы ловили, если бы вообще занимались таким. Выходит, — вздохнула Алиса, — пани Сане надо спасибо говорить. Она спустила бизнес мамы Вали в унитаз. Жаль…
— Тебе жаль? Ты же не видела в нем себя?
— Кто знает. Я просто плохо работала.
— Ты так оцениваешь свои старания?
— Не было никаких стараний, вот какая оценка. Может, постарайся я лучше… Ай, ладно, не о чем говорить больше. Воду в ступе толчем. Отпускайте меня уже.
— Хорошо, хорошо, только я не пойму никак: если никто из вас ничего не знал о причастности начальника милиции к работе порностудии, какой смысл ему хлопотать о вашем трудоустройстве? Против него ты, например, не можешь дать никаких показаний, разве нет?
— Правильно, — кивнула девушка. — Но там всё и все завязаны, вы разве не поняли до сих пор? Если так сложится, что из-под удара получится вывести маму Валю или этот удар, как вариант, можно существенно ослабить, начальник милиции выиграет от того, разве нет? Пани Сана его мало волнует. И я вот что думаю: дело может повернуться таким образом, что ее надо будет топить, а Валентину Павловну — вытаскивать. Там же много чего от наших показаний зависит. Как мы себя поведем, так и с нашей бывшей хозяйкой сложится. Каждая из нас для нее — что-то вроде маленького спасательного круга.
— И тебя уже кто-то обрабатывает? — быстро спросила Ольга Жуковская.
— Пока нет, — Алиса повела плечами. — Слушайте, я даже не уверена, что все это правда. Слухи, говорю же вам. Только ведь работу каждая из нас нашла без проблем. Кто хотел, разумеется. По цыганской почте. Одна другой сказала, что там-то и там-то есть нормальное место. Платят мало, зато спокойно, тихо, при деле, особых знаний не нужно. Так что, — Алиса картинно развела руками, — получается, сижу в компьютерном клубе, принимаю деньги, включаю Интернет желающим сразиться в какую-то стреляющую игрушку. Пацаны хотят убивать монстров, а те, кто постарше, продуваются в виртуальном казино. Такое.
— Ты… — Жуковская не знала, как верно задать вопрос, потому спросила просто: — Ты дальше думаешь что-то? Или решила до старости сидеть в том клубе?
— У вас есть другие предложения? — вопрос прозвучал равнодушно — обе знали, что предложений нет и быть не может, потому ответом стало молчание.
— Большое тебе спасибо, Алиса, еще раз, — подвела окончательный итог Агнешка Збых, протянула девушке руку, громко позвала Юранда и, когда Чинский появился в дверях, дала помощнику указания на польском: — Отвези девочку, будь так добр, и возвращайся. Я еще немного побуду здесь, надо переварить. Потом поедем ужинать.
— На такси? — спросил Юранд тоже по-польски, ничуть не смущаясь, что присутствующие их не понимают.
— Зачем такси? — удивилась Агнешка.
— Pani, mężczyzna na pewno chce wypić. Mu niechęć siedzieć za kierownicą [7] .
Услышав это, Агнешка Збых удивилась еще больше — ей ответила Алиса, и, хотя ее польский был далек от совершенства, фраза оказалась довольно-таки грамотной и правильно построенной.
— Вот так! — не сдержалась Ольга, даже подмигнула девушке, а та в свою очередь подарила улыбку — единственную искреннюю, даже с легкой хитрецой, за все то время, что они сегодня общались. — Знай наших!
Агнешка тоже улыбнулась, показала Алисе большой палец.
— Я смотрю, ты оптимистка.
— Сама не знаю, кто я, — призналась девушка. — Вот и будет повод над этим поразмыслить. Скажите…
— Да-да, — засуетилась полячка. — Говори, говори… — Мы не оговаривали этот вопрос… Насчет денег… — Тебе деньги нужны?
— Я не Людка, требовать наглости не хватает. И вообще, нет так нет. Если считаете, что время не зря потратили… Только милостыни не прошу, сразу предупреждаю!
— Матка Бозка, какая милостыня! Много не выйдет, свои отдаю. Потом компенсирую. Не компенсирую — так и будет, — Агнешка подхватила сумочку, достала кошелек, выудила бумажку в сто евро. — Больше нет, правда.
— Даже это много, — купюра перекочевала в карман Алисы. — Чисто символически, так, оправдать потраченное время.— Оправдала?
— Нормально. Поехали, что ли?
Юранд кивнул и вышел. Алиса двинулась за ним. Но прежде чем уйти окончательно, она остановилась в дверях, обернулась. В глазах мелькнули новые, совершенно до того не виданные собеседницами незнакомые озорные огоньки.
— Теперь смотрите сюда. Я потратила на вас время. Попросила денег — вы дали. Неважно сколько. Другое интересно: ведь я только что опять продала вам себя. Несколько часов разговоров на тему, так или иначе касающуюся секса. И вы, клиенты, получили то, что нужно, и заплатили. Разве нет? Разве за это судят?
Ответа не дождалась, да и вряд ли хотела. Повернулась, покинула своих исповедальниц, нарочито громко топая ногами.
Оставшись наедине, Ольга Жуковская и Агнешка Збых долго не могли подобрать слов, чтобы объяснить неожиданный прощальный аккорд девушки. Наконец Ольга вернулась к своему месту за столиком, присела, сложила руки перед собой на коленях и проговорила, глядя не на польскую коллегу, а на темное, усеянное мелкими дождевыми каплями окно.
— Знаешь… она ведь права.
— Знаю, — ответила Агнешка.От автора (вместо эпилога)
Вы прочитали художественное произведение. Но при этом книга — литературная обработка реальных событий, действительно имевших место. Не все они происходили в украинском городе Луцке в указанные периоды. Однако каждое из них случилось в наше время, с нашими согражданами и их детьми. И перенести их в одно место, сведя к тому же во времени, требовала не хронология, а логика художественной литературы.
Мне очень хочется, чтобы моя книга была принята как предупреждение. Точно с теми же мыслями я садилась писать мой первый роман — «Олеся. Сожженные мечты», вышедший годом раньше и быстро завоевавший читательское признание. Пользуясь случаем, благодарю издательство «Клуб Семейного Досуга» за то, что оценило мои труды, сочло тематику острой и актуальной и что теперь мы сотрудничаем. А вам, дорогие читатели, отдельное спасибо — новая книга появилась благодаря вашему живому интересу к моему дебюту в жанре социальной прозы.
Герои этой книги носят вымышленные имена и фамилии. Все совпадения — случайны. Однако за каждым из них стоят реальные люди с реальными историями. Сюжет романа велит закончить историю в том месте, в котором она завершена, и вы только что попрощались с действующими лицами. Он не предполагает постскриптума. Но та история, которую я взяла за основу, таки имеет свое продолжение или завершение — время покажет.
В ноябре 2011 года по делу о порностудии в Луцке состоялся суд, широко освещаемый средствами массовой информации. Главные обвиняемые, натолкнувшие меня на создание образов Валентины Ворон и Оксаны Мороз, получили суровые приговоры — восемь и пять лет тюремного заключения соответственно, с конфискацией имущества и лишением права заниматься предпринимательской деятельностью. Девушки, собирательный образ которых помог создать Алису, осуждены на четыре года условно каждая. Этот судебный процесс от общественности не скрывался. Однако уже через полгода, весной 2012-го, областной Апелляционный суд, заседание которого проходило, в отличие от предыдущего, в закрытом режиме, изменил приговоры фигуранткам. Обеих женщин освободили прямо в зале суда, изменив приговор на условный, тот же суд определил для обеих трехлетний испытательный срок.
Сегодня я не готова сказать, окончена ли эта реальная история. И можно ли в наших повседневных непростых реалиях завершить ее так же, как придумывается счастливый и справедливый конец в любом романе. Менять нужно не финалы книг — важно изменяться самим. Желательно — в лучшую сторону. Поможет нам в этом прежде всего желание перемен. Еще — открытость общества, не позволяющая замалчивать малейших случаев покушения на наши честь, свободу, человеческое достоинство. Перемен нужно не только хотеть и желать — надо понять и принять для себя тот непреложный закон жизни, что никто для каждого из нас, кроме нас самих, ничего не сделает. Или же без нашего участия, при нашей тотальной пассивности, окружающая жизнь поменяется к худшему.
Вот для чего я решила писать свои книги. Ведь каждая из них — не придуманная, а наша с вами настоящая жизнь. Она касается всех и не должна оставлять равнодушной по возможности большее число людей.
До новых встреч!Искренне Ваша Елизавета Воронина
Сноски
1
Извините! ( пол .)
2
Алло, слушаю ( англ .).
3
Это Ольга ( англ .).
4
Мне срочно нужна Агнешка ( англ .).
5
Да, конечно ( пол .).
6
Девочки ( пол .).
7
Пани, мужчина наверняка хочет выпить. Ему неохота сидеть за рулем ( пол .).