Альтернативная история
Шрифт:
В хорошие моменты, которых все же пока больше, мне кажется, что тот в высшей степени встревоживший меня опыт был всего лишь одним из очень ярких снов наяву, которым пожилые люди становятся особенно подвержены. Обычно это сны о прошлом, где в судьбоносный момент человек делает гораздо более смелый выбор, чем сделал в действительности, или, что важнее, более разумное, благородное и смелое решение принимает весь мир, что в будущем приводит к совершенно не тому результату, что известен нам. По мере того как человек стареет, его все чаще ослепляют лучезарные видения того, «как все могло бы быть».
В подтверждение такой трактовки должен сказать, что встревожившие меня переживания были устроены именно как сон: внезапная вспышка — переход в другую реальность, затем более длительная фаза, в ходе которой я полностью принял изменившийся мир, наслаждался им, желая, несмотря на охватывавшую меня порой неуютную дрожь, вечно купаться в его золотом сиянии, и, наконец, ужас, о нем я даже не
Однако, повторяю, иногда я искренне верю, что случившееся на Манхэттене в одном всем известном здании было не сном, а реальностью и что мне действительно довелось поплавать по другому рукаву реки времен.
И наконец, я должен обратить ваше внимание на то, что рассказывать эту историю буду, глядя на нее из дня сегодняшнего. Сейчас мне известны многие обстоятельства, о которых я не знал тогда и которые теперь вольно или невольно принимаю в расчет.
Когда это со мной случилось, я пребывал в уверенности, что оно действительно случилось, что было вполне реально, что мгновение следовало за мгновением самым естественным образом. Ничто не вызывало у меня вопросов.
Что до того, почему это случилось со мной и какой именно механизм тут сработал, — что ж, наверное, у каждого человека бывают в жизни редкие моменты очень высокой чувствительности или, точнее сказать, уязвимости, когда его может вынести за пределы реального существования, а потом — по закону, который я называю «законом сохранения реальности», — вернуть обратно.
Я шел по Бродвею, где-то в районе 34-й улицы. День был бодряще-прохладный, солнечный, несмотря на смог, и я вдруг пошел быстрее, чем хожу обычно. Ноги мои убежали куда-то вперед, плечи отклонились назад, я глубоко дышал, не обращая внимания на едкий дым, щекотавший ноздри. Автомобили вокруг рычали, визжали, время от времени издавали нечто похожее на пулеметные очереди. Пешеходы передвигались торопливой крысиной пробежкой, свойственной обитателям всех крупных американских городов, но особенно ярко выраженной у ньюйоркцев. Меня радовало и это. Я даже улыбнулся, глядя, как оборванный бродяга и седовласая дама в мехах с одинаково независимым видом лавируют среди машин, переходя через улицу. Такое хладнокровие и приобретенное ежедневными тренировками мастерство встретишь разве что в крупнейших мегаполисах.
Именно тогда я вдруг заметил широкую тень, что пролегла через улицу прямо передо мной. Предмет, отбрасывающий тень, не мог быть облаком — он не менял конфигурации и не двигался. Я высоко запрокинул голову — настоящий деревенщина, этакий Ганс-ротозей. [32]
Взгляду пришлось вскарабкаться на головокружительную высоту ста двух этажей самого высокого здания в мире, Эмпайр-стейт-билдинга. Перед мысленным взором тут же возникла картина: огромная обезьяна взбирается наверх, прижимая к себе прелестную девушку. Ну да, конечно, эта чудесная американская история про Кинг-Конга, или, как его называют в Швеции, Конг-Кинга.
32
Ганс-ротозей— комедийный фольклорный персонаж.
А потом взгляд мой поднялся еще выше, к вершине мощной мачты высотой двести двадцать два фута, — к ней и был направлен нос громадного, умопомрачительно прекрасного, обтекаемого серебристого объекта, чью тень я заметил несколькими секундами ранее.
Теперь самое важное: в тот момент я ни капли не удивился тому, что увидел. Я сразу понял, что это носовой отсек германского цеппелина «Оствальд», названного в честь великого немецкого ученого, пионера нового раздела физической химии — электрохимии. «Оствальд» — король пассажирских авиаперевозок. Из подобных ему цеппелинов составлен мощный воздушный флот, курсирующий между Берлином, Баден-Баденом и Бремерхавеном. Несравненная «Мирная армада». Лайнеры носят имена знаменитейших немецких ученых — Маха, Нернста, Гумбольдта, Фрица Габера. Встречаются и иностранные имена — француза Антуана Анри Беккереля, американца Эдисона, польки Склодовской, американо-поляка Томаса Склодовского-Эдисона и даже еврея Эйнштейна! Великая и благородная флотилия, в которой я занимаю не последний пост — консультанта по международным продажам. По-немецки я называюсь Fachшап — что значит «эксперт», «специалист». В тот момент я почувствовал, как плечи с гордостью разворачиваются при мысли о национальном богатстве der Vaterland. [33]
33
Отечество (нем.).
Мне не надо было напрягаться и припоминать, чтобы сразу сказать, что длина «Оствальда» — более половины высоты Эмпайр-стейт-билдинга, считая вместе с высотой причальной мачты, достаточно мощной, чтобы держать на себе подъемник. И в который раз мое сердце наполнилось гордостью от мысли, что берлинская Zeppelinturm, причальная мачта для дирижаблей, всего лишь на несколько метров ниже. Германии, напомнил я себе, не нужно гнаться за рекордами — ее потрясающие научно-технические достижения говорят сами за себя.
Все это я успел подумать меньше чем за секунду, нимало не замедлив ходьбы. Уже опустив голову, я жизнерадостно замурлыкал себе под нос: «Deutschland, Deutschland tiber Alles». [34] Бродвей за то время, пока я смотрел вверх, чудесным образом преобразился, хотя в тот момент это показалось мне совершенно естественным, как и спокойное присутствие в вышине громады «Оствальда», огромного эллипса, удерживаемого в воздухе гелием. Серебристые грузовики, автобусы, частные автомобили, работавшие на электричестве, ровно и спокойно урчали вокруг меня, проносились мимо с той же скоростью, с какой проносились несколько мгновений назад шумные, вонючие, дергающиеся, накачанные бензином уродцы. Хотя, пожалуй, о них я уже успел позабыть. Я любовался тем, как сияющий электромобиль мягко ныряет под широкую серебристую арку станции быстрой замены аккумуляторов. Другие выныривали из-под соседней арки, чтобы спокойно влиться в волшебный поток бесшумно скользящих машин. Я дышал чистым и свежим, без всякого намека на смог, воздухом.
34
«Германия превыше всего» (нем.).
Прохожих стало меньше, передвигались они очень быстро, но с достоинством и взаимной предупредительностью, которых, пожалуй, раньше я не наблюдал. Среди них было немало темнокожих, хорошо одетых и излучавших такую же спокойную уверенность в себе, какой обладают, скажем, кавказцы.
Единственную тревожную ноту, пожалуй, вносил высокий, бледный, очень худой мужчина в черном, с явно семитскими чертами лица. Одежда на нем была довольно потрепанная, хотя и опрятная. Он сутулился. Мне показалось, что время от времени этот человек бросает на меня пристальные взгляды. Но стоило мне попытаться встретиться с ним глазами, как он тут же отворачивался. Почему-то я вспомнил, как мой сын рассказывал, что Европейский колледж в Нью-Йорке теперь в шутку называют Еврейским колледжем. Я не смог удержаться от улыбки, но, клянусь, это была именно безобидная добродушная улыбка, а не злобная усмешка. Германия, со свойственной ей спокойной толерантностью и благородством, преодолела когда-то искажавший ее прекрасное лицо антисемитизм. В конце концов, мы должны признать, что, возможно, треть великих людей — евреи или имеют еврейскую кровь, и среди них Габер и Эйнштейн. Какие бы темные и страшные вещи не всплывали в памяти стариков вроде меня! Так иногда субмарина задевает днищем останки корабля, давным-давно потерпевшего крушение.
Я тут же снова обрел счастливое расположение духа и привычным, по-военному бравым движением тронул большим пальцем вертикальную полоску усов над губой, после чего лихо отбросил назад густую прядь черных волос (сознаюсь, я крашу волосы), все время норовящую упасть мне на лоб.
Взглянув еще раз на «Оствальд», я подумал о многочисленных достоинствах этого потрясающего, роскошного лайнера: нежное урчание моторов, приводящих в движение лопасти винтов, — естественно, электрических моторов, питаемых легкими гелиевыми аккумуляторами; широкий коридор, ведущий от обсерватории в носовой части к залу на корме, который вечером становится бальным залом; Gesellschaftsraum [35] — с мебелью темного дерева, мужским запахом сигарного дыма, Damentische; [36] ресторан с крахмальной белизной столового белья и сияющими приборами; комната отдыха, всегда убранная свежими цветами; шварцвальдский бар; казино, где можно сыграть в рулетку, баккара, шимми, блек-джек, в скат, бридж, домино, «шестьдесят шесть», шахматы (с эксцентричным чемпионом мира Нимцовичем, который обыграет вас вслепую, притом блестяще), в экзотические бар о чные игры с реквизитом всего лишь из двух золотых монет — одну вам, другую ловкому Нимци; роскошные каюты, где красное дерево соседствует с бальзой; услужливые стюарды, либо по-жокейски маленькие и худенькие, либо настоящие карлики — таких отбирают, чтобы уменьшить вес дирижабля; титановый подъемник, плывущий меж бесчисленных емкостей с гелием наверх, в двухпалубную обсерваторию, защищенную от ветра, но лишенную крыши, впускающую в зал постоянно меняющиеся облака, таинственный туман, свет звезд и старого доброго солнца — в общем, небеса. Где на земле или на море вы смогли бы купить себе такую жизнь?
35
Кают-компания, или, точнее, зона отдыха (нем.).
36
Столики для дам (нем.).