Альпинист. Книга 2
Шрифт:
— Почему?
— Горло сушит. А вот кипяток — в самый раз. Все, оставить разговорчики. Пьем, приводим себя в порядок и встаем в строй.
Три группы встали в несколько рядов.
— Сегодня работаем с вязким снегом. Вчера вечером я невдалеке отсюда нашел небольшую седловину — не ту самую, которая на вершине Эльбруса, гораздо меньше, — забитую снегом. Прекрасная возможность отработать кое-какие элементы. Так что давайте, дружно идем вперед!
Мы быстро собрались и двинули к месту тренировок. Топали не долго, седловина — низина,
— Отличное место! — довольный собой, произнес Молодов.
По поводу вкусов тренера можно было поспорить, но силы никто не хотел тратить на пустые разговоры, понимая, что впереди — трудный день.
— Вот это, — Молодов поднял над головой ледоруб, — ваш основной инструмент на Пике Победы. А это, — он кивнул на снег, — то, с чем придется работать все время. Поэтому мы здесь. Я сделаю так, что ледоруб будет вашим продолжением руки.
Ребята принялись посмеиваться.
— Да мы знаем, что это такое! — крикнул Генка. — Ледорубом нас Дубинин научил пользоваться еще до первого восхождения, при подготовке к значку «Альпинист СССР».
— Повторение — мать учения, — Молодов принялся ходить из стороны в сторону. — В нашей работе важны два фактора, и каждый из них очень важен. Первый — это психологический. Соображать надо уметь быстро, ориентироваться, не поддаваться панике, уметь принимать решения. И второй — физический. Четкость движений, их сила, выносливость. Одно без другого не может быть использовано эффективно. И эти два фактора мы с вами и будем развивать.
— Опять начинает свои лекции, — шепнул Генка.
Но тихо сказать не получилось.
— Мои лекции, Геннадий, помогут тебе выжить на Пике Победы, — с нажимом произнес Молодов. — Если ты, конечно, пройдешь испытания.
Генка тут же замолк, сник.
— Итак, продолжим, — вновь оживился тренер. — Сейчас полчаса отрабатываем кувырки на утоптанной снежной площадке. Затем — с ледорубом. Учимся не бояться ледоруба. Чего смеетесь? Знаю, что опытные, знаю, что ничего не боитесь. Но тренировка есть тренировка. Лишней никогда не будет. Так что вперед.
И наступили часы тренировок, изматывающих, долгих, тяжелых. Высота тоже налагала на все свой след. Было тяжело дышать, да и усталость наваливалась на плечи раньше времени, когда ее совсем не ждешь. Впрочем, привыкшим к такому был только я, потому что вновь ощутил что, что уже когда-то испытывал.
Старость. Это все сильно походило на старость. Сделаешь пару шагов — и уже отдышка. Махнешь ледорубом — и руки трясутся. Парни злились, а я лишь улыбался. Вот так, ребята, привыкайте, когда-то такой эффект будет ощущаться даже на равнине!
Терпели все. Домой никто возвращаться не хотел.
Прошли первую часть тренировок, отдохнули полчаса, начали вторую.
— Разбиваемся по двое, — приказал Молодов. — Идем по направлениям в седловину. Каждая группа отступает от рядом стояще шагов на десять-двадцать. Идем через всю седловину. Цель — научиться передвигаться по вязкому большому снегу.
Мне выпало идти с Генкой.
Мы начали спуск в седловину. Идти было сложно, ноги утопали в снегу, которого тут вскоре оказалось по самую грудь. Одному не пройти. Но в связке с товарищем удавалось продвигаться кое-как вперед.
Идущие с левой стороны Володька и Костя сильно взяли вниз, желая обойти глубокий снег, но совсем скрылись из виду. В какой-то момент в поле зрения вообще никого не осталось, и мы вдруг почувствовали неприятное чувство одиночества, вселенского, безисходного.
Оно было тут, на высоте, совсем другим, нежели на равнине. Там ты хоть и сидишь, старый пенсионер, в своей квартирке один одинешенек, но на подсознании все же понимаешь — выйди на улицу, и там будут люди.
А тут… Никаких соседей или прохожих. Ты один на один с горой, которая не слишком то и рада твоему присутствию в своем доме. Захочется ей тебя подмять под тысячами тонн снега — она это легко сделает. И никто никогда не найдет тебя.
— Это что? — спросил вдруг Генка, остановившись и приглядываясь.
— Снег, — ответил я, вытирая им лицо.
— Я про вот эти ямки.
Он кивнул в сторону.
Я присмотрелся, пожал плечами.
— Уже, наверное, ходил кто-то.
— Кто тут мог ходить? — прошептал Генка. — Тут мы первые пришли!
Я вновь глянул на ямку. Она была продолговатой, округлой, уже успевшей заветриться и чуть припорошиться новым снегом, размерами сантиметров в сорок длинной.
— Чего ты к снегу пристал? Давай до точки идти, пока Молодов не пришел, и орать не начал.
— Андрюха, это же след! — выдохнул Генка.
— Какой еще след? Чего ты опять начинаешь? Поиздеваться решил надо мной?
— Я не издеваюсь, — глянул на меня Генка и я понял, что он и в самом деле говорит серьезно. — Посмотри. Вот один. Вон там второй, в паре метров от него. Потом еще.
— Дальше нету.
— Верно. Потому что там ветром сильно занесло. Но если подойдем ближе, я просто уверен, что найдем углубление.
— И что? Йети? — скептически произнес я, хотя где-то в глубине души почувствовал легкий трепет и даже страх.
Генка не ответил. Судя по его испуганному лицу, ему вообще хотелось как можно скорее отсюда свалить.
— Ладно, хорош панику разводить, — сказал я, поняв, что если сейчас не замять это все, то начнется полное безумие. — Это не след йети, а вмятина от куска плотного снега или эффект выветривания.
— Какой еще эффект выветривания?
Я и сам не знал, что это — придумал на ходу, — но с умным лицом сказал:
— Бывает так, когда в седловинах ветер дует. Поджимается с одной стороны, с другой, и узконаправлено бьет в снег. Вот и получаются такие «следы».