Алмаз «Шах»

Глубина алмазной копи достигала ста зиров, [1] даже в полдень лучи солнца не освещали ее дна. Рабочие кайлили забой по колено в воде, потому что гирлянда тростниковых ковшей, приводимая в движения высоким колесом, не поспевала вычерпывать ее. Вода была повсюду: стекала с каменистых стен, била холодными струйками из дырявых ковшей, ледяным дождем проливалась из большой корзины с алмазоносной породой. Верхние рабочие медленно поднимали корзину воротом, и она, покачиваясь на лохматой веревке, ползла мимо сторожевых ниш.

Забой был наполнен плеском стекающей воды, хлюпающими ударами кайл, непрекращающимся сиплым кашлем. Многократное эхо умножало шум, наполняло уши болезненным гулом. И все-таки Суних сразу услышал, когда алмаз тонким голоском позвал: «Я здесь!» Юноша замер на мгновение, бросив косой взгляд на ближайшую нишу. Стражники стояли с обнаженными мечами и следили за рабочими. Но что они могли разглядеть в сырой полутьме? И Суних продолжал с силой опускать двуклювое кайло, а острый алмаз под пяткой все кричал: «Я здесь! Я здесь!»

Юноша сжал камень пальцами правой ноги и медленно, не прекращая работы, отодвинулся к дальнему от стражников концу забоя. Здесь он закашлялся, перегибаясь пополам, выхватил камень из воды и, захлебываясь в кашле, быстро рассмотрел его. Это был алмаз! Неправдоподобно громадный алмаз, длинный как палец! Перст аллаха! Даже в темноте он сиял теплым желтоватым светом, и Суних поспешно погасил сияние в складках мокрой набедренной повязки. А потом его руки сделали то, чего не сразу осмыслила голова. Они вложили камень в рот Суниха, запихнули его подальше к глотке, и юноша, давясь и раня язык острыми ледяными ребрами, судорожно глотнул. Боль обожгла пищевод, но голова наполнилась радостным звоном: «Мой алмаз, мой!»

Незаметно истекло время работы. Нижних рабочих одного за другим извлекли на поверхность. Здесь их по обыкновению долго обыскивали. Суних безропотно стоял перед надсмотрщиком, который копался в его набедренной повязке, смотрел между пальцами рук и ног, заглядывал в ноздри, уши и рот. У надсмотрщика вдруг загорелись глаза:

— Собака! У тебя изранен язык! Ты проглотил алмаз!

— Нет. Клянусь аллахом, нет! — испуганно запричитал юноша.

Два стражника схватили его и оттащили в сторону. Суних задергался в грубых руках. Мертвея от ужаса, он смотрел, как подходит к нему кривоногий надсмотрщик. Блеснул изогнутый кинжал…

…Устад Суних вздрогнул и проснулся. Тело было мокрым от пота. Из узкого окна тянуло свежестью раннего утра. Мастер судорожно перевел дыхание, освобождаясь от ночного кошмара. Ликующие вопли ахмаднагарских петухов развеяли остатки наваждения.

Устад стер ладонями пот с лица и груди. Кряхтя, привстал на циновке, вынул из деревянной шкатулки у изголовья продолговатый кристалл.

Поистине неисповедимы пути аллаха! Давным-давно устад Суних нашел этот камень в копях Голконды, сумел утаить его и принести в Ахмаднагар. [2] Перекупщики дали за алмаз не очень много, но денег хватило, чтобы открыть мастерскую. И Суних продолжил дело своего деда, нашедшего способ вылущивать из бесформенных алмазов сверкающие октаэдры, и дело своего отца, который научился гранить непобедимые алмазы, но умер от голода. Через пять лет слава о молодом мастере вышла за пределы Ахмаднагара, и устад Суних раздавил конкурентов, погубивших отца. О длинном алмазе он вспоминал лишь изредка.

И вот волей аллаха удивительный камень снова в его руках, и на самой твердой грани, грани октаэдра, вырезана надпись — дело неслыханное доселе в мусульманском мире!

Каждое утро в лучах солнца и каждый вечер при свете свечи устад Суних разглядывал буквы, которые сначала едва распознавались в виде ничтожных царапин и только после многих недель работы приобрели глубину и резкость. И хотя буквы складывались в имя БурХана, ничтожного и капризного правителя Ахмаднагара, присвоившего себе титул Низам-Шаха, [3] устад Суних любил многократно перечитывать надпись, вырезанную собственными руками. Мастер спешил насытить взор, ибо алмаз придется вернуть в сокровищницу Бур-Хана. Работы же осталось немного: вырезать текущий год, всего лишь вертикальный штрих и три точки — тысячный год со времени переезда пророка Мухаммада (да святится его имя) из Мекки в Медину.

Устад Суних временно отрешился от суетных мыслей, совершил омовение и утренний намаз. Потом наскоро позавтракал куском лепешки с изюмом, запил чистой водой и подошел к низкому рабочему столику. Все на месте, но алмазный порошок кончается. Недовольно ворча о задержке, мастер вытащил ящичек с камнямисырцами. Самые крупные из них весили полтора и два дирхема, [4] имели неправильную форму и выщербленные ребра. А зазубренный алмаз — дурная примета, ибо он побежден. Суровое правило мастеров гласило: «Алмаз высшего качества должен иметь вершины, грани, ребра в числе 6, 8 и 12, острые, ровные, прямолинейные». Требуются великая осторожность, верный глаз и точная рука, чтобы из бесформенного камня вылущить «хаван ал-мас» — алмазный октаэдр или хотя бы «нарийа» — тетраэдр. Этими достоинствами и сверх них многими другими наделили устада Суниха дед и отец. А теперь он сам обучает искусству подмастерьев и учеников.

Мастер набрал полную горсть камней и дышал на них, пока они не согрелись. Затем погрузил алмазы в чашу с рассолом, в котором промывали серебро. Когда поверхность воды разгладилась, стало видно различие между камнями. Одни — и таких было мало — казались белыми, иные — красными и желтыми, но больше всего оказалось серых и черных. Устад Суних извлек все белые камни и разложил их на шерстяной тряпице. Затем взял один, вставил острым концом в свечу и посмотрел сквозь камень на солнце. Яркие желтые и красные искры ослепили глаз, маленькое лицо устада сморщилось от удовольствия. Да, это брахман, алмаз отборного сорта. После исправления им можно инкрустировать меч, или вставить в ожерелье, или украсить чалму. Для других, низших сортов тоже найдется место: красные кшатрии пойдут на перстни, запястья и браслеты, желтые вайшьи — на пояса, черные шудры — на ножные украшения. Поистине велик аллах, усыпавший русла рек Голконды столь разнообразными по цвету алмазами!

Понемногу начали собираться ученики и подмастерья, работа в мастерской потекла своим чередом.

Самую рискованную операцию — раскалывание камней по плоскостям спайности — выполняли опытные подмастерья, которые через несколько лет сами станут устадами. Острыми алмазными осколками они прочерчивали линию раскола, вставляли в него лезвие ножа так, чтобы его плоскость совместилась с плоскостью спайности, и резко били по тупею. Камень распадался на две неравные части, выявляя сверкающую грань октаэдра. Последовательно обнажались остальные семь граней, и бесформенный кусок превращался в камень высшего качества — «хаваи ал-мас».

Менее опытные подмастерья бережно собирали непригодные для изделий осколки, закатывали их в свинцовые лепешки или вместе с воском набивали в тростниковые трубки и легонько били сверху, пока сила ударов не одолевала алмаз, и он не раскрашивался. Затем свинец или воск плавили в тигле. В жидком воске алмазный порошок тонул, в расплавленном свинце всплывал на поверхность. Его тщательно, до крупинки, собирали, смешивали с наждаком и полученным порошком полировали драгоценные камни.

Мальчикам-ученикам мастер показывал, как обращаться с камнями, как из алмазного порошка и смолы изготавливать абразивные круги, как вращать эти круги с помощью ручных дрелей, имеющих вид натянутого лука. Однако большинство учеников тупы и нерасторопны. Они пригодны лишь для того, чтобы подметать глинобитный пол, бегать на базар за лепешками или сидеть с опахалами над алмазной пылью и отгонять мух, дабы те не унесли в хоботках драгоценный материал. Устад Суних обессилевал, вкладывая в учеников трудолюбие и знание: бил их тростниковыми трубками, подвешивал к потолку, обливал жидким воском. Но чаще всего усилия пропадали даром. Редкие ученики выходили в подмастерья, прочих же отправляли на алмазные копи Голконды или Коллура, благо они могли отличить алмаз от кварца или граната.