Альманах Felis №002: Лики Войны
Шрифт:
Если бы сейчас подошел кто-то из сабр, то непременно бы спросил, увидев шары: «У тебя День рождения?». Почему-то у них возникали только такие ассоциации. А мне шары напоминали всегда о первомайских праздниках. Глядя на них, я невольно перешел к мыслям о праздниках вообще.
– У меня праздник, – сказал я шару. Он кивнул. Конечно, праздник, льет как из ведра, на улице ни души, только автобусы бесшумно проезжают. Пустой мир – мечта мизантропа.
А потом я начал думать о Новом годе, и мне вспомнилось одно из моих дежурств месяц назад: мне пришлось работать в новогоднюю ночь.
Мы с индусом Абаи сидели на седьмом этаже и ждали последний автобус. От нечего делать он напевал мантры, хотя и считался иудеем, и показывал какие-то сложные фокусы с горящими спичками. До нового года оставалось минут пять, а автобус должен был прибыть ровно в двенадцать. В Израиле Новый
Хотя дома меня никто не ждал, я был зол чрезвычайно, так как рассчитывал провести этот вечер перед телевизором и хоть немного отдохнуть от своей проклятой работы.
– Как Новый год встретишь, так и проведешь, – бубнил я себе под нос. И, раздумывая над приметой, желал провести весь год хотя бы в Индии под пение мантр, но никак не на седьмом этаже Таханы Мерказит. Абаи было наплевать, его праздник наступал только в начале февраля.
И вот свершилось. Подкатил последний автобус, и из него вылез последний пассажир. Но что это был за пассажир – старый араб в бело-красной куфие и в белом дишдаше, если я правильно запомнил это слово. Это был классический араб, традиционный до мозга костей. Он с трудом выполз из автобуса, и тут загремели салюты. Наступил новый 2002 год. Араб как-то так замер, даже пригнулся, словно попал под обстрел, потом увидел разноцветные фейерверки, заулыбался и шагнул ко мне. Я в этот момент уже стоял в огороженном проходе, вооружившись металлоискателем.
– Happy new year, – громогласно сообщил он, и заключил меня в объятия прежде, чем я успел отступить на безопасное расстояние. Краем глаза я успел заметить, что рука Абаи непроизвольно дернулась к пистолету: инструкции он знал.
За время это краткого объятия я понял, что на арабе нет никакого шахидского пояса или любого другого оружия: он был тощ, чист, и странно пах, вроде сандалом и кипарисом. Поэтому я перевел дыхание и тоже поздравил его с праздником. Кто бы только знал, чего мне это стоило. С одной стороны было приятно сознавать, что все люди братья, но с другой….
– Вот такой и был у меня праздник, – сказал я шару. – Вот такой год и имею теперь. Все здесь, все в хлопотах.
Шар тут же кивнул. Ветер не утихал, хотя дождь стал пореже, и на улице появились люди с зонтиками. Израильтяне такие импрессионисты, любят зонтики самых ярких цветов, которые по размеру ни за что не сравнятся с привычными для нас – японскими. Это целые крыши – бело-красные, красно-синие, ярко-фиолетовые. Даже мужчины прикрываются от дождя зонтиками любых цветов, как видно, предпочитая их унылому черному. Часто ветер выворачивает зонт наизнанку, и тогда его просто бросают, чтобы в ближайшем киоске купить новый. После бури, все улицы усеяны искалеченными зонтами. Их подбирают бомжи или новые репатрианты, одним движением возвращают в нормальное состояние, и экономят, таким образом, десять-двенадцать шекелей, которые истратили бы на покупку. Согласен, сумма невелика, но зато какое удовлетворение.
В какой-то момент я заметил, что людей, идущих от станции, больше, чем идущих туда. Да и все те, кто шел туда, быстро возвращались и снова шли мимо меня уже в обратную сторону. Мне мало интересовали эти перемещения, главное, чтобы никто не попытался подняться к автобусам. Никто и не пытался, наоборот все пролетали мимо так, словно их подпалили сзади. Кому охота торчать под дождем и ветром.
Наконец дождь прекратился, но стало еще холоднее. Я давно заметил, что во время дождя как-то теплее, зато после него – хоть умирай. Никто не торопился меня сменить, хотя обычно дежурство на посту номер один длилось не более трех часов. Желая немного согреться и размять ноги, я начал прогуливаться недалеко от будки. Пересек спуск, дошел до стены автостанции, потом повернул обратно. «Мороз воевода дозором, обходит владенья свои». Прошел немного вверх, потом вниз. И уже собирался вернуться на свое место и покурить, как увидел человека, направляющегося прямо ко мне. Скорее всего, я ему был не нужен, он пытался добраться до автобусов, но случилось так, что мы пошли навстречу друг другу. Еще издали я закричал на иврите:
– Здесь нет входа, иди на Тахану.
Он не ответил, но делал какие-то знаки руками и продолжал идти. Я ускорил шаги, все также крича, что входа нет. Бесполезно. Человек деловито взбирался наверх. Я схватился за рацию и вспомнил, что она не работает, а это означало, что ситуацию придется разруливать самому. Никому не позволено заходить на автостанцию отсюда. Когда между нами оставалось метров десять, человек остановился. Но я продолжал идти:
– Нельзя! – кричал я ему. – Закрыто! Поворачивай!
Похоже, он был пьян, потому что стоял как-то странно и покачивался. Я услышал, как он бубнит, растягивая слова, словно испорченный магнитофон:
– Мне надо… на автобус.
– Нельзя на автобус, вход оттуда, – я махнул рукой в сторону здания, – там много входов. Оттуда. Сюда нельзя!
Мой иврит был настолько небогат, что как бы я ни хотел сказать больше, но не мог. Хотя с наслаждением перешел бы сейчас на русский мат.
Человек топтался на месте и неуверенным движением ощупывал живот. Я уже мог рассмотреть его лицо и странный, словно слепой взгляд. Создавалось впечатление, что он никак не может сфокусировать глаза в одной точке. «Наркоман», – мелькнуло в голове, – «поэтому его и не пустили там, на входе». Я собрался поступить с ним точно так же, как и с остальными его собратьями: вытолкнуть на тротуар и послать подальше. И уже даже протянул руку, но увернулся. Полы его куртки разошлись, открывая то, что за ними пряталось. Еще толком не осознавая, что явилось моему взору, я застыл, как жена Лота в один из критических моментов ее жизни. На пузе человека красовался широкий пояс, весь увитый проводами, и он точно не был стимулятором сердечной мышцы из больницы Ихилов. Хотя я никогда не видел ничего подобного, но ежесекундно, сознательно или бессознательно думал о нем, об этом самом поясе, думал об этих проводах, поэтому и сразу понял. Сейчас, когда все это уже в прошлом, я описываю этот момент достаточно иронично. Хотелось бы написать, что, подобно Иоанну Грозному, я мысленно воскликнул: «Вот знамение моей смерти, вот оно!» И добавить, что в этот момент вся моя жизнь пронеслась перед глазами. Да, так писать принято, но это всего лишь художественный прием. На деле же я просто замер, не рискуя потянуться к пистолету, чтобы не спровоцировать товарища шахида на его бессмертный подвиг. Как просто было все в инструкциях. Но в этот момент я был согласен выучить хоть тысячу дурацких инструкций, лишь бы оказаться подальше от этого места. Я не мог убежать, не мог сообщить никому и самое главное, не мог стрелять: не потому, что это было запрещено, а потому, что просто не успел бы выхватить пистолет из кобуры. Зато, конечно, мог бы подойти и обнять его. Но делать этого не хотел. Потому, что не чертов герой. Лишь волна ненависти и возмущения захлестнула меня. Мутный поток злости, накопленной за день, начал свободно изливаться в мой мозг. В мозг интеллигентного и творческого человека. Человека, который в своей жизни никого не убил, и, в общем-то, убивать не собирался. Как могло получиться, что я оказался один на один с этим чудовищем? Кто позволил лишить меня даже рации? И почему я должен отдавать ни за что свою жизнь, даже если она и стоит всего семнадцать шекелей в час? И тогда я сделал единственное, что мог себе позволить, замахнулся на него бесполезной, немой рацией и заорал:
– Пошел вон!!! – по-русски.
Шахид как-то странно ощерился, может даже улыбнулся, повернулся ко мне спиной и, нелепо пошатываясь, пошел прочь от поста номер один. Я двинулся за ним на почтительном расстоянии, умоляя небеса, чтобы хоть кто-то из наших попался мне сейчас навстречу, кому бы я мог передать эту жуткую информацию, за которой охотились каждый день сотни разведчиков. Стрелять по инструкции теперь я уже и вовсе не имел права, далеко отходить от поста – тоже. И, как назло, ни один из охранников мне в этот момент не повстречался. Шахид вошел в дверь небольшой кафешки. Я замахал руками и закричал, но порыв ветра заглушил мои слова, а через секунду раздался взрыв. Звон стекла, крики прохожих. Все, как обычно. Со злости я швырнул рацию на асфальт. От удара отскочила крышечка, прикрывающая обычно батарейки, но никакие батарейки не выкатились. Их просто не было.
А от Таханы к месту взрыва бежали полицейские и все наши мафтеахи. В тот день я больше не смог работать. Меня отпустили, ничего не сказав. И конец трагедии я досмотрел по телевизору.
Только на другой день, когда пришел увольняться, я смог узнать подробности этого несчастного дня. Оказывается, было предупреждение, что по окрестностям бродит шахид, и автостанцию мгновенно закрыли. Предупреждение было передано всем постам, как и полагается. Но только мой пост остался без связи, сами понимаете почему. Моя теплая встреча с самоубийцей была заснята на камеру, которая беспристрастно показала, что я все сделал по инструкции. А что вы хотите, все правильно, я его не впустил, отогнал. Все остальное роли не играло. Кроме того, никто ведь и не знал, кого я гоню. Это уж только потом смогли сравнить изображение человека, который пытался прорваться через мой пост, с останками террориста.