Алька
Шрифт:
Ну Герка! Вечно его кто-то догоняет, вечно он носится, сбивая всех с ног, не исключая меня, А. М. и Олега. Он передвигается с такой скоростью, что кажется, все ветры мира дуют ему в спину. У Герки постоянно разбитые коленки, я вожу его в медпункт чаще, чем всех остальных ребят, вместе взятых. Сейчас Герка прятался за моей «широкой» спиной от Славки, у которого, как оказалось, стащил живого ужа и выпустил на волю.
Я ужаснулась:
– Только не говорите, что он жил у вас в палате!
– Нет,
– И давно?
– Три дня.
Мне чуть плохо не стало. Уж, конечно, змея безобидная, но мало ли…
– Ай, не дерись! Ой, Маша, скажи ему! Уж в лесу хочет жить, а не под креслом!
– Хотел бы – сам бы уполз, чего ты лезешь!
– Славян, ай! Отстань! Ну Маша-а-а-а!
– Слава, Гера, подождите, так вы убрали ужа?
– Вон этот дурак утащил его в лес! – кипел от негодования Славка.
– Слава богу! – выдохнула я.
Герка показал Славке язык, тот набычился. Я взяла его за острый локоть.
– Слава, ну, ты же понимаешь, что ужу не место в корпусе…
– Да-а-а! – обиженно протянул Славка. – А может, я хотел его домой забрать?
– Ну к отъезду еще поймаешь, – растерянно пробормотала я, прекрасно предвидя Славкин ответ.
Он дернул плечом, сипло сказал:
– Мне тот нужен… – И пошел, понуро опустив голову. Потом обернулся и крикнул: – Ну ладно, Герище, я тебе задам!
Я только вздохнула. Ну что мне с этим любителем животного мира делать? Первую неделю он вообще в чемодане ящериц разводил.
Пока я разбиралась со Славкой и его зверинцем, Семёна и след простыл. А. М. и Олег выгнали всех на трудовой десант. Дежурные по палатам лениво заканчивали уборку. Вдруг с улицы меня позвал звонкий Сёмкин голос:
– Ма-а-а-ша!
Я выглянула в окно. Сёмка задрал голову и лучезарно улыбался.
– Маша, я больше не буду. Я извинился перед ней.
Нет, Семён все-таки молодец. Он умеет просить прощения, когда виноват. Вот из Василия этого элементарного «я больше не буду» клещами не вытащишь, даже если его вина очевидна.
Я сидела на подоконнике и грелась на солнышке, изредка поглядывая, как идет уборка территории. Ну конечно, все люди как люди, делом заняты, а Васенька с Савушкиным уселись верхом на старый покосившийся забор за корпусом и мирно беседуют. Я прислушалась.
– Эх, Савушкин, тебя бы в первую смену! В Машином отряде такая девчонка была!
– Понравилась, да? – участливо спросил Савушкин.
– Дурак, что ли?! – возмутился Васька. – Она же в малышковом отряде была. Ей семь лет!
– А-а-а… Хорошая?
– Не то слово. Глаза на пол-лица, и такие… Эх ты, Савушкин! – махнул рукой Васька, будто Савушкин был виноват, что не знает эту Ленку.
– Други мои, убираться будем или как? – поинтересовалась я.
– Или как, – дерзко заявил Васька, но тут же сообразил, с кем разговаривает, и смутился. Правда, ненадолго.
А Савушкин спросил:
– Маш, у тебя же выходной до обеда, ты почему не спишь?
– С вами, оболтусами, поспишь, – проворчала я и пошла проверять палаты.
Васькины мучения
Ко всем приезжали, а к Ваське нет. Но он ходил веселый, насвистывал что-то себе под нос. Оно и понятно: отца, наверное, все лето не видит, что ему месяц. Хотя нет, Васька все равно скучал и свистел все громче и веселее. Только старался быть рядом со мной. Не отходил просто! А если обзывали прилипалой – колотил обидчиков. Ох и натерпелась я в эти дни с Васенькой!
Однажды он сидел у меня в сончас. Ночью Васька не спит, в сончас тоже. Спрашиваю:
– Ты когда-нибудь спишь, Василий?
– Ага, – отвечает, – на лагерных мероприятиях.
Сегодня жарко, все уморились – спят, а он колобродит.
– Ску-у-учно… Маша, можно я Савушкина разбужу?
– Я тебе разбужу! Сейчас сам быстро в постель отправишься.
– Идиотизм какой-то! – возмутился Васька. – На улице солнце, а ты спи. Ну ведь неправильно же, Маша!
– Это ты неправильный. Все ведь спят.
– Ну и дураки.
– Не ругайся – выгоню.
Васька повздыхал, взял мою книгу. Оттуда выпала и спланировала на пол фотография Дадхо. Васька поднял.
– Это кто? Жених, что ли?
– Это народный артист Грузии – Дадхо Чаурели, – грустно соврала я. Вот бы Дадхо посмеялся.
– Ну-ну! – усмехнулся Васька. Поднес фотографию к глазам: – Как его зовут?
– Дадхо.
– На папу похож.
Я даже поперхнулась кислой ранеткой, кучу которых притащил мне сегодня Савушкин.
– Не веришь, да? – сощурил свои синие глазищи Васька.
Соскочил с кровати и умчался. Я думала: обиделся, но он вернулся через пять минут. Положил передо мной фотографию. На ней была изображена семья, в центре торчала кудлатая голова маленького Васьки. Этакий бесенок…
– Это бабушка.
Бабушка, маленькая и сухонькая, смотрела строго.
– А это папа. Ну что, не похож?
– Ну немножко, – согласилась я, чтобы не обижать его. Хотя, по-моему, совсем они не похожи, просто оба черноволосые, темноглазые.
– А это – мама.
Да, тут Васька прав. Мы действительно чем-то похожи с его мамой. Не сильно, но все же… Тип лица, разрез глаз и что-то еще – неуловимое. Васька выжидательно смотрел на меня. Он первый раз показывал мне свою маму.
Я сказала осторожно: