Альтернативная история всего

Перемолотов Владимир Васильевич

— Я не потерплю ущемления прав своей родины! — через одного орали покорители Вселенной. Другая половина в это время набирала в грудь воздух, чтоб крикнуть то же самое.

Мешкать было нельзя.

Ирокезов старший прошел сквозь толпу, и встал под плакат. Его узнали, и шум сам собой затих…

— Чего не поделили, герои?

Взрыв возмущенных воплей был ему ответом. Ирокезов старший рассмеялся.

— Вам еще малость тут подискутировать, и начнете вы друг в друга ножи совать. Знаю я вас, горячие головы… У меня есть предложение. Первооткрывателями считать не первых, а последних. То есть меня с сыном.

Он махнул рукой в сторону двери, где стоял сын. Толпа оглядела Ирокезова младшего, дальновидно загородившего выход. Кто-то произнес.

— Дождались, идиоты… Их двое, а мы одни… Нам с ними не справиться…

— Верно, — подтвердил Ирокезов старший. — И чтоб закрыть вопрос о названии, назовем мы ее на местном наречии. Как это будет по-местному?

Из толпы грустно подсказали.

— Полиноза.

— Ну, вот и договорились. Возражений нет?

Конечно же, их не последовало…

Так, путем мудрого вмешательства Ирокезовых был предотвращен межпланетный конфликт и посрамлен профессор Саркипулос.

После столь мудрого решения Ирокезовы, в целях применения враждующих сторон, организовали благотворительный бал-маскарад, на котором Ирокезов младший зачитал

фрагмент сочиненной им поэмы о благородном доне Реборде.

Сага о благородном доне Реборде.

Где Сатурн бледно-зеленый гравитацию развесил, жил в вигваме Дон Реборда. Молодым он был и сильным. Все окрестные соседи уважали и любили, Ибо был он гласом Божьим — Мировым судьей в округе. Где бы ни был Дон Реборда В час ли лунного восхода, или в час грозы жестокой В час, когда с колец Сатурна самородки выпадают… Где бы ни был он — повсюду был любовью всенародной он взлелеян и окутан… Отличаясь среди прочих, он носил двойной скафандр поперек с каймой стальною и оплечья из титана. Воротник в смарагд оправлен. С перепадом кси-энергий он блистал как глаз Покоса — астролетчика из Мекки. Мог довольным быть Реборда и судьбу не проклиная жить в довольствии и счастье, Если б не рассказы Шона, одноглазого бандита… Из тюрьмы не вылезая, обладая красноречьем Он сумел зажечь в Реборде тягу к дальним приключеньям и толкал его украдкой на зазорные идеи. От его рассказов дивных, сексом сдобренных и страхом загоралась кровь Реборды, с жаром в голову бросалась, а в его сознанье буйном проносилися картины сходством даже не родные с делом судопроизводства. Видел он в бреду планеты на поверхности которых мрака пузыри носились и друг друга пожирая беззастенчиво плодились. Видел джунгли Бесгамона, сына славного Станида, что сияет на востоке в час восхода и заката. Он мечтал об океанах, жарким оловом кипящих, на горячем Кре, который через семь тысячелетий проносился сквозь светило, прошивал диагонально толщу нестабильной плазмы… Сладкой жутью дух смущая, достигал своим соблазном долгожданной этой цели сладкогласый Шон разбойник… Он придумал ход коварный, код узнав к дверям защитным, свой свершил побег как Комис, ночью, в час седой Кошиды Стражей избежав проворных, силовых полей завесу разметав как паутину он исчез, оставив только надпись на стене темницы. Обращаясь к свету мира, к благородному Реборде написал седой разбойник, похититель аппаратов, электронных схем грабитель стену измарав жестоко, выжег искровым разрядом. «Благороднейший Реборда! Вы мудрейший из великих, Величайший из премудрых! Вы должны понять бродягу после всех моих рассказов. В жизни много повидал я и рассказы эти — опыт. Опыт трудной, долгой жизни. Опыт кровью окропленный. Нет ни слова лжи в рассказах. Пусть тупые домоседы обвинят меня. Припомнят, как пропали блоки вкуса с кухни славного Токоса… Их не слушайте, Реборда! Был я вором! Был и буду! Но порочная наклонность не заглушит любопытства. Не могу вам дать совета. Старше вы по положенью, званьем выше, род древнее, но все ж дам совет. Не первым это будет прегрешеньем против нравов и законов. Отправляйтесь в путь, Реборда. И проверьте расстояньем, трудностью и риском смелым свой характер, добродетель… Утолите жажду жизни, что вас гложет каждодневно!» Строки те прочтя Реборда побледнел. Удар был точен. Знал бандит седобородый бить в какое место нужно, чтоб удар дошел до почек, до хребта до станового и до самой главной жилы. И с тех пор поник Реборда. Взгляд тусклее стал, и даже несравненный блеск оплечий стал темнее света ночи. Как же быть ему? Не знал он. Сердце бы спросить, не разум. Сердце, словно птица Киви, та святая Божья птица, что лишь ходит, не летает, в небо рвалась, к приключеньям. Разум же не знал, в какую сторону ему податься. Вроде тоже рвался к звездам, но привычка к тихой жизни на цепи его держала. Так томился Дон Реборда и друзья его томились, ибо двойственность натуры — Богом данное начало в нашей жизни — тяготило их друг к другу и, общаясь меж собою, грусть себе передавали. И тому примеров много в окружающей природе — в час, когда заходит Солнце и в природе наступает время сна и время неги, только горы лишь мгновенье ослепительно сияют снеговой своей вершиной. А еще секундой позже наступает время мрака. Только звезды озаряют чуть заметным блеском скалы. Так и среди нас бывает. Если нету приложенья силе, доброте, таланту человек умрет при жизни, не познавши основного — не познав сиянья мира, ощущая только радость бытия, но не творенья, головой своей, руками. Головою был Реборда в том товариществе дивном. Был по роду головою, по достоинству и чину. И постольку лишь поскольку не встречаются в природе тело с большими главами, разве Сатаны творенья могут вжиться в образ мерзкий, до восьми голов и больше на плечах своих таская то могу назвать Дакрила, сына мудрой Гитти-Гюмис сердцем, правую рукою, а возможно что и почкой. Третий друг — Сэвер отважный, самый юный и счастливый был отмечен Божьим даром: мог читать людские мысли по рукам, глазам и ногтям. Применяя каждодневно свой талант на благо ближним, он снискал себе известность как помощник бескорыстный для Реборды и судейских. Так в тоске они бродили, наводя кругом унынье, заливая мраком скорби настроенье у соседей. И настало вскоре время, что в округе с населеньем, исчисляемым мильеном, вы не встретили б улыбки и у Малого

Ребенка. Не звучали больше песни, сам эфир молчал нахмурясь, только грозовых раскатов было слышно громыханье. Технократы цепенели и во вверенных машинах исправляли неполадки, о прошедших днях тоскуя. Дон Реборда погруженный, в свои думы повсеместно, обращал на то вниманье ну не больше чем на звезды. Много ль, мало ль их на свете нам заметить очень трудно и об их расположенье знают трое. Только трое — астроном, поэт, влюбленный. Где уж нам в грехах ходящих наблюдать за светом неба, за небесным покрывалом, изрисованным звездами? Но за молодостью сила, время на нее играет, и несчастье, словно камень источает и уносит током времени, стремленьем вдаль минуты за минутой. Снова всходит Солнце в небе, разгоняя мрака тучи и светлеет жизнь земная, орошенная лучами. Подчиняясь тем законам рассосалась грусть Реборды. Словно острием тарана он разбил ее решеньем следовать совету Шона. Есть решенье! Что тут может прекратить теченье воли? Что бы изменить решенье благородного Реборды нужен был бы взрыв галактик, или же разбить темницу, распустить на волю мерзость, заполняющую своды. Человек своею силой похваляясь пред Пространством жалкий червь в сравненье с силой, выдвигаемой Природой. Где найти замену Солнцу? Человек не в силах сделать Солнце новое, Природа ж их имеет в изобилье и себе позволить может разнести десяток в щепы не заботясь об итоге. Что такое цифра десять по сравнению с остатком- бесконечностью природной? А в тюрьме с побегом Шона всю утроили охрану и добавочными рвами окружили помещенье. Посветлел лицом Реборда и когда сезон убийства метеорными дождями, что летят со Скорпиона жалом в сердце направляясь миновал, велел готовить он корабль быстроходный, оснащать его всемерно и снабдить запасом знатным пищи, разных инструментов. Сам же взялся он уладить политические тренья, чтоб корабль без помехи долетел, куда им нужно не встречая затруднений. Что такому человеку политические дрязги? Тут же он послал курьеров к Князю Тьмы — Сурен-те-Уру. С каждым он послал подарок с пожеланьями здоровья. С первым он послал радону, со вторым — каменьев разных, с третьим- ковш, с каймой резною из европия простого… Тех курьеров в общей сумме он послал 612, и с последним дал прошенье «О не ставленье препятствий». Долго не было ответа, но не пал Реборда духом. Верил он в звезду, с которой был судьбою крепко связан. Знал корысть Сурен-тен-Ура и пристрастие к радону и к каменьям самоцветным, гамма кванты испускавшим. Так и есть. Через неделю прибывают все курьеры, все, числом 612, и у каждого в кармане — разрешение на выезд! — Хэй! — воскликнул Дон Реборда. — Слав князю тьмы! Но что же делать мне с бумагой этой? Мне нужна одна лишь только. Но немного поразмыслив все ж решил их все оставить в память о Сурен-те-Уре. Больше не было препятствий! Все разрешены вопросы и не видно разногласий. — В путь! Скорее в путь! — воскликнул истомившийся Реборда. — С нами Бог! Святые духи не оставят нас во мраке! Дон Реборда был наследник прадеда — Хорея Клида. Того самого Хорея, что нисколько не робея пошатнул рукою смелой и законы гравитаций и незыблемость Вселенной. Клид Хорей своим полетом дал возможность всем землянам вырваться в простор Галактик и увидеть нашу землю, а увидев пропитаться к ней любовью благодатной. И взглянул в иллюминатор Дон Реборда увидал там, как мерцала слабой точкой дорогая его сердцу, словно Кимоно Эльвира, Славная Земля- планета, породившая плеяду космолетчиков- скитальцев… Грусть прокралась к Дону в сердце и, наделав бед нимало, растревожив ему душу пробралась до самых почек. Вдруг раздался киргофона вой угрюмый в кабинете. Дон привстал, нажал на кнопку. Засветившись в полумраке, словно в сумрачном тумане предрассветная полоска голубого неба, змейка расплылась, и на экране как в аквариуме сидя, показался Фил Канистра из моторного отсека. Весь нахмуренный сидел он, и приятный взгляд канистры говорил, что озабочен он жестокую заботой. Сфокусировав протонов разбегающихся звенья, взгляд вонзил Дон в глаз Канистры, так, что вскрикнул с непривычки Фил, испуганный начальством. — Слушай, Дон, моторы в норме и горючего достаток, только гамма-компенсатор отклонясь на три деления, знать дает о недостатке в плазме гамма-клапейронов. Бровью шевельнул Реборда. — Разве это так серьезно? Неужели ты не знаешь, что избыток клапейронов говорит о нестабильном зажиганье в трех цилиндрах? Поклонился Фил Канистра из моторного отсека и ответил капитану: — Это знает каждый школьник и премудростям подобным я обучен с малолетства, но беда не в том, Реборда, что замечен недостаток, а в заклиниванье стрелки головного аппарата для отсчета клапейронов! Губы сжал тогда Реборда и подумал: — Небо, небо! То не добрый знак от Бога. Так ведь можно и погибнуть, не узнав, чего желаешь. Но собой вполне владея — не бледнея, не краснея он кивнул- «Тотчас исправить!»- и исчез с его экрана. Вот уже и неисправность! Дон прошелся по каюте и взглянул в иллюминатор, ставню отведя рукою. За стеклом во мгле пространства Солнца жаркие висели и вливали вместе со светом бодрость в страждущую душу. В голове подобно вспышке мысль прекрасная явилась: — Я живу! Живу той жизнью, что хотел себе доставить. Здесь опасность, искушенье впасть в немилость пред богами… И возможность не вернуться, умерев от наслаждений, или просто заразиться и погибнуть черной смертью. — Да- сказал с тяжелым вздохом и прикрыв иллюминатор вышел в кубрик корабельный. — Где же ты пропал, паскуда, — закричал Дакрил оттуда. Он сидел и наливался пивом Гайворона Стина. Не ответил Дон Реборда. Проходя по коридору в размышлении туманном, он в рассудочном согласье понял: — Жить, так уж как надо! Выполнять закон природы давшей нам глаза и ноги, руки, что бы все ощупать.