Алые погоны
Шрифт:
Замечанием вскользь, сарказмом, тонким и умным, он добивался большего, чем если бы раздражался и кричал. Вероятно, именно эта манера сражать провинившегося негромкой, короткой репликой вызывала к нему особенное уважение подчиненных, стремление их сделать все так, чтобы остался он доволен и сказал одобрительно: «Ну, ну», каждый раз имеющее новый оттенок. Свое «ну-ну» он умел произносить на десятки ладов: то по-отцовски, добродушно, то словно удивляясь и радуясь, то будто напутствуя и поощряя.
Некоторые офицеры, сами того не замечая, невольно подражали генералу даже внешне — прятали, как он, при ходьбе руки назад, в рукава шипели, и чуть приволакивали ногу. Говорил Полуэктов медленно, словно отбирал слова и мысленно отбрасывал ненужные, как добросовестный строитель отбрасывает в сторону неподходящий камень при кладке фундамента.
О жизни генерала в училище известно было немного. Знали, что шашка с красиво изогнутым позолоченным эфесом, которую надевает генерал на парадах, подарена ему самим Буденным и что, приехав на открытие училища, Семен Михайлович обнимал Полуэктова, как старого друга, с которым не чаял уже и встретиться, что до войны был генерал начальником артиллерийского училища, а в начале 1942 года командовал артиллерией армии и, очень тяжело раненный, много месяцев пролежал в госпитале. Знали, что недавно на фронте погибли его сыновья: младший — рядовой, а старший — летчик-истребитель, и от старшего остался внучок — шестилетний крепыш Димка, рано лишившийся матери. И совсем нивесть откуда известно было, что дома вечерами генерал, уложив Димку, пишет какой-то учебник. Одни говорили — военно-педагогический, другие — по артиллерии, но точно никто не мог сказать. Этим исчерпывалась осведомленность подчиненных о личной жизни начальника, который всегда был корректен, предельно взыскателен, безукоризненно выбрит и, если поблизости не было воспитанников, почти непрерывно курил, новую папиросу раскуривая о только что выкуренную.
… Сегодня он начал свой неожиданный обход в 16.30. Неторопливой походкой, заметно приволакивая правую ногу, шел он, сопровождаемый дежурным по училищу офицером. Глаз у генерала был острый. Он сразу замечал криво привешанную раму портрета, плохо почищенную бляху ремня, запачканную панель в ротной канцелярии. В конюшнях он так посмотрел на загрязненные кормушки лошадей, что широкоплечий, с пышными усами капитан Зинченко, звякнув шпорами, выдавил хрипло:
— Будет вычищено…
— Немедленно! — кратко добавил генерал.
В столовой Полуэктов приказал сопровождающему его офицеру:
— Заметьте… заведующий столы накрыл прошлогодними носовыми платками. Завтра должны лежать белоснежные скатерти! Проверите исполнение.
Он сделал такой нажим на слове «белоснежные», что оно стало зрительно ощутимым.
Когда генерал зашел в санчасть, начальник ее — очень полный, страдающий одышкой, полковник лет пятидесяти, с двойным подбородком, не вмещающейся в воротничок шеей и бритым черепом — засуетился, насколько это позволяла ему комплекция, кинулся к папке с какими-то диаграммами и таблицами и начал их поспешно извлекать. Полуэктову хорошо было известно пристрастие полковника Райского к бумажкам, к своему уютному врачебному кабинету, стремление не обременять себя ходьбой по корпусам училища, и поэтому сейчас, когда Райский пытался показать ему «кривую роста упитанности воспитанников» и пробубнить цифры, густо склеенные латынью, начальник училища добродушно остановил его:
— Вижу, вижу — латынь знаете. А вот сколько у вас детей с опущенной лопаткой знаете? Нет? Вот это уже никуда не годится, не по-отцовски. А вечером в классах света достаточно?
— Так точно!
— Совсем не точно. Недостаточно света, товарищ полковник, зрение детям портим!
— Я собирался… — начал было Райский, делая подбородком движение, будто ему стал узок воротничок кителя.
— Вот, вот, долго собираетесь… У вас три врача, надо чаще быть в классах, спальнях… На урок физкультуры пойдите, приглядитесь, какую там нагрузку дают. Их кульбитам учат. Гербов, видели, что на брусьях выделывает? А сутуловат. Вы мне лучше выпрямите Гербова коррегирующей гимнастикой. Кувыркаться на турнике и фокусы показывать он еще успеет. А выйти от нас должен здоровым, стройным, гибким… Чтобы смотреть было радостно… Чтобы за квартал видна была осанка, шаг легкий, грудь высокая, плечи — любо поглядеть, голова красиво на плечах сидела, под гимнастеркой чувствовались мышцы литые… А вы меня латынью глушите! — сердито закончил он и, надев папаху, вышел, бросив свое обычное: — Ну, ну. — в котором сейчас послышались Райскому осуждение и приказ действовать.
Полковник виновато вздохнул, вытер платком пот с черепа и, покряхтывая, стал натягивать шинель.
Из-за плотно прикрытой двери музыкального класса доносятся приглушенные звуки скрипки. Чья-то нетвердая рука разыгрывает незатейливую песенку. В коридорах воспитанники замирают у стен, провожая глазами начальника училища. Он проходит, отвечая на приветствия легким наклоном головы.
На втором этаже зашел в методический кабинет. Из-за стола поднялся невысокий капитан Васнецов — с бритой головой и небольшими светлыми усами — преподаватель литературы и, по совместительству, заведующий методическим кабинетом училища.
— Работайте, работайте, — сделал генерал рукой жест, словно усаживая Васнецова. Капитан снова сел, но, следя ревнивым взглядом за генералом, не выдержал, подошел к нему, когда Полуэктов остановился у выставки работ детей.
— Все сделали они сами, — с гордостью сказал Васнецов и погладил рукой модель пушки.
Здесь были: коллекция минералов, рисунки красками и карандашом, средневековый замок из папье-маше, причудливое «Золото алхимиков», контурная карта Европы, сделанная из глины и размоченного картона, и даже препарированная летучая мышь.
…В классах началась вечерняя подготовка уроков. Полуэктов решил зайти в роту майора Тутукина. Здесь в отделении Беседы не ладилось с русским языком, почти половина не успевала. Генерала встретил докладом капитан Беседа, дежуривший в этот день по роте, и они вместе зашли в четвертое отделение. Поздоровавшись и разрешив сесть, генерал подошел к парте Самсонова.
— А ну-ка, покажите свою тетрадь по русскому языку, — подсел он рядом.
Сенька не оробел, порылся в парте, достал тетрадь. На первой странице ее была образцовая чистота, на второй — погрязнее, на третьей — еще хуже. Пробросив несколько незаполненных листов, Полуэктов наткнулся на двустишье, написанное нетвердым размашистым почерком с выкрутасами:
Кол — не друг и не чурбак.Кто получит — тот дурак.А страницей дальше так же залихватски:
Дон течет, течет Донец,А тетрадочке — конец!И подпись: «Семен Иванович Самсонов, будующий асс». У последней буквы «с» хвост закручивался мертвой петлей. Виновник поэтических упражнений и будущий асс доверчиво улыбался от уха до уха.
— Нехорошо, нехорошо, — осуждающе покачал головой генерал, — это ведь гряземарание… и неграмотно, — он подчеркнул ошибку в слове «будующий». Никуда не годится! Ваша фамилия Самсонов?
— Так точно, встал Сенька, немного склонив белесую голову на бок и располагающе растянул губы. («Ишь, ты, — подумал генерал, — веселый какой человек»).
— Не ожидал от вас, воспитанник Самсонов, такого отношения к учебе. Тетрадь перепишите начисто. Всю, — строго приказал он. — Я к вам скоро снова приду и тогда посмотрю ее.
Полуэктов сел за стол преподавателя и обвел испытующим взглядом класс. Круглолицый капитан Беседа, сам чем-то похожий на своих воспитанников, отошел к окну.
— А кто из вас читал книгу «Тимур и его команда»? — неожиданно спросил генерал.