Альтаир (с илл.)
Шрифт:
— Мне это ужасно нравится.
— Еще бы вам не нравиться! — Набатников уже слыхал о Надином характере. Но есть странные вкусы. Мне рассказывали об одной девушке — она стремилась всех своих друзей поставить на колени.
— Это к чему же? — изумилась Стеша и незаметно от других погладила плечо Тимофея. — Хотя бы одного.
Афанасий Гаврилович с удовольствием очищал раковую шейку.
— Тоже скверно. По-моему, каждой женщине приятно смотреть на своего спутника, слегка приподняв к нему голову. А ежели он постоянно ползает на коленях, то и не видно его. Да и уважение другое.
Стеша под столом крепко сжала руку Тимофея.
— Согласна, Афанасий
— Вот это по справедливости. — Профессор рассмеялся и протянул руку к экрану. — Молодцы карапузы! Правильное воспитание. Да разве можно после всех этих коленопреклонений дернуть девчонку за косу, как раньше бывало с нами, грешными!
Надя молчаливо глядела на экран, довольная, что в темноте не видно, как она покраснела, — поняла, в чей огород заброшен камешек. Но откуда Афанасий Гаврилович узнал о ее вот уж абсолютно невинном кокетстве? И вовсе она не желает, чтобы все друзья преклонялись перед ней и тем более страдали. Например, Бабкин? Впрочем, о нем и разговаривать нечего. Он автоматически выбыл из ее коллекции, — рядом сидит Стеша. А Вячеслав Акимович? Вот кто Наде нравился больше других, и она заранее решила, что сегодня, по долгу хозяина, он проводит ее домой. Пусть Женечка и Димочка немножко покусают себе локти. За последнее время они стали ужасно задаваться. Звонят редко, а если приглашают в кино или театр, то почему-то оба вместе, будто никто не желает пойти с нею вдвоем. Другие бы мальчики за честь считали.
Объяснялось это более сложными мотивами. Как-то Женя услышал от Нади довольно остроумную, но ядовитую шутку насчет увлечения Вадима, помучился, потосковал и понял, что завтра она высмеет и его любовь. Вспомнил письмо, где Надя пыталась вызвать ревность к Вадиму. Вспомнил, как ждал ее в парке долгих полтора часа, а на другой день, нисколько не смущаясь, она заявила со смешком, что пошла с Багрецовым на литературный вечер, где ужасно зевала, потому что молодые поэты попались все одинаковые, тоска смертная.
Женя и Вадим сдружились еще в экспедиции, но никто из них не вспоминал о Наде, боясь либо обидеть друга, либо нечаянно тронуть незажившую рану. Разговора об этом не было, но каждый решил про себя, что девушка, которая не ценит дружбу и высмеивает любовь, не достойна ни дружбы, ни любви. Надо хоть немножко помочь ей исправиться.
Об этом Надюша ничего не знала, терзалась догадками, искала соперниц — и не находила. Ни одной девушке ни Вадим, ни Женя не отдавали видимого предпочтения. Ко всем — и к студенткам радиоинститута и к сотрудницам института метеорологии, где работал Вадим, бывшие Надины оруженосцы относились одинаково. «Может, во всем виновата летчица? Ведь ею ужасно восхищались ребята…» — мучительно раздумывала Надя.
Рядом с ней сидел Вадим. Что ж, сосед как сосед! В меру заботлив, вежлив, наливает нарзан, передает тарелки с закусками, но ни в голосе его, ни во взгляде Надюша не замечает привычной нежности, той, что возвышает девушку в ее же глазах. Надя искала причину странного холодка и обидчиво хмурилась.
Начиналась цветная передача с северного строительства. Пока были вскрыты рудные пласты, а скоро здесь вырастет большой город. Мерцающая звездочка, которая сейчас светилась на экране, указывала лишь место будущего города за Полярным кругом. Телекамера находилась на самолете, поднялся он очень высоко, поэтому только и видна звездочка.
Но вот самолет стал быстро снижаться. Темнота уплыла за края экрана, в центре его светился кратер, наполненный до краев не кипящей лавой, а точно гигантскими раскаленными спицами. Это лучи прожекторов.
Самолет с телекамерой спускается ниже. На экране мелькают расплывчатые отблески. Изображение становится четче, яснее. Темная, будто залитая тушью, тундровая степь. Блестит, как серебряная стружка, извивающаяся река. Рядом вспыхивают и гаснут огни, а вдали виднеется светлая поверхность моря.
Медленно плыл самолет над землей, и глаз телекамеры смотрел вниз, на суровую северную природу. Все, что он видел, превращалось в электрические токи, попадало на передатчик, потом вниз, на контрольный приемный пункт, где сейчас дежурил инженер Дерябин, потом, по «системе Бабкина», через радиопрожектор — на зеркало диска и наконец в квартиру Вячеслава Акимовича. Он, так же как и многие другие специалисты, принимающие эту пробную передачу в разных концах страны, смотрел не только на экран, но и в программу испытаний, где было подробно указано, что и в какое время будет передаваться, отмечены высоты подъема диска и самолетов, приложена схема, в каких местах установлены наземные телекамеры.
В левом углу экрана появилась яркая звезда, она мерцала, как Сириус в вечернем небе, иногда пропадала совсем, — возможно, проносились мимо ветром гонимые облака.
На облачном фоне вспыхнула красная цифра «3». Пичуев посмотрел в программу. Сейчас Борис Захарович Дерябин переключит телекамеры, передача пойдет с вертолета.
Лева пододвинулся поближе, чтоб рассмотреть все детали. Видно, Набатников всерьез увлек его своей мечтой о «теплых городах». В грудах развороченной земли Лева уже видел осуществление этой мечты.
Сияющее полукольцо сигнальных огней, зажглись они на ветряках, опоясывающих город. Лева смотрел и радовался. Ветер перестал быть врагом, воспетое поэтами ледяное дыхание превращалось в тепло. Ветер не выдует его из домов, наполовину спрятанных в толще земли, не выгонит с улиц теплого города. Не гулять здесь ветру, за новыми горами. Впрочем, не гулять и Леве.
«А как бы хотелось!» — в надежде подумал он.
Борис Захарович Дерябин, старый инженер-радист, поехал туда в командировку. Счастливый? Нет, не очень. Он должен приехать обратно. Старые привычки: обжитый дом, теплые ночные туфли под кроватью с левой стороны. Трудно ему расставаться с будущим теплым городом, но еще труднее позабыть о теплом доме на Садовой, где он прожил всю жизнь. Лева — счастливее. «Ничего нет, никаких привычек, дома тоже нет. Свою квартиру, или даже комнату, не заработал еще, живу в долг. Туфель ночных тоже нет. Ни с какой стороны — ни с правой, ни с левой. Тапочки в разных местах. Свободен. — И Лева решил, как только окончит институт, просить послать его на Север. — Папа и мама? Но ведь они умные, чуткие. Поймут».
Рядом с Левой, возле самого телевизора, сидел Пичуев и что-то отмечал в тетради. Остальные зрители расположились на диване.
Надюша уютно устроилась в кресле, откуда было видно всех. Это ей нравилось: можно незаметно наблюдать за лицами. В данную минуту ее интересовал Вячеслав Акимович, он дважды видел пробную передачу со строительства, а потому лицо его было спокойным и деловитым.
Он следил за техникой передачи, внимательно записывая цифровые данные, периодически появляющиеся на экране. Вполне возможно, что зрителям они портили впечатление, раздражали, но ведь не это главное, цифры были необходимы специалистам, в том числе и Наде.