Алые буквы
Шрифт:
Да, мистер Айронс, ваш клиент разработал способ совершить убийство ради денег и спокойно жить на эти деньги. Ибо какова была ваша линия защиты Лоренса? Неписаный закон, отсутствующий в кодексе, тем не менее оправдывающий вашего подзащитного, которому обстоятельства дела позволяют к нему прибегнуть!
Вы, я, судья Леви, прокурор и Дерк Лоренс — все знают, что традиция неписаного закона в этой стране и во всем западном мире оправдывает жертву адюльтера. Присяжные не признают виновными в убийстве мужей, уличивших своих жен в измене, да еще при свидетелях, как вы правильно указали жюри, мистер Айронс. Ваша уверенность до самого недавнего времени в благоприятном исходе дела для вашего подзащитного — красноречивое тому доказательство. Думаю, ваш клиент разделяет эту уверенность и в данный момент.
Да, Дерк Лоренс шел на риск. Это была игра, которая стоила свеч. Его отец совершил убийство при таких же обстоятельствах и был признан невиновным — несомненно, это явилось источником вдохновения Дерка. Все складывалось в его пользу, а раз уж это игра, то взгляните на ставки. Состояние в несколько миллионов! Многие люди рисковали попасть на электрический стул, виселицу или в газовую камеру ради гораздо меньшего.
В этот момент пристав постучал в дверь и сказал:
— Простите, ваша честь, но присяжные пришли к соглашению. Они готовы выйти.
— Не открывайте больше эту дверь, пока я вас не позову! — рявкнул судья Леви.
Прокурор встал, снова сел и нервно закурил сигарету.
Дэррелл Айронс тоже поднялся, но не стал садиться вновь. Он подошел к окну и посмотрел на Бриджпорт, сжимая в зубах потухшую сигару.
— Слишком поздно! — заговорил Эллери. — Вердикт, разумеется, «невиновен». Они не могли прийти к иному решению на основании представленных им доказательств. Мои поздравления, мистер Айронс! Как только жюри объявит вердикт, Лоренс может показать нос и нам, и всей вселенной. Так как за одно преступление нельзя судить дважды, он выйдет сухим из воды, совершив хладнокровное преднамеренное убийство.
— Нет, — не оборачиваясь, произнес Айронс.
— Нет, — подтвердил судья Леви. — Согласно закону, что бы ни решило жюри в комнате присяжных, вердикт не вынесен, пока судья не прикажет клерку спросить присяжных об их решении. Дело еще не закрыто. И не будет закрыто, пока я не займу место в судейском кресле.
— Но я думал…
— Не важно, что вы думали, мистер Квин. Мне нужно доказательство, которое вы обещали предъявить и которое, по вашим словам, будет приемлемым для суда.
— Да, сэр, — кивнул Эллери. — У меня было всего несколько часов, но даже за этот короткий срок я смог раскопать два до сих пор неизвестных факта, которые поддерживают мою гипотезу и переносят ее из области предположений в царство доказательств.
Первый факт с юридической точки зрения не так важен как второй, но он подтверждает мой исходный тезис, что Марта Лоренс не была влюблена в Вэна Харрисона и что их связь подтасована обвиняемым.
По моей просьбе прокурор отправил одно из вещественных доказательств в лабораторию на анализ. Этим доказательством была пачка любовных писем, найденных в письменном столе спальни Харрисона и, как считалось, написанных ему Мартой. Я потребовал произвести анализ чернил.
Причиной был странный факт, озадачивший меня. Ни одно из писем не лежало в конверте и не имело даты — отмечены были только дни недели. Кроме того, ни в одном из приветствий Харрисон не был назван по имени — только «дорогой», «любимый» и так далее. Иными словами, письма сами по себе не содержали никаких признаков того, что они относятся к периоду связи Марты с Харрисоном или что они написаны Харрисону. Его сочли адресатом, так как письма обнаружили у него в доме.
Я позвонил в лабораторию перед тем, как войти в эту комнату. Мне сообщили, что чернила в этих письмах по меньшей мере четырехлетней, а может, и пятилетней давности.
Марта Лоренс впервые встретила Вэна Харрисона не раньше чем несколько месяцев тому назад. Это было установлено на процессе и, несомненно, может быть подтверждено.
Следовательно, миссис Лоренс не могла написать эти письма Вэну Харрисону. Как же тогда они очутились в ящике его письменного стола? И что еще важнее, почему они вообще оказались в его доме? Это неизбежные вопросы.
Хранились ли они там с целью шантажа? Но страстные письма замужней женщины к любовнику не имеют ценности для шантажиста, если они не содержат дат и имен и не могут указывать на конкретное лицо. Обнародование писем в таком виде не могло связать их ни с Харрисоном, ни с другим мужчиной — следовательно, угроза огласки была бы пустой.
Но если письма не служили для Харрисона средством шантажа, то чем же они для него являлись? Сентиментальным воспоминанием? Но ведь они даже были написаны не ему.
Чем больше я думал об этих письмах, — продолжал Эллери, — тем яснее становилось, что единственной их целью могла быть та, которой они в итоге и послужили, — то есть чтобы их нашли, сочли написанными Харрисону и представили в качестве документального доказательства его связи с Мартой Лоренс.
Подтверждение этому имеется. Когда я впервые посетил Харрисона, чтобы потребовать от него держаться подальше от Марты, телефонный звонок весьма кстати вызвал его из дома часа на полтора, оставив меня одного. Но если бы Харрисон действительно поддерживал связь с женщиной, состоящей в браке с ревнивым мужем, то последнее, что бы он сделал, — это оставил бы у себя дома в одиночестве заинтересованное лицо — да еще известного детектива, — давая ему возможность обыскать дом и найти столь неопровержимые доказательства связи! Зная, что я приеду к нему, Харрисон, очевидно, велел Марте позвонить ему, дабы у него появился предлог уйти из дому и позволить мне найти доказательство, которое потом фигурировало в суде.
Но где же Харрисон взял эти письма? Они могли попасть к нему только от человека, которому были адресованы в действительности. До встречи с Харрисоном и в течение последних четырех-пяти лет — возраста чернил — у Марты Лоренс был роман только с одним мужчиной — ее мужем. Она сама говорила мне, что писала во время этого романа множество любовных писем Дерку. Если эти факты могут быть установлены к удовлетворению суда — а я в этом уверен, — тогда вывод ясен: письма передал Харрисону Дерк Лоренс. Можно не сомневаться, что он сделал это с вышеуказанной целью, так как не существует другого разумного объяснения. Лоренс уничтожил конверты с адресом и тщательно отобрал те письма, где нет ни дат, ни имен в приветствии, ни фраз, способных оказаться разоблачительными.
Доказанные факты насчет писем вкупе с логически вытекающими из них выводами подтверждают мою теорию, что Марта Лоренс была оклеветана Дерком.
Второй факт, который мне удалось сегодня раскопать, — продолжал Эллери, переведя дыхание, — куда важнее, и на нем одном мне придется строить всю мою систему доказательств.
На процессе фигурировало то, что крупные вклады Вэна Харрисона на его банковские счета в точности совпадали с суммами, снятыми Мартой Лоренс с ее счетов. Но до сегодняшнего дня никто — включая меня самого — не удосужился проверить снятия со счетов Харрисона.