Алмазная Маска (Галактическое Содружество - 2)
Шрифт:
– Ты испытываешь боль, когда освобождаешься от тела?
– Нет. Я же сам создал свое тело, сам регулирую ощущения.
– И твой голос?
– Всего лишь колебания молекул, которые я привожу в движение посредством сокрушительной силы. Когда я принимаю телесную форму, то обычно создаю речевой аппарат и легкие - это придает голосу натуральный тембр. Частично леплю что-то напоминающее пищеварительный тракт, иначе как общаться с людьми за столом. Случается мне и мужской туалет посещать по, так сказать, социальным причинам. Вы же знаете, что представляют из себя мужчины Братство фанфаронов!
Она
Экран быстро темнел. Машина устремилась ко дну под углом в шестьдесят градусов, однако члены экипажа не ощущали падения.
– Включить пронзающий луч, задействовать защитное сигма-поле.
– В рубке раздался механический голос электронного мозга, управляющего машиной.
– Заткнись, - коротко ответил Джек.
– Занимайся своим делом. Когда прибудем на место, сообщишь. Не надо беспокоить нас по пустякам. Понял?
– Принято, - ответил динамик. Голос прозвучал куда тише, в нем послышались нотки уязвленного самолюбия.
Доротея улыбнулась.
– Что поделать, - отозвался Джек - Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на пререкания с машинами по всякому поводу и без.
– Правильно... Только я считала, что все члены семьи Ремилардов бессмертны.
– Исключая меня. Мутация, которая со мной случилась, перемешала всю генную цепочку. У меня есть предел - что-то около тридцати лет. Ну, может, чуть больше.
Ее лицо было непроницаемо.
– А регенерирующий автоклав не может помочь тебе?
– Он рассчитан на обычное человеческое тело. А я ненормален. Не думай об этом, Алмазик. Я еще попыхчу на этой земле, прежде чем со славой кану в небытие. Так что насчет сегодняшнего испытания не беспокойся. Сдюжим!..
Она кивнула и преувеличенно внимательно принялась изучать данные, появляющиеся на шкалах приборов и маленьких экранах. На главном мониторе висело изображение чернильной тьмы, по которой изредка пробегали серые пятна. Буровой самодвижущийся аппарат мог подсветить свой путь, но прохождение слоев литосферы никого, кроме специалистов-геологов, не могло заинтересовать.
– Думаю, сейчас самое время попрактиковаться в создании нашего диаконцерта, - предложила Доротея без всякого энтузиазма.
– Да, время еще есть. До магматической полости нам спускаться более шести часов. Я бы хотел сказать тебе кое-что... Если ты не возражаешь...
– Нет, конечно. Но... Если ты не сочтешь меня слишком назойливой... Я бы хотела побольше узнать о твоей жизни. Из бесед с дядей Роги я знаю, как ты родился. Не совсем обычным образом... Однако о многом он умолчал. Вероятно, он решил, что, если я узнаю о твоей тайне, это вызовет у меня отвращение.
– Ну и?..
– Удивительно, но это не так.
– А ты сильно рассердилась на меня, когда я пытался наладить с тобой дальнодействуюшую связь? Прошу простить...
– Я решила, что ты собираешься заманить меня в ловушку и открыть всем, что я - оперант. В ту пору это значило, что меня увезут с Каледонии. Поэтому и скрывала свои способности. Сколько могла...
– Я был просто бестактный идиот. Я слишком быстро взрослел - то есть поглощал знания, а так, в сущности, оставался ребенком, да еще избалованным, постоянно привлекающим внимание родни. Если бы не дядя Роги, я бы еще долго ходил задрав нос.
– Он объяснил мне, что ты ищешь бесед со мной, потому что одинок.
Невидимый разум коротко, сухо рассмеялся.
– Знаешь, встречаются древние старики, которые сами не знают, что несут. Я люблю дядю Роги, но иногда он становится невыносимо болтлив.
– Зачем стыдиться одиночества? Или скрывать его. Это вполне обычное состояние...
– Убеждаешь, что я не монстр и тоже способен испытывать чувства? Спасибо.
– Я рада, что ты ничего не скрываешь. И даже смеешься.
– Она повернулась в сторону кристаллического хранилища, с улыбкой глянула прямо в его середину.
– Это говорит о твоем психическом здоровье.
– Может быть. Я никогда не позволял хандре, всяким сопливым слабостям взять над собой верх. Так же, как и ты... Насколько я знаю.
– Я просто привыкла держать себя в руках. Единственный человек, память о котором не дает мне покоя, - это моя мама.
Она начала рассказывать Джеку о своей матери.
Позже, задумываясь о неожиданно накатившей на нее откровенности, Доротея сначала решила, что Джек незримо надавил на ее сознание, заставил раскрыться. Сердце не хотело этому верить, да и зачем вообще брать в расчет такое пошлое объяснение. В ту минуту ее потянуло исповедаться совсем по другой причине, простой, незамысловатой. Потому что Джек слушал. Ему было интересно... Память о детских годах камнем висела на шее, и не было другого способа избавиться от гнетущего груза, как рассказать другому человеку о том, что испытала она тогда на острове Айлей. Кто, кроме Джека, мог понять ее? Только он мог оценить, что она вынесла, разрываясь между любовью к матери и бабушке и желанием постоять за себя.
Она рассказала ему все - и об убийстве матери, дяди Роби и тети Ровен, и о таинственном ангеле, помогавшем ей советами... О том, как один за другим открывала сундучки с разноцветными могучими силами. Поведала о Фурии и Гидре...
Замолчав, она на мгновение почувствовала ужас от содеянного и страшное облегчение.
– Не знаю, почему я все тебе выложила, - призналась она.
– Это не в моих правилах.
– Мне так хотелось побольше узнать о тебе. Все-все, что ты любишь и что не любишь. О чем мечтаешь и даже чего боишься...
Она одарила хрустальный сосуд долгим изучающим взглядом.
– Я открою, чего боюсь больше всего на свете. Я боюсь бесчеловечного мутанта, который насильно заставил меня открыть душу.
– Клянусь, у меня и в мыслях этого не было! В доказательство позволь поведать тебе историю, касающуюся некоего маленького детского разумишки, который вдруг обнаружил, что у него нет ни рук, ни ног, ни головы, ни слез, ни смеха, ни соплей... Ну, ничего, что было у других детей.
Доротея молча поднялась и заварила себе кофе. Потом она вернулась на прежнее место. Джек выплыл из хрустального дома и тончайшим, просвечивающим серебристым облачком расплылся над пультом управления. Он рассказал о своем рождении, о детстве. Голос его звучал ровно, временами даже весело и едко, и от этих смешинок у Доротеи слезы выступили...