Алмазная пыль
Шрифт:
Посетителей не было видно, сиротливо стояла деревянная скамейка, и только ветер гладил мраморные плиты.
Дедушка устремился вперед, помня дорогу наизусть.
Они стояли рядом с мраморной плитой Лиора. Оба. Газета повернул голову и помахал нам, а Душка пошел ко мне, протягивая руки.
— Привет, Ахитофель [45] , — процедила я.
— Мне нужно тебе что-то рассказать…
— Заткнись, троянский конь!
— За что ты меня так?! Ты даже представить себе не можешь, что я обнаружил…
45
Ахитофель —
— Предатель, лицемер! — оборвала я его. — Не желаю тебя слушать. Зато Шамиру наверняка будет интересно узнать, что ты замышляешь.
— Я? Замышляю?! — он был так ошарашен, будто на него свалился таз с мокрым бельем. — Сумасшедшая ты женщина!
— Пойдем отсюда, дедушка, — сказала я. — Тут пахнет падалью.
Казалось, что Идан-предатель вот-вот заплачет.
— Ненормальная… Ты думаешь, что я… Габи, выслушай меня, я разгадал тайну вашей семьи.
— Я прекрасно справлюсь с этим сама. Идем, деда. Бери Якоба и пойдем.
Но дедушка не двинулся с места.
— Скажите ей, — умолял предатель. — Мне она не верит.
— Она растеряна, — объяснил дедушка.
— Она совсем не растеряна, она мне не верит, — и он посмотрел на меня несчастными глазами. — Ладно, пусть я Ахитофель, фараон, злодей. Ну так послушай, что скажет тебе Якоб.
Мы все уставились на Якоба, он начал раскачиваться и заговорил быстро и неразборчиво.
— Он слишком волнуется, — сказал дедушка, тяжело кладя руку на плечо друга. — Рассказывай ты.
— Я всё время думал, что кто-то что-то знает, но не говорит, — сказал Душка и посмотрел на меня. Его зеленые глазищи утащили меня к себе на дно. У Ахитофеля таких глаз уж точно не было! — Когда Шамир сообщил мне, что Якоб снова помещен в «Абарбанель», я решил к нему поехать. Я чувствовал, что слишком многое указывает мне путь. Я боялся, что головорезы, о которых говорил Топаз, доберутся до Якоба. Он умолял меня помочь ему уйти оттуда. Он был очень несчастен. Там был смех, а не охрана, — никто не принимал его всерьез. Я сказал им, что я его внук, и этого оказалось достаточно. Никто не задавал никаких вопросов. Как только мы вышли, Якоб сказал, что ему нужно к Лиору, просил отвезти его сюда. Он сказал, что спрятал картину в надежном месте. Он всю жизнь ее берёг, и только одному Лиору рассказал, где она.
— Ты хочешь сказать, что он закопал ее здесь, под камнем? С Лиором?
— Я тоже так подумал, но когда мы приехали, он сказал, что просто хотел рассказать мне об этом рядом с Лиором. Чтобы он тоже смог услышать. Он рассказал мне, где картина, — Идан вопросительно посмотрел на Якоба, и тот кивнул головой. — Он сказал, что его отец вынул картину из рамы и зашил ее под подкладку зимнего пальто Якоба. Всю войну Якоб проходил в пальто, в котором было обернутое брезентом полотно с картиной Пауля Зуциуса.
Я тут же вспомнила это пальто. Черное тяжелое пальто, которое Якоб
Дедушка поднял руки и бессильно их уронил. Он побледнел.
— Ой… — прошептал он хриплым голосом. — Ой-ой-ой… Майн гот… Мне плохо.
— Что случилось?
— Кажется, я его сжег много лет назад… Мне кажется… Майн гот, от него ужасно пахло, и Йона сказала… Противный мальчишка, почему ты мне ничего не сказал, Якоб?
Но Якоб улыбнулся своей сомнамбулической улыбкой и пробормотал:
— Я сказал Лиору. Лиору сказал…
Я в отчаянии повернулась к дедушке. Картина была в сожженном пальто? Владельцы «мерседеса» ни за что в это не поверят.
— Успокойся, Габриэла, — простонал дедушка. — Всё равно всему капут.
Якоб посмотрел на дедушку и что-то быстро прошептал по-немецки. К дедушке вернулся нормальный цвет лица.
— Руки вверх! — Две фигуры вынырнули из-за памятника и встали перед нами. Илия Коэн и щедрый меценат фон Шмидт. Илия держал пистолет. — Кто закричит, получит пулю в живот!
— Мистер Шмидт, — обратилась я к немцу, — как я рада вас видеть! Вы знаете, что Сюзан вас искала?
— Прекратите молоть чепуху, мисс Амит! — заорал фон Шмидт. Его английский язык был украшен остатками немецкого акцента.
— Хотите, поговорим о вашей чепухе? Только что нам стало известно, что обнаженной госпожи Геббельс с подругами больше нет с нами. Она сгорела. Да, да! Вот так вот… Нет, нет, не в «циклоне», — он ошарашено на меня уставился. — И не поверишь, как всё обернулось, а? — продолжала я. — На этот раз евреи сожгли ее. Справедливость восторжествовала.
— Закройте рот, мисс Амит! — крикнул этот мерзавец. — Жалкие евреи!
Думаю, что он сказал именно это, хотя последние слова он прокричал уже на вражеском наречии.
— А то что будет? Отведете меня в свои душевые?
— Молчать!!! — зашелся он в истерике.
— Встаньте рядом, — приказал Илия, целясь в голову дедушки. Я сжала дедушкину руку. Его ладонь была влажной. Глаза блуждали где-то вдали. Я поняла, что он что-то замышляет.
— Будете делать селекцию?
— Вам лучше помолчать, — прошептал Илия Коэн.
Я сказала:
— Предлагаю вам сдаться. Вспомните, что стало с вашим бесноватым усатиком. У меня есть фильм, если захотите…
Два садовника-таиландца прошли по тропинке между могилами, разглядывая нашу плотно стоящую группу.
— Ни слова, — процедил Илия. Его пистолет угрожающе щелкнул. Идан кивнул садовникам, будто хотел сообщить им, что всё в порядке. Еще как в порядке! Всё замечательно! Просто мы ждем окончательного решения.
— Идите к выходу из квартала. Вон туда.
Униженные и несчастные мы поплелись туда, где стоял наш старый «форд». Интересно, это очень больно, когда вырывают ногти? Якоб прижался к дедушке, который шептал ему, что сейчас прибудут американцы.