Алые крылья. Трилогия
Шрифт:
– Может, нам надраться вместе? – предложил Лоссберг.
– Здесь очень дорогая выпивка, – со смехом ответила ему незнакомка.
– Следовательно, вы не против? Замечательно… а на деньги мне плевать.
Он взял еще бутылку рому, свиной шашлык со специями и самый дорогой десерт. Официантка, уходя с веранды, оглянулась и одарила Лоссберга восхищенным взглядом – небольшое пиршество обошлось ему в целое состояние.
– Похоже, вы не бедствуете, – заметила девушка, глядя, как генерал наливает ей темный, немного сладковатый ром.
– А… вроде того, – отстраненно кивнул Лоссберг. – Кстати, как вас зовут?
– Меня? – Ему показалось, что она чуть задумалась. – Анна.
– А меня Райнер. Сегодня звездная ночь, Анна… Я полжизни болтаюсь среди этих звезд – давайте за них и выпьем.
Проглотив ром, он впился зубами в мясо и умолк. Девушка с любопытством наблюдала, как он ритмично шевелит челюстями.
– О чем вы думаете? – не выдержала она молчания.
– О том, в каком вы можете быть чине, – спокойно ответил Лоссберг, протягивая руку к бутылке. – Наверное, первый лейтенант. Для панцергренадера вы слишком высокая, так что скорее всего – помощник командира роты разведки гвардии гренадерского легиона. Сперва я решил, что вы обычный офицер-десантник, но потом понял, что ошибаюсь – у тех заметно хуже с манерами…
– Командир роты, капитан, – девушка широко распахнула от изумления глаза и взяла свою рюмку. – Но, боже мой, как вы угадали? Разве мы с вами встречались?
– Я никогда не носил десант, – Лоссберг элегантно вытер губы салфеткой. – Но я почти двадцать лет на флоте и видел, наверное, уже все существующие офицерские типажи. Вы слышали о том, что почти все люди имеют огромное количество двойников? За вас…
Лоссберг не стал упоминать о едва заметной татуировке в виде маленького алого дракончика на левой груди девушки, которую он разглядел, когда она наклонилась к нему, а также о том, что в изящных туфельках на высоком каблуке она ходила точно как в бронированных ботфортах гренадера – размашисто и чуть вразвалку.
– Я сейчас в отпуске, – произнесла Анна как ни в чем не бывало. – Не так давно у меня случились кое-какие… э-ээ… ну, в общем, неприятности, и после всех этих дел меня отправили в отпуск. Прилетела в гости к старой подруге. А вы местный?
– Мой линкор болтается за шестой планетой. Я здесь в некотором роде по делам. Служба, знаете ли. И вот бессонная ночь. На борту я, наверное, уже спал бы или читал что-нибудь. Смотреть стриптиз мне как-то неинтересно.
– Вы женаты?
Лоссберг с неудовольствием поглядел на обручальное кольцо.
– Не сочтите за банальность… да, женат. В свое время я почему-то решил, что мне очень не хватает этакой респектабельности, и женился. Через месяц я понял, что ошибался, но на развод уже не было сил. Так и живем: я редко покидаю борт, а моя благоверная веселится со студентами гуманитарных кафедр. Технарей она почему-то не любит.
– А вы?
– Я?
– Ну да, вы. С кем же приходится веселиться вам?
Лоссберг хмыкнул и вдруг заржал. Анна смотрела на него с немым изумлением – отсмеявшись, генерал сокрушенно махнул рукой:
– Вы не поверите, но в моем экипаже обычный флотский разврат почему-то не приживается. Когда ко мне попадают новые люди, то первое время они просто не могут понять, где они находятся и что с ними происходит. Почему командир не трахается со всем экипажем, почему весь экипаж не трахает старшего штурмана и так далее… Я не знаю, почему так. Наверное, это от того, что мы так много воюем – на секс просто не остается времени. Я ведь “свободный охотник”, командир дивизиона. Мы выходим на границы и громим всех, кто попадается под руку. Иногда заходим на нейтральную территорию. После всего этого люди сутками глушат спирт, а потом, – потом, конечно, всем экипажем гоняют чертей. Ловля зеленых слоников – это у нас любимый вид спорта.
Лоссберг не преувеличивал: его экипаж давно прославился своим поистине феерическим пьянством – пьянка начиналась, когда линкор ложился на курс возвращения, и продолжалась на базе с битьем посуды, стрельбой по всему живому, что летает в небесах, и неизбежной гауптвахтой в финале. Личные дела его офицеров пухли от взысканий и копий докладных записок на имя командира.
Докладными Лоссберг вытирал задницу, а своих людей неизменно вытаскивал с “кичи” гораздо раньше срока, мотивируя это необходимостью увеличения объемов боевых тренажей. Спорить с ним было трудно: по лейтенантской молодости за Лоссбергом числились три побега из-под ареста и два разжалования.
– И вам… нравится одиночество? – тихо спросила Анна.
– Трудно сказать, – он не был готов к ответу, – возможно, да. Я не чувствую себя одиноким, понимаете? У меня всегда целый воз проблем, а в свободное время я беру в руки книгу и сразу забываю обо всем. Об одиночестве, по моим наблюдениям, чаще всего рассуждают люди, которые боятся и не понимают свободы. А я, как вы догадываетесь, с детства болтаюсь в космосе И привык ощущать себя частью пространства…
Девушка загадочно улыбнулась и перевела взгляд на море городских огней, тянувшихся почти до горизонта. Лоссберг откинулся на спинку стула. Ему было грустно, и он знал почему. Очаровательная Анна с неожиданной остротой напомнила ему о том, что он давно знал, но пока еще не желал ощутить, – о стремительной быстротечности счастья, о бесконечно выматывающем однообразии вахт, переходов и стычек, которые уже перестали греть ему кровь. Когда-то юный и полный амбиций лейтенант Лоссберг считал, что война как удел, война как единственно верный жребий в этой казавшейся тогда такой долгой жизни и есть высшее счастье. Он был уверен, что другого ему не надо – только в бой, только в ураган этих яростных, всесокрушающих атак, несущих упоение победы над собой, своими потаенными страхами и неудачами. Потом как-то быстро, один за другим, стали уходить в мир иной его однокашники, такие же порывистые и честолюбивые. От кого-то не оставалось даже пепла, кого-то хоронили в роскошных гробах, накрытых флагом… В один прекрасный день Лоссберг, уже отупевший от грохота батарей, от вечно забитых после боя лазаретов и этих бесконечных похорон, понял, что дальше так нельзя. Из романтически настроенного мальчика в синем мундире он превратился в расчетливую, хитрую кобру, всегда атакующую из-за угла и уходящую от боя тогда, когда он ей невыгоден. Ровно через год, перемолотив двадцать разных кораблей неприятеля, он получил наградной меч и начал свое стремительное продвижение в область “психо”. Теперь Лоссберг – уже капитан – читал Яара, понимая, о чем толковал настоятель с Черной Скалы, прошедший весь путь воина до его неизбежного тупика. В двадцать шесть он был самым молодым полковником своего крыла.
– А вы знаете, – произнесла Анна, не оборачиваясь, – когда я смотрю на ночной город, я всегда ощущаю себя ужасно одинокой. Может, я и в самом деле боюсь свободы… Но подумайте: там за каждым из этих огоньков – чья-то жизнь, чьи-то радости и надежды, а мы здесь, над всем этим – совершенно одни, словно какие-то путники среди бесконечного заснеженного поля.
– Вы очень поэтичны, – восхитился Лоссберг. – Но опять-таки: я привык быть путником среди таких бездн, по сравнению с которыми бесконечность ночи кажется лишь крохотным пятнышком тьмы на ткани мироздания. Давайте-ка лучше выпьем. В конце концов, мы собирались как следует надраться, ведь так?
– Вперед! – приказала Анна, и Лоссберг послушно наполнил рюмки.
Ее глаза уже начинали поблескивать. Лоссберг и сам ощущал, что потихоньку пьянеет – может, просто потому, что ему и в самом деле хотелось надраться рядом с этой юной валькирией. Он вдруг снова почувствовал себя молодым, словно и не было за спиной груза десятилетий, проведенных в бронированных коробках, которые прорубаются сквозь бездонную муть пространства. Ему стало легко; он раскурил новую сигару и плотоядно посмотрел на Анну. Она ответила ему мягкой улыбкой.