Альманах «Мир приключений» 1955 год
Шрифт:
По правде говоря, Тони не слыхал вопроса, как не слыхал и предшествовавших ему пояснений мисс Клэтт, так что он и сам не знал, почему он сказал в ответ:
— Незачем было строить стену для защиты от индейцев. Индейцы никогда никого не трогали, пока минхер Ван-Дайк не убил бедную Драмаку из-за персика. Он был дурной человек, и если бы поселенцы выдали его индейцам, как предлагал отец Питера, всё обошлось бы хорошо и не пришлось бы строить стену.
— Что такое? — воскликнула мисс Клэтт. — О чём ты говоришь?
—
— Тони Мак-Тэвиш Ливи, какое отношение имеет вся эта чепуха к стене на Уоллстрит?
— Я думал, вы спросили меня, зачем построили эту стену, — сказал Тони. — Вот я и объяснил, что старик… ну, то-есть Стайве-сант — Деревянная нога… построил её потому, что поселенцы были недовольны им. А поселенцам стена была вовсе не нужна. Минхер Ван-Дайк не имел права застрелить женщину из-за персика. Всегда все обвиняют во всём индейцев, но предположим…
Класс покатывался со смеху, а мисс Клэтт закричала в полном отчаянии:
— Довольно, Тони, хватит!
Тони играл во дворе, когда мисс Клэтт в тот же день пришла поговорить с его матерью. Мисс Клэтт считала своим долгом зайти к миссис Ливи. Она объяснила:
— Если бы Тони был, что называется, просто скверный мальчишка, я бы не стала беспокоиться. Думаю, что я уж сумела бы справиться с ним.
— Тони — не плохой мальчик, — сказала миссис Ливи.
— Конечно, не плохой, совсем не плохой. Только у него уж слишком живое воображение, поэтому он рассказывает самые дикие небылицы. Не знаю, откуда он их берет и где слышит, но беда в том, что он срывает дисциплину в классе.
«Кроме того, он ставит меня в дурацкое положение», — мысленно добавила мисс Клэтт, но не сказала этого вслух.
— Да, у нас были с ним неприятности из-за этого, — согласилась миссис Ливи. — Не понимаю, зачем он так сочиняет, ведь во всем остальном он хороший мальчик.
«Может быть, и в этом он остается хорошим», — подумала она про себя. Её обижало, что мисс Клэтт называет Тони лгуном. Люди, не способные понять душу ребенка, всегда готовы считать детей лгунами. Но ведь ребенку очень часто кажется, что воображаемый мир существует на самом деле и он совсем не лжет, рассказывая об этом мире. Миссис Ливи спрашивала себя, правильно ли говорит её муж, что такие люди, как мисс Клэтт, до тех пор не смогут любить детей и заниматься ими по-настоящему, пока они не добьются, чтобы им самим жилось лучше. В самом деле, ведь учителя зарабатывают такие жалкие гроши — может быть, этим всё и объясняется?
— Вот на сегодняшнем уроке истории… — снова заговорила мисс Клэтт и рассказала всё, что произошло. — И он говорил с такой убежденностью! — закончила она.
Мать Тони подумала о двери в заборе, о которой говорил ей муж, и хотела уже рассказать о ней мисс Клэтт, но в последнюю минуту раздумала и промолчала. Позже она поняла, почему: она была почти уверена, что, услышав о волшебной двери Тони, мисс Клэтт будет смеяться. А она считала, что никто не имеет права смеяться над этим.
— Нужно отучить его от таких выдумок! — решительно сказала мисс Клэтт.
— Хорошо, — согласилась мать Тони. — Я поговорю с мужем.
— Этого мало. Я полагаю, что вам понадобится помощь, — сказала мисс Клэтт.
—
— Помощь врача, — назидательно сказала мисс Клэтт.
— Вы хотите сказать, что Тони нездоров? Нет, Тони — нормальный, здоровый мальчик. Просто у него чересчур развито воображение, вот и всё.
— И всё же лучше такие вещи прекращать в зародыше. Я бы на вашем месте подумала об этом.
— Я подумаю, — холодно сказала мать Тони.
И после ухода мисс Клэтт она действительно долго обдумывала этот разговор.
А пока они разговаривали, Тони сидел на сетке от кровати на заднем дворе и разглядывал дверь. Это была обыкновенная дверь из сосновых досок, скрепленных планками сверху, снизу и наискось. В общем, это был простейший тип двери, известный человечеству, и эта конструкция совсем не изменилась за последнее тысячелетие. Тони не очень ясно представлял себе, что такое тысяча лет, но он хорошо помнил, что другая сторона двери, та, которая видна со двора фермы отца Питера Ван-Добсна, сделана точно так же. А впрочем, это странно: ведь все другие двери в усадьбе Ван-Добенов устроены на голландский манер — из двух половинок, одна над другой, так что получаются как будто две двери в одном проеме.
Но дверь в заборе была обыкновенной дощатой дверью, и, рассматривая её, Тони волей-неволей признал, что в ней нет ничего особенного. Она вела с их двора на примыкавший к забору двор дома, выходившего на соседнюю улицу, и сделали её ещё в то время, когда проход из двора во двор был необходим и удобен. Дверь давно стала ненужной; железная щеколда заржавела и поднималась с трудом, а металлические петли громко и жалобно скрипели всякий раз, когда дверь открывали. Как и забор, дверь была выкрашена зеленой краской, выцветшей и облупившейся. Такого зеленого цвета не увидишь больше нигде в мире — только на заборах задних дворов Нью-Йорка. Точно так же нигде больше не встретишь сумах — деревце нью-йоркских дворов, — смело пробившееся сквозь старую сетку от кровати.
Конечно, признался себе Тони, каждый разумный человек, особенно эти поразительно неразумные разумные люди, которые перестали быть детьми и стали взрослыми, уверен в том, что, открыв дверь, можно увидеть только двор за забором. Так и случилось, когда дверь открыл отец. Однако Тони казалось вполне естественным, что дверь ведет не только в совершенно другое место, но и в совершенно другое время.
Вопрос о месте и времени никогда не смущал Тони. Можно открывать эту дверь тысячу раз и всякий раз видеть только кучу хлама — неотъемлемую принадлежность всех задних дворов этого района. Сколько раз с ним так бывало! Но однажды наступил день, когда у Тони появилось какое-то особенное чувство, и с этого времени он уже не открывал дверь, пока не появлялось это чувство. Когда это случилось впервые, он пошел прямо к двери и открыл её — и там увидел… Увиденное не поразило его, не озадачило и даже ничуть не удивило. Так оно и должно было быть: дверь вдруг превратилась из обыкновенной в волшебную и открывалась в далекое прошлое, в то прошлое, когда остров Манхэттен был одним из прекраснейших уголков земли, когда его ещё не безобразили высокие, уродливые здания и не пересекали грязные улицы; нет, кругом расстилались только зеленые пастбища и густые леса и были разбросаны маленькие фермы голландских поселенцев.