Алло, Милиция? 2
Шрифт:
Конечно, это была просто гипербола. В кавказских застольных тостах много преувеличений, все это понимают, несмотря на литры выпитого. Но первый секретарь неожиданно воспринял слова артиста буквально.
— Дорогие мои жители славного Горийского района! Так давайте не ограничиваться красивыми словами! Каждый, кто может, пожертвуйте нашему благородному другу на обустройство дома!
Он что-то энергично добавил по-грузински, и вокруг стола поплыла кудлатая чёрная шапка из овчины.
Дальше наступил провал в памяти.
Утром,
Опохмелиться не тянуло совсем. Голова была вполне ясной, только желудок жаловался на пережор.
Отхлебнув совсем немного вина, напоминавшего «Киндзмараули», он пересчитал начинку шапки.
Вышло больше пяти тысяч.
Всего за восемнадцать концертов по Грузии музыканты подняли больше, чем за месяц в Украине.
Как бы ни был утомлён Егор избыточным гостеприимством, в ожидании рейса на Минск чувствовал лёгкую грусть. В Грузии действительно понравилось. Очень.
— Слушай! Ты говорил: девки будут на нас бросаться, срывая с себя лифчики в прыжке. И где? — пожаловался Аркадий.
— Горские нравы более суровые. Обожди гастролей по равнинам, оторвёшься.
— Не, я — верный семьянин. Но посмотреть хотелось бы разок. Из любопытства.
— Прилетим в Краснодар, будет тебе проверка на прочность устоев.
х х х
Круглый отличник, краса и гордость юридического факультета БГУ, сдал диплом, госы и военку на тройки и одну четвёрку, что самого Егора ничуть не трогало. Не с красным, а с синим дипломом в активе он слетал в Мексику и Никарагуа, ужаснувшись увиденными там нищете и грязище, а также дико жаркому климату. Да, привёз классный двухкассетник и прикольные сувениры для Элеоноры, но про себя решил — от круизов по странам третьего мира будет косить.
Первого сентября, когда его товарищи по группе и курсу ещё оттачивали навыки рытья окопов полного профиля малой сапёрной лопатой, переступил порог просторного кабинета Сазонова с двумя пачками денег — долей от «Вераса» и окончательным расчётом за дом.
Но больше его волновало другое.
— Виктор Васильевич! Моё распределение — прежнее, УВД Мингорисполкома. Я могу рассчитывать на перераспределение в КГБ?
— Увы, Егор, — ответил полковник. — И это для меня самого неожиданно. Ты своего отца помнишь?
— Нет, конечно.
— Верю. Он был арестован за кражу, когда тебе едва исполнилось шесть. И больше не появлялся в Речице?
— Вы ещё спросите: платил ли алименты на меня и сестру.
— Ясно… В третий раз освобождён в марте восемьдесят первого, нынешнее местонахождение неизвестно. В общем, ты — родной сын вора-рецидивиста Егора Евстигнеева. А имеющих в близком родстве судимых в КГБ не берут. В МВД, кстати, тоже, но их кадровики прохлопали.
Егор опустился на стул.
— Виктор Васильевич… Удар такой, как в апреле был, когда меня задержало инспекторское управление.
— А эта проблема пока не лечится. Не унывай. Если получим подтверждение, что он умер — проблема снята. Либо… Либо кое-что изменится после десятого ноября. Если ты не ошибся. Так что ближайшие месяцы тебе придётся носить серую форму и отвечать на телефонные звонки «алло, милиция».
— А также уходить из «Песняров». В МВД запрещены дополнительные заработки. Да и времени не будет ездить по гастролям.
— Да. Ещё раз говорю: не вешай нос. Ты же умеешь держать удар. Всё, что нас не убивает…
— … Делает инвалидом, я в курсе, — закончил за полковника Егор.
— Так же как ты сделал инвалидом-колясочником капитана Волобуева. Бывшего капитана.
— Он не ходит?
— Ходит. Под себя. Его уволили по состоянию здоровья от травмы, не связанной с несением службы, и освободили от уголовной ответственности как лицо, более не представляющее общественной опасности. Долгая инвалидная жизнь на нищенскую пенсию… Не знаю, насколько это справедливое наказание за убийство и покушение на убийство. Но — как есть.
— Образцов?
— Погиб в ДТП. Обстоятельства тебе знать не следует.
— А если я вдруг встречусь с полковником Головачёвым…
— То не узнавай его. Он с понижением и лишением одной звезды переведён в другую область.
— Что же, разрешите идти. До встречи 1 октября. Или по надобности.
Месяц ушёл на переустройство дома, и оно ещё не было закончено. Егор оставил квартиру на Калиновского, 70 Яне, сестре Насти, въехавшей туда с подружкой.
Семнадцатилетняя девица, чуть крупнее сестры и, пожалуй, интереснее внешне, сказала, поигрывая ключом, полученным от старшей:
— Егор! Спасибо вам и за квартиру, и за жизненный урок.
— Урок в чём?
— Нельзя быть похожей на маму. Настя не смогла. А что отвергла вас, приняв мамины правила игры, значит — сама от неё недалеко ушла. И однажды, когда будет чувствовать, что сможет потерять влияние, тоже начнёт хвататься за сердце и почки, — она безжалостно добавила: — Считайте, что вам повезло.
Егор переехал к Элеоноре, вскоре они перебрались на Сельхозпосёлок, в пусть в недоделанный, но уже в свой дом.
1 октября, сдав выручку и отчёт Сазонову, новоявленный следователь снова переступил порог кабинета Сахарца со словами: «Соболезную, но это опять я. Простите — распределение. Гнобить можете в своё удовольствие, но в течение двух лет не имеете права уволить». Присутствовавший там Вильнёв срочно налил стакан воды, пока Сахарец искал сердечные капли с причитаниями: «Обещали же другого, вменяемого».
Очередной повод для встречи с куратором из КГБ назрел десятого ноября. Встретились в машине, Сазонов подъехал к парку на проспекте Машерова на служебной «Волге», Егор — на личной «пятёрке» цвета мокрый асфальт, одетый в парадную форму похожего цвета с золотыми погонами лейтенанта милиции.